Собрание сочинений в пяти томах. Том 2. Судья и его палач. Подозрение. Авария. Обещание. Переворот
Шрифт:
— Кампари? — предложил хозяин.
— С удовольствием, спасибо, — ответил Трапс и опустился на стул, меж тем как Длинный разглядывал его в монокль.
— Господин Трапс, вероятно, примет участие в нашей забаве?
— Конечно. Позабавиться я не прочь.
Старые господа заулыбались и закивали.
— Наша забава может показаться вам несколько странной, — чуть помедлив, осторожно пояснил хозяин. — Она заключается в том, что мы вечерами играем в свои бывшие профессии.
Старцы улыбнулись опять, вежливо, тактично.
Трапс удивился. Как это понимать?
— Дело в том, что я был когда-то судьей, — сказал хозяин. — Господин Цорн — прокурором, а господин Куммер — адвокатом. Вот мы и разыгрываем судебные процессы.
— Ах так! — Трапсу эта идея понравилась. Может быть, вечер все же не будет
Хозяин торжественно взирал на текстильного вояжера.
— Собственно говоря, мы заново пересматриваем знаменитые процессы, — мягко начал он объяснение, — процесс Сократа [31] , суд над Иисусом Христом [32] , Жанной д’Арк [33] , Дрейфусом [34] , недавно разбирали дело о поджоге рейхстага, а однажды признали невменяемым Фридриха Великого.
31
…процесс Сократа… — Древнегреческого философа Сократа (ок. 470–399 до н. э.) за смелость в поисках истины обвинили в «развращении молодежи» и приговорили к смерти.
32
…суд над Иисусом Христом… — Как явствует из дошедших до нас источников, данный суд, продиктованный корыстными интересами определенных социальных групп и трусостью римского наместника Понтия Пилата, тоже был неправым.
33
Жанна д'Арк (Орлеанская дева) (1412–1431) — французская девушка, во время Столетней войны возглавившая национальное движение за освобождение Франции от англичан, обвиненная церковью в колдовстве и сожженная на костре. В 1456 г. провозглашена национальной героиней.
34
Дрейфус Альфред (1858–1935) — офицер французского генерального штаба, по ложному доносу обвинен в государственной измене и приговорен к пожизненному заключению. Против явно сфабрикованного шовинистическими силами «дела Дейфуса» выступили многие известные деятели науки и культуры, среди них Эмиль Золя, и в 1906 г. Дрейфус был реабилитирован. Во всех случаях, в том числе и в знаменитом деле провокационном поджоге рейхстага в 1933 г., речь идет о попытках нарушения законности и последующем (чаще всего запоздалом) исправлении судебного произвола.
Трапс удивился.
— И так вы играете каждый вечер?
Судья кивнул.
— Но, разумеется, лучше всего, — продолжал он, — когда имеешь дело с живым материалом, это часто приводит к весьма любопытным ситуациям. Кажется, позавчера один член парламента, который выступал здесь в деревне с предвыборной речью и опоздал на последний поезд, был приговорен к четырнадцати годам тюремного заключения за шантаж и взяточничество.
— Строго судите, — весело заметил Трапс.
— Дело чести, — просияли старцы.
Какую же роль он сможет получить?
Снова улыбки, чуть ли не смех.
Судья, прокурор и защитник уже есть, заметил хозяин, ведь это должности, которые требуют знания сути и правил игры, вакантно лишь место подсудимого, однако — он хотел бы это еще раз подчеркнуть — господина Трапса никоим образом не принуждают участвовать в игре.
Затея стариков развеселила текстильного вояжера. Вечер спасен. Поучений и скуки не предвидится, пожалуй, будет даже весело. Трапс был простым человеком, не наделенным силой ума и не склонным к глубоким размышлениям, он был дельцом, проявлял, когда нужно, хитрость, умел идти на риск, любил хорошо поесть и выпить и не чуждался острых шуток. Он примет участие в забаве, сказал Трапс, и сочтет для себя честью занять осиротевшее место подсудимого.
— Браво, — прокаркал прокурор и захлопал в ладоши, — браво, это по-мужски, это называется смелостью.
Текстильный вояжер с любопытством
— Несущественный пункт, — ответил прокурор, протирая монокль, — преступление всегда найдется.
Все засмеялись.
