Собрание сочинений. Том 10
Шрифт:
Все русские укрепления вооружены тяжелыми морскими орудиями; это лучшее применение, какое русские могли им дать. Но стреляют они из них из рук вон плохо. Целыми днями и ночами русские палят из этих орудий по неприятелю, и из ста снарядов попадает в цель один. Возможно, что именно эта плохая стрельба побудила лорда Раглана открыть свои траншеи на безопасном расстоянии в 3000 ярдов. После трехдневной бомбардировки, проведенной флотом и армиями союзников, сообщают, что англичане пробили со своей стороны одну брешь; французам с их стороны еще не удалось это сделать. Как только они пробьют брешь, должен начаться штурм. Что при 200 орудиях такого огромного калибра понадобится три или четыре дня, чтобы сломить сопротивление этих оборонительных сооружений, показалось бы невероятным, если бы мы не знали из достоверного источника, на каком почтительном расстоянии были поставлены батареи союзников.
Вот все, что мы можем сообщить о достигнутых до сих пор результатах; чем бы ни увенчались эти операции, можно сказать с достоверностью, что осада Севастополя останется единственной в своем роде в военной истории.
Написано Ф. Энгельсом 30 октября 1854 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4236, 15
Перевод с английского
Печатается по тексту газеты
Ф. ЭНГЕЛЬС
КАМПАНИЯ В КРЫМУ [299]
Наши читатели несомненно будут поражены тем новым настроением, которым пронизаны сообщения с крымского театра военных действий, доставленные вчера пароходом «Балтик» и публикуемые сегодня на наших столбцах. До сих пор комментарии британской прессы и отчеты британских и французских корреспондентов о ходе и перспективах войны отличались высокомерием и надменной самоуверенностью. Теперь в них сквозит чувство тревоги и даже смятение. Теперь все признают, что такого превосходства союзных армий над их противниками, какое ранее провозглашалось, не существует. Севастополь оказывается сильнее, Меншиков как генерал — более способным, а его армия — гораздо значительнее, чем предполагалось. Вместо верной и решительной победы французам и англичанам теперь возможно предстоит позорное поражение. Это настроение рисует и наш ливерпульский корреспондент, англичанин, склонный ко всем патриотическим увлечениям и предрассудкам своих соотечественников, и это же настроение проявляется в весьма энергичных действиях обоих правительств, французского и английского. Делаются отчаянные усилия, чтобы ускорить переброску подкреплений к Севастополю. Из Соединенного королевства уже отправлены все солдаты до последнего; много пароходов отдано под транспорты. Вперед отправили 50000 французских солдат, и все это в надежде поспеть на театр военных действий вовремя, чтобы принять участие в последней, решающей битве.
299
Начало данной статьи, как и ряда других, носит следы прямого вмешательства редакции «New-York Daily Tribune», стремившейся придать военным статьям Энгельса, печатавшимся в газете в качестве передовых, характер статей, написанных в США. Это отмечал еще раньше Маркс, который писал Энгельсу 22 апреля 1854 года: «Саморекламирование твоими военными статьями вошло в «конституционную» практику редакции».
В субботу мы поместили большое количество документов, относившихся главным образом к более ранним стадиям осады и частично успешному, но все же в общем незадачливому сотрудничеству флотов; сегодня мы их дополняем официальными донесениями о кровопролитной атаке Липранди на союзников под Балаклавой и отчетами о дальнейшем ходе боевых действий, которые, надо признаться, все были весьма неблагоприятны для союзников. Тщательное ознакомление с этими документами показывает, что сложившееся положение хотя и затруднительно для союзников и даже вызывает опасения, как мы уже не раз указывали, все же едва ли так тяжело, как это представляется нашему ливерпульскому корреспонденту. Мы не думаем, чтобы им угрожало что-нибудь худшее, чем вынужденное отступление и посадка на корабли. С другой стороны, для них все еще не исключена возможность захватить город в результате отчаянного и кровопролитного штурма. Но как бы то ни было, вопрос, по нашему мнению, должен решиться значительно раньше, чем подкрепления, отправленные из Франции и Англии, смогут прибыть в Крым. Кампания явно подошла к поворотному пункту; в результате уже осуществленных маневров, а также допущенных промахов и оплошностей ее характер определился и исход предрешен. Располагая достоверной и неоспоримой информацией об основных событиях, мы можем теперь сжато и кратко изложить весь ход борьбы.
