Собрание сочинений в девяти томах. Том 3. Планета бурь. Фаэты
Шрифт:
– Верно, верно, Джон, старина! Молодчина! Прошу вас, возьмите в вашей походной аптечке хиноциллин.
Слова Богатырева прозвучали в устройстве электронной машины, бездеятельно стоявшей под каменным сводом, и робот ожил. Он получил программу действия.
Теперь уже все выводы электронного устройства становились безукоризненными, задания исполнительным механизмам – четкими, движения электромагнитных мускулов – уверенными.
Робот нашел и открыл походную аптечку, которую носил за плечами, отыскал по номеру хиноциллин и
Затем он перешел к Гарри Буду.
Молодой человек метался, перекатываясь по камням пещеры. Робот гонялся за ним с нацеленным шприцем, но Вуд словно нарочно увертывался. Кончилось тем, что робот сделал укол в пятку Гарри, защищенную толстой подошвой и каблуком, и едва не сломал шприц.
Действие хиноциллина оказалось мгновенным. Аллан Керн пришел в себя и сразу оценил положение:
– Лихорадка… испарения… хиноциллин! О, Томас! Любимый брат мой! Вы создали чудо! Ваш Джон поставил диагноз, он лечит… Клянусь, это даже больше, чем нужно для управления государствами, как учил мой брат. И, конечно же, роботы заменят людей на Земле!
Аллан Керн для надежности отобрал у робота шприц и сделал Вуду укол сам. Потом он надел на себя и на Гарри шлемы и снова упал на камни.
Но теперь это был освежающий, живительный сон.
Керн и Вуд спали так крепко, что не слышали тщетных радиовызовов Доброва.
Глава пятая. Тринадцать баллов
Вездеход плавно скользил по спокойной речке, в которую, раздвинув берега, превратился ручей.
Заросли кончились сразу, и исследователи оказались на морском берегу.
До самого горизонта простиралось ревущее море поразительного цвета – серебро с чернью.
Перед путниками словно клокотал расплавленный металл. Гигантские валы обрушивались на прибрежные утесы, сотрясая их ударами титанических молотов.
Добров подвел вездеход к берегу, машина легко выбралась на камни и остановилась. Трое молча вскарабкались на утес.
Бушующий океан был разлинован белой пеной и темными полосами. Бешеный ветер загибал гребни волн, вытягивал вперед их белые гривы. Они кружевными карнизами перекрывали на огромной высоте провалы между волнами.
Илья Юрьевич поднес к глазам бинокль. Ветер трепал его седеющие волосы, завладел оправленной в серебро бородой. На берегу путники стояли без шлемов, радостно захлебываясь плотным бодрящим воздухом, совсем иным, чем в болотной чаще.
– Сколько же баллов шторм, Илья Юрьевич? – спросил Алеша.
– Баллов одиннадцать.
– По двенадцатибалльной земной шкале, – усмехнулся Добров. – На нашей скорлупе такое море не переплыть.
– Назад предлагаешь повернуть? – нахмурился Богатырев.
– А что здесь можно предложить? – резко повернулся к нему Добров.
– Что предложить? – вспыхнул
Богатырев спрятал бинокль в футляр, положил руку на плечо Алеше и повернулся к Доброву: – Боишься, значит, что утонем?
– Я страха не знаю, Илья, – нахмурился Добров. – Но уверен, что утонем.
– О страхе я думал. И даже поговорку придумал:
Как храбрый страхи переборет, Так сильный духом – боль и горе.В это вдуматься надо. Человек хоть и с душевной болью, но перенесет горе. А страх, как и боль, человеку не зря природой дан. Боль сигнализирует о болезни, а страх предостерегает и бережет. Бояться нужно. Я, например, и не скрою, что боюсь такой бури. Но ведь храбрость не заменяет страха, а побеждает его. Проявляется она людьми ради людей…
– Я тоже забочусь о людях, об удачном исходе великого научного опыта, – упрямо сказал Добров.
– Наука, Роман, не злобное божество, жаждущее жертв. Наука гуманна. Ради нее нельзя оставить на гибель людей.
– Если бы я верил в удачу, в то, что мы им поможем! – с горечью воскликнул Добров.
– Люди в древности переплывали Тихий океан на плотах, а у нас амфибия… – вмешался Алеша.
– Значит… – поднял вверх брови Добров, выжидательно смотря на Богатырева.
– Плывем, друг Роман, плывем… – примирительно сказал Илья Юрьевич.
– По-моему, двенадцать баллов, – как ни в чем не бывало заметил Добров, оценивающе глядя на море.
– Пожалуй, – согласился Богатырев и взял за плечи обоих помощников.
Крепко притянув их к себе, он сказал им одну только фразу…
Добров хлопнул себя по лбу.
Алеша заглянул ему в лицо: – А инструкция? – ехидно спросил он.
Добров отмахнулся от него.
Алеша был восхищен Ильей Юрьевичем. Как просто находил он всегда нужное решение! Как хотел бы он, Алеша, походить на Илью Юрьевича!..
Дед Ильи Юрьевича Богатырева, на которого тот всегда старался походить, тоже профессор и тоже Илья Юрьевич, еще в детстве, в войну, потерял родителей и стал сыном полка: воспитанником воинской части. После детдома, где он бережно хранил полученную им боевую медаль, он попал в экспедицию под начальство известного профессора-палеонтолога и знаменитого писателя-фантаста Ивана Ефремова, который сумел привить ему любовь к знаниям и романтике. Он повидал в каменной пустыне Гоби величайшее кладбище динозавров и мечтал о звездах. Оставшись на Дальнем Востоке, он учился в мореходном училище, ходил матросом под парусами и на каботажных судах в Тихом океане, влюбившись в море, всегда изменчивое и прекрасное.