Собрание сочинений. Т. 20. Плодовитость

Сегодня утром Матье пришлось торопиться, чтобы из домика на опушке леса, где они обосновались три недели тому назад, поспеть в Жанвиль к семичасовому поезду, которым он обычно отправлялся в Париж. Было уже половина седьмого, а до станции добрых два километра. Поезд шел три четверти часа; еще три четверти часа занимал путь от Северного вокзала до бульвара Гренель, так что на завод он попадет не раньше половины девятого.

Матье расцеловал ребятишек, которые, к счастью, еще спали, иначе они непременно задержали бы отца, смеясь, цеплялись бы ручонками ему за шею, тянулись бы целоваться. Заглянув на ходу в спальню, Матье увидел, что жена его Марианна уже проснулась и полусидит в постели. Она отдернула

— Ну, дорогая, я бегу, боюсь опоздать на поезд… Постарайся как-нибудь обойтись, ведь у тебя еще есть тридцать су!

В ответ она рассмеялась. До чего же шел ей смех, как хороши были ее обнаженные руки и растрепавшиеся каштановые кудри! Семнадцати лет она вышла за двадцатилетнего Матье и сейчас, мать четверых детей, мужественная и жизнерадостная, легко мирилась со стесненными обстоятельствами.

— Месяц кончился, значит, вечером у тебя получка… Завтра расплачусь в Жанвиле с небольшими долгами. Только вот долг Лепайерам за молоко и яйца меня немножко беспокоит: они смотрят на тебя так, словно ты собираешься их обворовать… А на тридцать су, милый, я устрою настоящий пир!

Все еще смеясь, она протянула к нему свои сильные белые руки, чтобы, как всегда, обнять его на прощанье.

— Ну, беги скорее… Вечером встречу тебя у мостика.

— Нет-нет! Лучше ложись спать! Ты ведь знаешь, если даже я и успею на десять сорок пять, домой попаду все равно не раньше половины двенадцатого… Ну и денек! Я обещал Моранжу позавтракать у них, а вечером Бошен устраивает в честь клиента деловой обед, и мне тоже придется присутствовать… Ложись-ка пораньше и хорошенько выспись до моего возвращения.

Марианна кокетливо покачала головой, не желая связывать себя обещанием.

— Кстати, смотри не забудь, — напомнила она, — зайди к домохозяину, скажи ему, что потолок в детской протекает. Хоть этот миллионер Сеген дю Ордель и сдает нам свою лачугу всего за шестьсот франков, это вовсе не значит, что мы должны мокнуть, словно живем под открытым небом.

— А я-то чуть не забыл… Не беспокойся, непременно зайду.

Матье крепко обнял жену; прощанье затягивалось, он никак не мог оторваться от Марианны. А она, все еще заливаясь смехом, осыпала мужа звонкими поцелуями. Их связывала крепкая, здоровая любовь, глубокое счастье полного душевного и физического слияния.

— Иди же, дорогой, иди… И непременно пригласи Констанс, пусть перед отъездом из города как-нибудь в воскресенье приедет к нам с Морисом.

— Да-да, обязательно скажу… До вечера, дорогая.

Он вернулся с порога и еще раз обнял Марианну, поцеловал ее в губы долгим поцелуем, на который она ответила от всего сердца. И умчался.

С Северного вокзала Матье обычно ехал омнибусом. Но в те дни, когда дома оставалось всего тридцать су, он, не унывая, шагал пешком. Да и путь ему предстоял великолепный: улица Лафайет, улица Оперы, Большие бульвары, улица Руайяль и, наконец, площадь Согласия, Кур-ла-Рэн, мост Альма, Орсейская набережная.

Завод Бошена помещался в самом конце Орсейской набережной, между улицей Федерации и бульваром Гренель. Одной стороной большой прямоугольный участок выходил на набережную, и именно там стоял особняк — красивое кирпичное здание, отделанное белым камнем, которое построил еще Леон Бошен, отец Александра, теперешнего владельца завода. С балконов открывался широкий вид: за Сеной, на холме, среди зелени виднелись высокие дома Пасси, а справа — башенки дворца Трокадеро. Со стороны улицы Федерации в саду находился скромный флигелек, в котором некогда обитал Леон Бошен, — еще в те героические времена, когда он, трудясь как одержимый, положил начало своему благосостоянию. За жилыми домами тянулись фабричные корпуса и склады, в глубине участка громоздились серые постройки, над которыми возвышались две гигантские трубы, а ту сторону, что выходила на бульвар Гренель, замыкала глухая стена. Завод Бошена, пользовавшийся широкой известностью, выпускал преимущественно сельскохозяйственные машины, начиная от самых мощных, до тончайших хитроумных приспособлений, изготовление которых требует особой тщательности и изощренной сноровки. Кроме нескольких сотен рабочих-мужчин, в одном из цехов было занято полсотни женщин-полировщиц и шлифовальщиц.