Теперь установлено, что ко времени высадки союзников у Старого форта под командованием Меншикова в действии находилось всего сорок два батальона и два полка кавалерии, не считая некоторого количества казаков; а гарнизон Севастополя составляли морская пехота и матросы. Эти сорок два батальона принадлежали к 12-й, 16-й и 17-й пехотным дивизиям. Допуская, что каждый батальон, полностью укомплектованный, насчитывал 700 человек, мы получим в общем 29400 человек пехоты; с 2000 гусар, с казаками, артиллерией, саперами и минерами это составит армию в 32000 человек. С такими силами Меншиков не мог помещать высадке союзников, так как иначе подставил бы свои войска, без достаточного резерва, под огонь союзных кораблей. Большая армия, имеющая возможность пожертвовать частью своих сил, может выделить отряды для малой войны, выражающейся в налетах и ночных атаках против высаживающихся частей неприятеля; русские же в данном случае нуждались в каждом солдате для предстоящего генерального сражения. Кроме того, русский пехотинец менее всего пригоден для ведения малой войны; его сила — в действиях колоннами в сомкнутом строю. Что же касается казаков, то мм свойственны операции более мелкого масштаба, успех которых обычно выражается в захвате какой-либо добычи. Вместе с тем крымская кампания, по-видимому, показывает, что превращение казаков в регулярные части, последовательно проводившееся в течение последних тридцати лет, сломило у них дух индивидуальной предприимчивости и настолько подавило их, что они уже не пригодны для иррегулярной службы и еще не приспособились к регулярной службе. Они, кажется, теперь одинаково неспособны и к службе на аванпостах или в отдельных отрядах, и к атаке неприятеля в строю. Русские поэтому правильно делали, что приберегали каждую саблю и каждый штык для сражения на Альме.
На берегах этой реки 32000 русских были атакованы 55000 союзников. Соотношение сил было почти один к двум. Когда было введено в действие почти 30000 союзников, Меншиков дал приказ об отступлении. Русских к тому времени было занято не более 20000. Дальнейшие попытки удержать за собой позиции потребовали бы введения в действие всех русских резервов и превратили бы русское отступление в разгром. Когда выяснилось, что успех союзников, при их огромном численном превосходстве, предрешен, Меншиков прекратил сражение, прикрыл свое отступление резервами и, справившись с первым замешательством, вызванным на его левом фланге обходным движением Боске, «в полном порядке» оставил
300
Здесь перечислены примеры некоторых наиболее ожесточенных битв, в которых русские войска показали высокое мужество и стойкость.
Сражение у Цорндорфа 25 (14) августа 1758 г. между русской и прусской армиями было одним из крупных сражений Семилетней войны (1756–1763). Многочисленные атаки прусских войск разбились о стойкость русской армии, нанесшей врагу своими контратаками и действиями артиллерии серьезные потери.
Сражение у Прёйсиш-Эйлау (Восточная Пруссия) 7–8 февраля (26–27 января) 1807 г. между французскими и русскими войсками явилось одним из самых кровопролитных сражений в войне четвертой коалиции против Франции. Несмотря на огромные потери Наполеон не смог добиться решительного успеха.
Бородинское сражение 7 сентября (26 августа) 1812 г. — крупнейшее сражение Отечественной войны 1812 г., в котором русские войска проявили высокие боевые качества и нанесли тяжелый урон французской армии; исход сражения подготовил поворот в ходе войны в пользу России и поражение наполеоновской армии, несмотря на вынужденное, но целесообразное в тех условиях оставление Москвы русской армией.