Господин Куммер поднялся.
— Идемте, господин Трапс, — сказал он почти отеческим тоном, — выпьем портвейна, которым здесь угощают. Это выдержанное вино, вы должны его отведать.
Он повел Трапса в столовую. Большой круглый стол был накрыт как нельзя более празднично. Старинные стулья с высокими спинками, потемневшие картины на стенах, все старомодное, солидное; с веранды доносилась болтовня старцев, смеркалось, через открытые окна было слышно щебетание птиц, на отдельном столике и на камине стояли бутылки с вином, бордо было в плетенках.
Защитник чуть дрожащей рукой бережно налил в две маленькие рюмки до краев старого портвейна и, пожелав здоровья текстильному вояжеру, чокнулся, еле коснувшись его рюмки, наполненной драгоценной влагой.
Трапс пригубил.
— Бесподобно, — похвалил он.
— Я ваш защитник, господин Трапс, — сказал ему господин Куммер, — так пусть же нас отныне связывают дружеские узы!
— За дружеские узы!
— Лучше всего, — заметил адвокат, приблизив к Трапсу свое багровое лицо с носом пьяницы и пенсне так, что его гигантское брюхо коснулось подзащитного (неприятная мягкая масса), — лучше всего, если вы, господин Трапс, сразу же сознаетесь мне в своем преступлении. Тогда я мог бы гарантировать, что на суде все обойдется. Хотя положение не угрожающее, недооценивать его не стоит. Длинного худого прокурора, который до сих пор еще полон энергии, следует опасаться, да и хозяин дома — увы! — склонен к строгости и, пожалуй, к педантизму, что в старости — а ему восемьдесят семь — еще более усилилось. Тем не менее мне, защитнику, удалось выиграть большинство дел или по крайней мере смягчить не один приговор. Только однажды, в случае убийства с ограблением, действительно ничего нельзя было спасти. Правда, судя по моему впечатлению о господине Трапсе, убийство с ограблением, пожалуй, исключается или?..
— Увы, я не совершал никакого преступления, — засмеялся текстильный вояжер. — Ваше здоровье!
— Доверьтесь мне, — внушал ему защитник. — Вам нечего меня стесняться. Я знаю жизнь и ничему больше не удивляюсь. Предо мной проходили судьбы, господин Трапс, разверзались бездны, можете мне поверить.
— Сожалею, — усмехнулся текстильный вояжер, — в самом деле получается, что я обвиняемый без преступления. Впрочем, это задача прокурора — найти таковое, он сам это сказал. Придется поймать его на слове. Игра есть игра. Интересно, что из этого получится. Будет настоящий допрос?
— Надо полагать!
— Это меня радует.
На лице защитника отразилось сомнение.
— Вы чувствуете себя невиновным, господин Трапс?
Текстильный вояжер рассмеялся.
— Абсолютно.
Разговор показался ему необычайно забавным.
Защитник протер пенсне.
— Запомните, молодой человек: невиновность невиновностью, главное же в нашем деле — тактика! Надеяться доказать нашему суду свою невиновность — это, мягко выражаясь, головоломная затея. Разумнее всего сразу оговорить себя в каком-нибудь правонарушении, например, для коммерсантов наиболее подходящее — подлог, мошенничество. А при допросе всегда есть шанс выяснить, что обвиняемый преувеличивает, что, собственно, имеет место не подлог, а, скажем, безобидное приукрашивание фактов ради рекламы, как это часто практикуется в торговле. Путь от вины к невиновности хотя и труден, однако не невозможен, а вот стремление сохранить невиновность сплошь и рядом оказывается безнадежным и результат — весьма плачевным. Вы проиграете, когда могли бы выиграть, и, кроме того, вы уже не выбираете вину сами, а вам ее навязывают.
Текстильный вояжер, смеясь, пожал плечами: он сожалеет, что ничем не может услужить, он, право же, не знает за собой ни одного проступка, который привел бы его к конфликту с законом, в этом он совершенно уверен.
Защитник снова нацепил пенсне. С Трапсом, видимо, придется повозиться, подумал он, орешек твердый.
— Главное, — завершил он беседу, — обдумывайте каждое слово, не болтайте просто так, иначе вы и глазом моргнуть не успеете, как вас приговорят к длительному заключению, а там уж ничем не поможешь.