На завод и в контору попадали с улицы Федерации, огромные ворота вели на обширный, мощенный почерневшим от копоти булыжником двор, который во всех направлениях пересекали дымящиеся потоки воды. Сажа, щедро сыпавшаяся из высоких труб, струи пара, с визгом вырывавшиеся из-под крыш заводских корпусов, глухие толчки, от которых сотрясалась почва, — все это свидетельствовало о том, что там, внутри, в этом вечном грохоте, ни на час не прекращается работа.

Когда Матье проходил двором, направляясь к чертежной, большие часы на главном здании показывали тридцать пять минут девятого. Уже восемь лет Матье Фроман работал на этом заводе, куда пришел девятнадцатилетним юношей, блестяще окончив специальный курс; поначалу его определили младшим чертежником и положили жалованье сто франков в месяц. Отец Матье, Пьер Фроман, и мать его Мария имели четырех сыновей — Жана, Матье, Марка и Люка; [1] отец постарался обучить их ремеслу сообразно призванию каждого. Когда Матье поступил на завод, основатель которого Леон Бошен умер за год до этого, дело возглавлял его сын Александр, совсем еще молодой человек, всего на пять лет старше Матье, только что женившийся на Констанс Менье, дочери богача, владельца обойной фабрики в квартале Маре. Здесь же, на заводе, Матье познакомился с шестнадцатилетней Марианной, бедной родственницей Александра Бошена, а через год женился на ней.

В двенадцать лет сиротка Марианна оказалась на руках своего дяди, Леона Бошена. Ее отец, Феликс Бошен, человек необузданный, претерпев множество неудач и гонимый жаждой приключений, отправился с женой и дочерью попытать счастья в Алжир; на сей раз созданная им ферма процветала, но тут снова возобновились набеги, и во время одного из них родители Марианны были зверски убиты, ферма разрушена, и у чудом уцелевшей девочки не оказалось иного пристанища, кроме дома дяди, который по-отечески пекся о ней до самой своей смерти, наступившей через два года. Но Марианне нелегко приходилось с Александром и особенно с его младшей сестрой Серафиной, восемнадцатилетней девицей, злой и распущенной; к счастью, она скоро покинула родительский дом, сбежав с неким бароном Ловичем, бароном подлинным, хотя мошенником и проходимцем, так что во избежание громкого скандала пришлось согласиться на ее брак, да еще дать в приданое триста тысяч франков. Похоронив отца, Александр задумал жениться и женился на Констанс, принесшей ему полмиллиона; с появлением новой кузины, тощей, сухой, деспотичной, сразу сделавшейся в доме полновластной хозяйкой, сиротка Марианна почувствовала себя у Бошенов совсем одинокой и чужой. Но рядом оказался Матье, и через несколько месяцев между молодыми людьми возникла сильная и здоровая любовь, не та любовь с первого взгляда, что безрассудно бросает любовников в объятия друг друга, а любовь, основанная на взаимном уважении, взаимной склонности, доверии и нежности, что одна лишь создает нерасторжимые браки. Они радостно соединили свои жизни, не имея гроша за душой и принеся в супружество лишь вечную верность любящих сердец. Матье получал тогда две тысячи четыреста франков в год, и Александр ограничился намеком на то, что в дальнейшем сможет взять его в дело.

Однако постепенно Матье Фроман сумел стать на заводе незаменимым. Молодой владелец предприятия Александр Бошен только что выпутался из весьма затруднительного положения. Приданое Серафины и другие значительные расходы, которых потребовало устройство непокорной распутной дочери, вынудили отца изъять известную сумму из основного капитала. К тому же после его смерти обнаружилось, что он проявил легкомыслие, впрочем, довольно распространенное, другими словами, не оставил завещания, что позволило Серафине решительно пойти наперекор интересам брата, — она потребовала выделить ей полагающуюся долю наследства, желая принудить его продать завод. Тогда все нажитое пошло бы прахом: завод был бы раздроблен, сведен на нет. Вспоминая об этом, Бошен и по сей день содрогался от ужаса и гнева; но, к счастью, ему удалось откупиться от сестры, выплатив ей ее часть деньгами, и немалыми. Однако открытая рана продолжала кровоточить, и чтобы она затянулась, Александр женился на полумиллионе Констанс, девицы весьма невзрачной, сухой и такой тощей, что до брака он, этот здоровяк, сам называл ее не иначе, как «доской», и с явным отвращением исполнял свои супружеские обязанности. За пять-шесть лет дела наладились, завод удвоил свои обороты, наступило полное процветание. И Матье, один из самых деятельных, незаменимых сотрудников, стал главным чертежником с жалованьем в четыре тысячи двести франков в год.