Но если русская пехота сохранила присутствие духа и спокойствие, сам Меншиков был в полной панике. Большая чиспенность союзников в сочетании с неожиданной решительностью и стремительностью в атаке на время расстроили его планы. Он оставил мысль об отступлении в глубь Крыма и двинулся к югу от Севастополя, рассчитывая удержать рубеж Черной речки. Это было крупной и непростительной ошибкой. Обозревая с высот Альмы все позиции союзников, он имел полную возможность определить силу своих противников с точностью до 5000 человек. Он должен был знать, что, несмотря на свое относительное численное превосходство, союзники не были достаточно сильны, чтобы оставить войска для наблюдения за Севастополем и одновременно последовать за ним в глубь Крыма. Он должен был знать, что если соотношение его сил и союзников было один к двум на морском побережье, то у Симферополя он мог бы выставить против них войско, превосходящее их вдвое. И все же, согласно его собственному признанию, он двинулся к южной стороне Севастополя. Но совершив этот отход без малейшего препятствия со стороны союзников и дав своей армии передохнуть день-два на холмах за Черной речкой, Меншиков решил исправить свою ошибку. Сделал он это путем рискованного флангового марша от Черной к Бахчисараю. Это противоречило одному из основных правил стратегии, но сулило значительные результаты. Раз уж в стратегии допущен промах, редко удается избежать его последствий. Вопрос при этом заключается лишь в том, что выгоднее — терпеть эти последствия до конца или попытаться избежать их посредством второго, но уже сознательно предпринятого неправильного движения. Мы думаем, что в данном случае Меншиков был совершенно прав, отважившись на фланговый марш в пределах досягаемости противника, чтобы покончить с нелепо «сосредоточенным» вокруг Севастополя расположением.
Но благодаря усилиям посредственных стратегов и скованных рутиной генералов передвижения обеих враждующих армий приняли формы, невиданные до сих пор в военной практике. Пристрастие к фланговым маршам, подобно эпидемии холеры, охватило оба лагеря. В то самое время, когда Меншиков решил предпринять фланговый марш от Севастополя к Бахчисараю, Сент-Арно и Раглан надумали двинуться от Катхи к Балаклаве. Русский арьергард и британский авангард встретились у Мекензиева хутора (по имени шотландца, ставшего впоследствии адмиралом русской службы), и, что в порядке вещей, авангард разбил арьергард. Поскольку мы уже подвергли в «Tribune» критическому разбору с точки зрения стратегической фланговый марш союзников, нам нет надобности теперь возвращаться к нему.
2 или 3 октября Севастополь был обложен, и союзники заняли те самые позиции, которые только что оставил Меншиков. С этого момента началась знаменитая осада Севастополя, а вместе с-ней и новый этап кампании. До этого момента союзники, при их неоспоримом превосходстве, могли делать, что хотели. Их флоты» господствуя на море, обеспечили их высадку. После высадки их численное превосходство и несомненно также более высокие боевые качества обеспечили им победу на Альме. Но теперь начало устанавливаться то равновесие сил, которое рано или поздно неизбежно устанавливается, когда армия действует в отрыве от своей базы в неприятельской стране. Правда, армия Меншикова все еще не обнаруживала себя, но ее существование делало необходимым расположение резерва на Черной фронтом на восток. Таким образом, собственно осаждающая армия оказалась значительно ослабленной и лишь не намного превосходящей по численности севастопольский гарнизон.
Недостаток энергии, отсутствие системы, особенно по части взаимодействия различных ведомств, ведающих британскими сухопутными и морскими силами, затруднения, обусловленные характером местности, а главное, непреодолимый дух рутины, присущий, как видно, британскому военному ведомству во всех его звеньях, как хозяйственных, так и оперативных, задержали начало действительных осадных операций до 9 октября. В этот день были, наконец, заложены траншеи на огромном расстоянии, в 1500–2500 ярдов от русских укреплений. Этот факт, невиданный и неслыханный в истории осадных операций, доказывает, что русские еще могли отстаивать местность вокруг крепости на расстоянии, по крайней мере, одной мили: и они действительно удерживали ее за собой до 17 октября. К утру этого дня осадные работы были достаточно подвинуты, чтобы позволить союзникам открыть огонь. Скорее всего, это было бы отложено еще на несколько дней, так как союзники в тот день отнюдь не были готовы вести огонь, но их подтолкнуло полученное из Англии и Франции известие о всеобщем ликовании по поводу предстоящего 25 октября взятия Севастополя. Это известие, разумеется, раззадорило войска, и, чтобы успокоить их, пришлось открыть огонь. В результате получилось, что союзники выставили 126 орудий против 200 или 250. Но великая аксиома Вобана, к которой англичане и французы снова и снова обращаются для успокоения общественного мнения, гласит: