Собрание сочинений в трех томах (Сказки, Том 2)
Шрифт:
Он и давай высчитывать, и все на кривой аршин. Сколь мы от конторы за золото получили - от половины отперся, а сколь мне давал - то вдвое выросло. Плюнул я тут:
– Оставайся, лавка с товаром!
Взял лопату и пошел, а он кричит, всяко хает мое место:
– Часу не останусь! Кому нужно пустое место!
Тогда я и говорю:
– Коли так, сам тут останусь.
Максимко давай надо мной смеяться:
– Чем ты без меня держаться будешь? Свое-то я сейчас увезу. Других дураков, кои бы тебя кормить стали, не найдешь. Всем скажу, какое тут богатство.
"Погоди,- думаю,- кошкин сын, докажу я тебе!"
Пришел домой, побегал по своим дружкам, перехватил того-другого и говорю жене:
– Собирайся на прииск. Подымать будешь.
Нонешняя-то старуха у меня другая. Так уж, для домашности ее взял, а тогда у меня жена настоящая была. Смолоду женился, вместе горе мыкали. Славная она у меня была и в рудничном деле бывалая.
– Ладно,- отвечает.
Пришли мы к дудке, а Максимко вовсе ее оголил. Скажи, жердник был... я же и рубил... Так он и этот жердник уволок. Подивился я, до чего вредный человечишко. Ну, наладил мало-мало. Стали ковыряться. Промыли - ладно. А Максимко наславил, видно, что пустое место. Оленя своего искать стал. Наше место и обегают. Двоем с женой тут и скребся. Нам это наруку. Да еще из-за этого Максимка укрепился я - в кабак ни ногой. Покориться-то было неохота, что единого дня не продержусь. И место новенькое нашел, куда золотишко сдавать.
Орленым-то, слышь-ко, ястребкам, кои тайной продажей промышляли, с опаской сдавать приходилось. Они понимали сорт. Углядят - ладно мужик несет, сами на то место заявку сделают, либо обрежут со всех -сторон, а то и вовсе выживут. Вот я и нашел нового купца. Шибко он жадный был, а сил настоящих еще не было. Кабак, конечно, содержал - тесть у него там сидел при доме амбар со всякой мелочью, тут же и мясом торговал и по ярмаркам ездил. Однем словом, свет бы захватил, кабы руки подольше. К этому купцу я и стал понашивать. Он понимал, как золото от припою отличить, а настояще сорт понять где же! Привычку на это надо иметь и глаз не такой. Тут нутряной глаз требуется, который в нутро глядит, а у этого купца верховой глаз - во все стороны. Где такому сорт золота узнать! Да и побаивался он.
– Ты, - говорит, - Василий, не скажи кому, что мне золото сдаешь. Не привык я к этому. Сибирью такие дела пахнут.
Про то не сказывал, чем барыши пахли, а, видать, неплохо. Разохотило его. Никогда отказу не было, и в цене без большой прижимки, и расчет без мошенства. Это все мне подходило, - сдавал ему помаленьку. Так бы, может. мы с женой и вовсе жителями стали, не хуже других век прожили, да тут эта витушка и подвернулась.
Как сейчас помню. Накануне Здвиженья было. Баба кричит мне в дудку:
– Будет тебе, Василий. Праздник, поди-ко, завтра. Прибраться надо. Пойдем домой поскорее.
Песок у меня вовсе крепкий, чисто камень. Намахался я и думаю: "Верно, хватит..." Размахнулся для последнего разу покрепче, а кайло-то у меня и задержалось, - как под камень попало. Вышатывать стал - не выходит. Рванул во всю силу на себя, мне в праву ногу и стукнуло, да так, что хоть криком кричи. Как отошла маленько боль, я и полюбопытствовал - что за камень такой? Взял в руку. Мать ты моя! Золото. Как вот витушка праздничная, только против хлебной много тяжелее. Сверху вроде завитками вышло, а исподка гладкая, только чутешные опупышки на ней, как рукой оглажены. Сколь его тут?
Про ногу сразу забыл. Кричу: "Подымай, Маринша!" Она, не того слова, вымахнула, а я вовсе как дурак стал. Смеюсь это да давай-ка ее обнимать это жену-то.
Она спрашивает:
– Что ты, Алексеич?
Я тогда и показал:
– Гляди!
– Ну, что? Вижу - камень какой-то...
– Держи!
Она думала - небольшой камешок, не сторожится, а как подал, так у ней рука вниз и поехала. Побелела тут моя Маринушка и, даром что кругом лес, шепотом спросила:
– Неуж золото?
– Оно,- говорю.
Смывку песку делать не стали. Домой скорее.
И вот диво, - бежим, всю дорогу оглядываемся, будто мы что украли. Прибежали домой. Запрятал я витушечку, наказываю Марине:
– Гляди, не сболтни кому!
Она обратно меня уговаривает:
– В кабак не зайди ненароком, пока золото не сдал. В контору такую штуку нести и думать нечего. Еще отберут! А уж место захватят - про то и говорить не осталось.
Вечерком и пошел я к своему-то купцу. Будто мяска для праздника курить. Улучил минутку, говорю - дело есть,
– Обожди, - говорит, - маленько. Скоро амбар прикрою.
Вот ладно. Отошел покупатель, запер купец двери и говорит:
Это и раньше бывало, - в амбаре-то сдавать. У него, вишь, весов-то настоящих не было, а кислоту да царску водку на полке открыто держал, будто для торговли. Просто тогда с этим было, кому доходя продавали. Я и говорю:
– Запри-ко ты и в ограду двери.
– Зря отвечает, - беспокоишься. Из своих никто не зайдет, - не велено, а чужих не пустят,
А я свое:
– Запри все ж таки.
Он тогда и забеспокоился:
– Уж не узнал ли кто, зачем ты ко мне ходишь? Может, сказал кому?
– Про это, - говорю, - не думай. Никому и в мысли не падет, зачем к тебе хожу. Только много у меня.
– Это, - отвечает, - не беда, что много. Лишь бы не мало. Сколь хочешь приму.
– Двери, однако, запер в ограду-то.
– Ну, - говорит, - кажи!
Взял я тут для случаю топор с мясной колодки, подал ему свою витушку в тряпице:
– Ну-ка, прикинь сперва это.
Он - купец: по руке-то сразу почуял, - тяжело.
Спрашивает:
– Что это у тебя?
– Прикинь, - говорю.
Бросил он на ходовые весы. Вывешал, как следует, говорит:
– Восемнадцать с малым походом.
– Вот и бери.
– Что брать-то? Где оно у тебя?
– А в тряпице-то...
– Восемнадцать фунтов?
– Сам вешал. Коли силы нехватит, в контору снесу.
Это про контору-то я так, для хитрости, помянул. С чего бы я туда потащил? Развернул мой купец тряпицу, давай витушку кислотой да царской водкой пробовать. Ну, золото и золото. Тут, - гляжу, - в пот купца бросило. Так с носу и закапало, а молчит, только на меня уставился. Потом и говорит: