Собрание сочинений. Том 1. Рассказы и сказки
Шрифт:
Из кузницы Егорка побежал на птицеферму. Он не стал забегать во двор фермы. Там расхаживали важные белые петухи, с высокими красными гребешками и большими красными бородами, белые, с такими же красными гребнями курицы и копошились маленькие жёлтенькие цыплята. Опасно было заходить туда с Бобиком: глупый щенок мог кинуться на птиц. Егорка просто передал заведующей птицефермой тёте Даше наказ председателя. Она сейчас же собрала всех своих работниц.
Грузовик,
— Геша! Председатель сказал — сейчас буря будет. Велел всем бежать пособлять с сеном.
— Буря? — удивился Геша. — Плохо наше дело! Сейчас кончу. Ещё немного постучав инструментами, он вылез из-под машины,
отряхнулся и бросил инструменты под сиденье в кабине.
— Садись, прокачу, — предложил он брату, заводя мотор. Егорке стоило большого усилия отказаться от такого соблазна.
Но ведь он ещё не сказал конюху. Гешка залез в кабину, дал гудок и покатил по дороге под гору.
Егорка долго смотрел, как вьётся за машиной пыль. Наконец его внимание привлёк Бобик. Он громко лаял на лошадей. Больше десятка их собралось в тень под широкий навес у конюшни. Они прятались там от палящего солнца. Сами стояли неподвижно и только лениво потряхивали гривами и отмахивались хвостами от мух.
Около лошадей хлопотал высокий старик. Это и был колхозный конюх — дед Савелий. Он осматривал, нет ли царапин на шеях и холках лошадей.
— Цыц, Бобик! — крикнул на щенка Егорка, подходя. — Дедушка Савелий, председатель наказал всех коней в поле гнать!
— Что так? — удивился старик, с сомнением глядя на чистое небо. — Неужто дождя скоро ждать?
— Ой, дедушка, ливень будет! Я сам видал в правлении, как Стрелка на машинке аж под самую «Бурю» прыгнула, — приврал Егорка.
— Ах ты, напасть какая! Посиди, сынок, минутку, сейчас справлюсь, только домой загляну — старухе сказать.
— А на лошади дашь проехать? — поспешил спросить Егорка.
— Да уж как же, сынок, вместе с тобой и поедем.
Удивительно был счастливый этот день для Егорки: разные удовольствия так на него и сыпались. Дед ушёл, а Егорка подозвал к себе Бобика, усадил его рядом с собой на землю в тени от крыши и конюшни. Бобик набегался и очень устал. Он с удовольствием растянулся на холодке и начал сладко, аппетитно позёвывать. При этом он жмурил глаза, раскрывал рот до ушей и высовывал розовой стружкой язык. Глядя на своего дружка, и Егорка стал позёвывать. Потом потянулся. Потом положил голову на тёплое розовое брюшко Бобика.
Дед Савелий вернулся к лошадям очень скоро. Егорка крепко спал, слегка похрапывая.
— Сморило паренька, — улыбаясь сказал дед. — Ишь ведь, какая жарынь-то. Не стану его будить, замаялся, пусть отдохнёт.
Дед пошёл к лошадям, взгромоздился верхом на одну из них и погнал остальных перед собой с горки.
Как раз в это время появились первые признаки приближающегося ненастья. Несколько маленьких белых облачков, неподвижно стоявших высоко в небе, незаметно растаяли. Солнце немилосердно жгло. Воздух стал тяжёлым, в нём глохли все звуки. Замолкли кузнечики в траве. Низко над землёй пролетели несколько ласточек, — и, неизвестно куда, потерялись. Курицы не клевали зёрен, только тщательно смазывали свои перья жирком из копчика. Ворона, прилетевшая на скотный двор, уселась на плетень, раскрыла клюв да так и осталась сидеть, сонно прикрыв веки.
От стены конюшни неслось тихое похрапыванье Егорки.
Солнце медленно спускалось по небу. Ясная даль затуманилась, и вдали над озером обозначилась тёмная туча. Она стала медленно расти; похоже было, что кто-то за два конца поднимает над горизонтом одеяло. Чем выше вставала туча, тем ярче, ослепительнее сверкало солнце. Ещё немного спустившись вниз, оно отодвинуло тень от конюшни и осветило веснушчатые щёки и нос Егорки. Егорка почувствовал его сквозь закрытые веки.
В эту минуту ему приснилось, что трактористы решительно отказались идти в луга и, сердито крича, направили прямо в глаза Егорке яркий свет фар. Будто была ночь, и резкий свет ломил Егорке глаза, как студёная вода родника ломит зубы. Будто он побежал от трактористов в деревню, но и здесь никто не хотел идти помогать убирать сено; все прятались от Егорки по избам и направляли ему в глаза ослепительный свет из окошек.
Наконец Егорка проснулся и сел. Он очень удивился, увидев себя под стеной конюшни, и не сразу вспомнил, как это он сюда попал. Против него сидел Бобик, умильно смотрел на него и вилял хвостом. Егорка встал, размялся, но и тут ещё не сразу сообразил, как было дело. Самое худшее, — что он теперь никак не мог разобрать, исполнил ли он наказ председателя до своего сна или только трактористов послал в луга, пришёл сюда, да тут и свалился.
Но вдруг он заметил на небе тучу и увидел, что под навесом нет ни одной лошади.
С высокой крыши колхозного клуба радиогромкоговоритель что-то хрипло кричал, надсаживаясь, простуженным голосом.
Тут Егорка понял вдруг, что он проспал долго, и ужасно рассердился на Бобика.
— Это ты меня заснул?! — крикнул он, кинувшись к щенку. — Зевака несчастный!
Хотел со зла поддать щенку ногой, но Бобик увернулся, Егорка полетел на землю и больно зашиб себе коленку. От обиды и боли нижняя губа Егорки задрожала, подбородок задёргался и из глаз хлынули слёзы. Егорка заревел да так со слезами и побежал по дороге в луга.
А деревня как вымерла, и не было в ней ни одного человека, чтобы расспросить Егорку, что у него за горе, и утешить его.
Добежав до горки, откуда открывался широкий вид на луга, Егорка остановился и с удивлением протёр кулаком глаза.
Луга уже не напоминали издали кочковатое болото. Частые кочки-копёнки исчезли с них, взамен их выросли большие редкие скирды — зароды.
Одна — последняя скирда — ещё не была готова. Со всех сторон колхозники подгоняли к ней лошадей; лошади волокли за собой копны сена. Егорка уже раньше видел, как это делается, и потому не удивлялся, что копна сама собой едет по лугу за лошадью. Он знал, что под копну подкладывают жерди и обвязывают её верёвкой.