Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена
Шрифт:
Мать завесила низ окна обрывком теплого платка. Одно из стекол разбито. Два верхних стекла скупо пропускают тусклый серый свет. Нужда дотла опустошила комод, все белье в ломбарде. Совсем недавно продали стол и два стула. Шарло раньше спал на полу; с тех пор как он заболел, родители уступили ему кровать, но не так уж в ней мягко лежать, — за время безработицы они горсть за горстью снесли почти всю шерсть тюфяка к тряпичнице, которая платит четыре-пять су за полфунта. Теперь отец и мать спят в углу, на соломенной подстилке, которою собака — и та погнушалась бы.
Родители молча смотрят, как Шарло мечется по кровати. Что стряслось с малышом? С чего это он несет всякую чушь? Может, его укусило вредное насекомое или его опоили каким-нибудь зельем? Заходит соседка, тетушка Бонне; приглядевшись к ребенку,
Мать, рыдая, сжимает Шарло в своих объятиях. Отец как безумный выбегает из дому за врачом. Вскоре он приводит врача — высокого мужчину надутого вида; тот, не говоря ни слова, выслушивает ребенка, выстукивает ему грудь. Затем тетушка Бонне, по его требованию, приносит из своей комнаты карандаш и бумагу, чтобы он мог написать рецепт. Когда врач, все так же упорно молча, собирается уходить, мать сдавленным голосом спрашивает его:
— Что с ним, сударь?
— У него плеврит, — отвечает врач отрывисто, без пояснений, и, в свою очередь, задает вопрос: — Вы зарегистрированы в бюро пособий?
— Нет, сударь… прошлым летом мы не нуждались. Зима нас угробила.
— Тем хуже! Тем хуже!
Он обещает зайти еще раз. Тетушка Бонне дает взаймы один франк на лекарство. На те два франка, что принес отец, покупают два фунта говядины, каменный уголь и свечи. Первая ночь проходит благополучно. Родители все время поддерживают огонь в печке. Больной ребенок, разморенный теплом, уже не болтает вздор. Худенькие ручки пышут жаром. Забытье, вызванное лихорадкой, успокаивает родителей; но на другой день они цепенеют от ужаса, когда врач, стоя у постели, покачивает головой с видом человека, знающего, что надежды уже нет.
Пять дней подряд положение не меняется. Шарло спит тяжелым сном, разметавшись на подушке. Нужда все усиливается — она словно врывается в комнату вместе с ветром через зияющие скважины потолка и оконных рам. На второй день болезни продали последнюю рубашку матери; на третий — выдернули из-под ребенка еще несколько пригоршней шерсти, чтобы заплатить аптекарю. А потом ничего не стало, все пришло к концу.
Морисо все еще скалывает лед, но двух франков уже не хватает. Так как сильный холод может убить Шарло, отец и мечтает, чтобы потеплело, и боится этого. Утром, идя на работу, он с радостью видит, что улицы белы от снега, но тотчас вспоминает о малыше, умирающем там, наверху, и молит, чтобы выглянуло солнце, чтобы дохнуло весенним теплом и снег стаял. Будь они, по крайней мере, зарегистрированы в бюро пособий, врач и лекарства им ничего не стоили бы. Мать пошла в мэрию, но там ей сказали, что заявлений очень много и придется подождать. Все же ей удалось выпросить несколько талонов на хлеб, да еще какая-то сердобольная дама дала ей пять франков. А потом снова настала лютая нужда.
На пятый день Морисо в последний раз принес два франка. Началась оттепель, его уволили. Это — конец всему: печку не топят, хлеба не покупают, лекарств не заказывают. В комнате с отсырелыми стонами отец и мать, коченея от холода, стоят возле малыша, дышащего шумно и хрипло. Тетушка Бонне больше не заходит к ним, — она женщина чувствительная и не хочет расстраиваться. Другие жильцы ускоряют шаг, проходя мимо их двери; временами мать, захлебываясь от слез, порывисто наклоняется и крепко обнимает ребенка, словно пытаясь этим облегчить его страдания и вылечить его. Отец, совсем отупевший, подолгу простаивает у окна; приподняв изодранный платок, он смотрит, как тает снег, как вода крупными каплями стекает с крыш, образуя на тротуарах темные пятна. Может быть, ребенку от этого станет легче? Однажды утром врач заявляет, что он больше не придет.
— Сырая погода его погубила, — прибавляет он.
Морисо угрожающе подымает кулак к небу. Значит, какая бы ни была погода, беднякам она несет гибель? Стоял мороз — это никуда не годилось; начало таять — и того хуже. Если бы только жена согласилась, он наложил бы полную печку угля и угар доконал бы их всех. Скорее бы отмучились! Но мать опять сходила в мэрию; на этот раз ей обещали прислать пособие, и они ждут.
Какой ужасный день! С закоптелого потолка несет холодом, в одном углу — течь, и пришлось подставить ведро, чтобы вода
Медленно сгущаются грязно-серые сумерки, томительные и зловещие, как агония.
Вдруг в полумраке слышится голос Шарло; он прерывисто бормочет:
— Мама… мамочка…
Мать подходит. Шарло обдает ее жарким дыханием. Потом ничего уже не слышно; смутно видны очертания ребенка, запрокинутая голова, вытянутая шейка… Она в страхе, с мольбой кричит:
— Свет! Скорее свет… Шарло, скажи мне хоть слово!
У них нет даже огарка; мать торопливо чиркает одну спичку за другой, ломает их между пальцами, дрожащими руками ощупывает лицо малыша.
— О господи! Он умер! Скажи, Морисо, он вправду умер?
Отец, ничего не различающий во мраке, поднимает голову:
— Ну и что ж? Умер… Так лучше…
На крик матери г-жа Бонне решилась войти к соседям с зажженной лампой в руке. Когда обе женщины начинают обряжать Шарло, в дверь стучат: это принесли пособие — десять франков деньгами, талоны на хлеб и на мясо. Морисо с бессмысленным смехом говорит, что пособия, как поезда, всегда приходят с опозданием.
Какой жалкий детский трупик, исхудалый, легкий как перышко! Воробей, погибший от холода и подобранный на улице, занял бы не намного меньше места! Тем временем г-жа Бонне, снова ставшая очень услужливой, убеждает родителей, что сколько бы они ни морили себя голодом, Шарло этим не воскресить. Она предлагает сходить за хлебом и говядиной, заодно и свечей прихватит. Они дают ей распоряжаться. Вернувшись из лавки, она проворно накрывает на стол и подает горячие сосиски. Изголодавшиеся супруги жадно едят рядом с мертвым ребенком, чье заострившееся личико белеет во мраке. Печка пышет жаром, сытость и тепло действуют успокаивающе. Временами глаза матери увлажняются. Крупные слезы падают на ломоть хлеба, который она держит в руках. И подумать только, что Шарло мог бы погреться у печки, полакомиться сосисками!
Тетушка Бонне хочет во что бы то ни стало провести ночь возле покойника. Около двенадцати, — Морисо наконец заснул, положив голову на доски кровати, — женщины варят кофе. Приглашают еще и другую соседку, восемнадцатилетнюю швею; не желая угощаться за чужой счет, она приносит бутылку, на донышке которой водка. Женщины маленькими глоточками прихлебывают кофе, шепотом рассказывая друг другу всякие небылицы про покойников; постепенно их голоса начинают звучать громче, беседа принимает другой оборот, — судачат о соседях по дому и по кварталу, о преступлении, совершенном на улице Колле. Временами мать встает и пристально смотрит на Шарло, словно желая убедиться, что он не пошевельнулся.
Они не заявили с вечера о смерти ребенка, поэтому тело остается у них еще и на другой день — целые долгие сутки. У них одна комната; они живут с Шарло, едят и спят с ним вместе. Минутами они забывают о нем, а потом, взглянув на трупик, снова остро переживают свою утрату.
Наконец на третий день приносят гроб величиной с ящик для игрушек; четыре кое-как сколоченные доски, бесплатно выданные мэрией на основании свидетельства о бедности. Скорее в путь! Погребальные дроги несутся вскачь. Гроб Шарло провожает не много народу: отец с двумя приятелями, которые попались ему навстречу, мать, тетушка Бонне да еще вторая соседка, швея. Они идут по колено в грязи. Дождя нет, но стоит густой туман, такой влажный, что одежда промокает насквозь. В церкви священник торопливо отправляет службу, и они снова шагают по грязной мостовой. Кладбище — у черта на рогах, позади линии бывших укреплений. Нужно пройти всю улицу Сент-Уан и миновать заставу. Наконец они у цели. Большой пустырь, отрезок обширного поля, обнесенный выбеленной каменной стеной. Там растет чахлая трава, кое-где свежевзрыхленная земля лежит буграми, в глубине виднеется несколько жалких деревьев, черные ветки которых грязнят мглистое небо. Шествие медленно движется по вязкому грунту. Пошел дождь; под ливнем дожидаются старика священника, который нехотя выходит из убогой часовни.