Собрание сочинений. Том 3
Шрифт:
— Отлично, — сказал Джек, сразу принимая очень торжественный тон, — можете не продолжать. Дальше я знаю сам. «О брат мой любезный, поедем домой!..» Все в порядке. Я отправлюсь навестить очаровательное, юное, семнадцатилетнее создание. Глаза — синие-синие, вся и кудряшках! Он навещал ее каждую неделю. Она спросит меня: «Где же он, почему его нет?» А я отвечу ей… — Он остановился в самом разгаре своей пародийной речи, заметив выражение укора и простодушной печали на лице Гэбриеля. — Послушайте, — сказал он Максуэллу, сразу вспылив, — что вы мне толкуете?
— Я вам дело говорю, — сказал Максуэлл. — Он должен был навестить свою сестру. Она совсем еще ребенок. Сейчас, конечно, об этом не может быть и речи, но им все равно нужно увидеться, если только удастся
Джек бросил быстрый взгляд на Гэбриеля.
— Договорились, — решительно сказал он. — Когда выезжать?
— Сейчас же. Немедленно.
— Отлично. Куда ее привезти?
— В Гнилую Лощину.
— Ставок больше нет! — подытожил Джек. — Завтра к закату солнца я привезу ее. — Он выбежал с быстротой молнии, потом так же стремительно вернулся и отозвал Максуэлла к дверям. — Хотел предупредить вас, — прошептал он, — лучше, чтобы шериф не знал, что я держу его руку, — он мотнул головой и сверкнул карими глазами в сторону Гэбриеля. — Мы с Джо Холлом больше не друзья. У нас в прошлом году в Мэрисвилле вышло недоразумение, поспорили малость, постреляли. Джо, вообще говоря, парень неплохой, но не лишен предрассудков; мое участие может повредить нашему делу.
Максуэлл наклонил голову. Джек исчез.
Когда он вбежал к себе в номер, то был так взволнован и на щеках его горел такой яркий румянец, что верный Пит встревожился не на шутку.
— Господи боже, масса Джек, неужто вы опять пили, когда доктор вам запретил настрого? — спросил он, горестно всплескивая руками.
Для Джека в его нынешнем смешливом настроении вопрос Пита был чистой находкой. Громко икнув и искусно представившись пьяным, он бросился на своего слугу и повалил его на пол; после чего, ухватив колодку для снимания сапог и замахнувшись ею над самой головой Пита, грозно потребовал «еще бутылочку!». Потом рассмеялся, а потом, поднявшись на ноги, напустил на себя вдруг страшную серьезность и уже совершенно иным тоном грозно вопросил лежащего на полу Пита, как смел тот напиться до такого состояния, что не может устоять на ногах.
— Силы небесные! Вы меня совсем перепугали, масса Джек. Я подумал, что туристы там, наверху, напоили вас.
— Ах, вот что ты подумал, беспутный старый бродяга! Если бы ты прилежнее читал «Руины» Вольнея или поразмыслил хоть раз над теми моральными идеями, которые я, не щадя сил и здоровья, внушаю тебе уже столько лет, ты, наверное, реже напивался бы допьяна и меньше предавался нелепым фантазиям. А теперь уложи мой чемодан и клади в первую же запряженную двуколку; чью — неважно! И поживее!
— Мы едем в Сакраменто, масса Джек?
— Мы? Нет, сударь мой! Я еду один! Таково мое твердое решение, Пит, принятое по зрелом размышлении, после многих бессонных ночей. Я пришел к выводу, Питер, что более жить вместе с тобой я не в силах. Слишком часто позволял я тебе играть на своих лучших чувствах, слишком долго издевался ты над моими нравственными и религиозными убеждениями. Во что ты превратил меня за эти пять лет? В духовную руину! Ты проиграл меня, Пит, проиграл по маленькой; в банке — пусто! Попробуй вспомни меня, каким я попал тебе в лапы пять лет тому назад, — холодно продолжал Джек, расчесывая перед зеркалом свои кудри, — чистый, простосердечный юноша, на пороге зрелости, неопытный, впечатлительный, не знакомый с житейскими плутнями, с превратностями бытия. И что же сотворил ты со мной? Что? — спрашиваю я. Что? — ответствует мне громогласное эхо. Нет, Питер, губитель юности, совратитель малолетних, я не в силах оставаться более с тобой. Прощай, лицемерный старик, с бровями, подобными земляничным кустикам, прощай навеки!
Очевидно, этот высокоторжественный стиль беседы был не в новинку для Пита, потому что он принялся за укладку чемодана, не обращая ни малейшего внимания на ораторские ухищрения своего хозяина. Покончив с укладкой и поглядев на мистера Гемлина, который то бросал на него полные глубокой укоризны взгляды, то напевал грустным голосом: «Нам пора расстаться…» — Пит взвалил чемодан на плечи и сказал:
— Ах, масса Джек, уж не замешана ли тут женщина, как на той неделе в миссии?
— Твоя гипотеза, Питер, — возразил мистер Гемлин с большим достоинством, — лишь свидетельствует о глубине твоего морального падения. Да и можно ли было надеяться, что твой слабый интеллект, и без того подточенный беспробудным пьянством, выдержит все эти молитвенные собрания, что ты посещаешь, братские собеседования, трапезы с распухшими от пива трясунами? К тому же я получил верные сведения, что ты промышляешь мелким шулерством и плутуешь, играя в лото. Прощай! Жди меня здесь. Если я не вернусь до послезавтра, поедешь в Гнилую Лощину. Заплати по счету. Не бери со сдачи более семидесяти пяти процентов. Помни, что я стар и немощен; ты же молод, перед тобой блестящее будущее. Ну, поехали!
Он швырнул на кровать пригоршню золотых монет, старательно надел цилиндр на свою кудрявую шевелюру и вышел из комнаты. В нижнем холле он задержался на минуту, отвел в сторону мистера Рейнора и с педантической серьезностью уточнил свой утренний рассказ о гигантской сосне, в выдолбленном стволе которой, по словам Джека, однажды счастливо обитало целое племя калифорнийских индейцев, не менее ста человек; сейчас он извинился, что по рассеянности преуменьшил диаметр сосны на целых два фута! Учтиво приподняв свой цилиндр, мистер Гемлин простился с супругой путешественника и, не обращая внимания на их наставника и компаньона, вскочил в двуколку и был таков.
— Интересный человек, — сказал Рейнор, глядя вслед облаку пыли, скрывшему стремительную колесницу мистера Гемлина.
— И такой любезный, — присоединилась миссис Рейнор.
Однако страж и хранитель моральных устоев города Сан-Франциско и его окрестностей принял суровый вид и отверг даже эти умеренные комплименты по адресу уехавшего.
— И сам он, и вся их братия — бич Калифорнии. Не уважают законов; препятствуют своим мотовством насаждению бережливости и экономии; потребляют, ничего не производя; а в глазах тех, кто легкомысленно готов принять их за истых калифорнийцев, пятнают честное имя нашего края.
— Что же прикажете делать, — возразила в недовольной гримаской миссис Рейнор, — если ваши игроки и головорезы так обаятельны, а старатели настоящие чудища? Прирежут человека, а потом садятся с вами завтракать как ни в чем не бывало!
Журналист долго думал, прежде чем ответить. Затем он выступил с речью, мало примечательной как по форме, так и по содержанию, которую я здесь не привожу полностью из-за отсутствия места. Он заявил, что в Калифорнии существует Свободная Пресса, неустанно «бичующая», «вскрывающая» и «разоблачающая»; что она является Покровом Добродетели и Сторожевой Башней Прогресса, а также выполняет множество других полезных функций, положенных всякой Свободной Прессе во вновь населенном крае, свободном от удушающих пут упадочной цивилизации.
— Ну, а что же будет с убийцей? — спросил мистер Рейнор, подавляя легкий зевок.
— А его уже с полчаса как повезли в Гнилую Лощину. Наверное, там и будут держать, — сказал один из зевак, стоявший поблизости. — По тому, как складываются дела, он там не заскучает.
— Что вы хотите этим сказать? — с интересом спросил мистер Рейнор.
— Да вот с минуту назад туда проскакали с ружьями несколько виджилянтов 28 из поселка Ангела, — вяло ответил его собеседник. — Может, оно ничего и не значит, но, сдается мне, похоже это…
28
участники «комитетов бдительности» (Vigilance committee); «комитеты бдительности» зародились в ранний период заселения западных территорий США как добровольная организация граждан для борьбы с преступными элементами; в дальнейшем они превратились в орудие имущих классов для самосудной расправы с неугодными лицами