Собрание сочинений. Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы
Шрифт:
Танира всполошилась.
– О нет, о нет! Глупость людей не причина конца мира, Фурзд! Этот период потом кончился. Причина конца мира настолько драматичная и глубокая, что даже мой отец не знает ясно, что произошло.
– Хорошо, Танира, успокойся. Плевать на конец мира, – Фурзд грузно пошевелился в кресле, – я хочу спросить этого младенца о том, что он знает о золотом периоде высших сновидений?
Танира еще раньше говорила Валентину о том, что буквальный перевод с их языка на доисторический невозможен по существу. Но она, благодаря магии отца, настолько вжилась в русский язык, что может донести саму мысль.
И когда Танира перевела вопрос Фурзда, она упростила его, так как на их языке то, что спросил Фурзд, на самом деле имело столько подсмыслов и нюансов, понятных только закрытому кругу нескольких людей в Ауфири, что Танира перевела это поэтично и без подтекста. Она сама же и ответила:
– Фурзд, он же не жил в это гармоничное, счастливое, спокойное и достойное время. Он жил гораздо раньше.
– Ну и тип, – только и сказал Фурзд, – он ничего не знает о доисторическом времени.
– Фурзд, – запнулась Танира, – даже в самое мутное время сохранились глубокие метафизические и религиозные традиции, по крайней мере для некоторых. Валентин знает их.
Фурзд начал подробно расспрашивать.
Валентин тут же вышел из оцепенения и внутренней растерянности. Он подробно рассказал о христианстве, о православии, исихазме, суфизме, Веданте, буддизме и даже о даосизме.
Фурзд слушал внимательно, но все мрачнел и мрачнел. Наконец он жестом прервал речь Валентина и, не обращая на него внимания, обратился к Танире:
– Все это совпадает с тем немногим, что говорил твой отец. Но это не наши пути, в этом я убедился окончательно.
Танира напряглась, лицо ее побелело. Фурзд беспощадно продолжал:
– Они основаны на изменении, преображении сознания человека в некий образ и подобие божие, в некоторое духовное состояние. Но прежде всего, и тебе должно быть это ясным, Танира, – в глазах Фурзда возник вдруг зловещий блеск, – ни я, никто из нас, из нашего народа, не хочет стать иным, чем мы есть. Я хочу быть только собой, какой я есть, а не стать кем-то иным.
Танире показалось, что в глазах Фурзда явилось багрово-черное непонятное солнце. Его взгляд ослепил ее.
– Вся моя воля, – произнес Фурзд, – направлена на то, чтобы найти спасение, не преобразившись, оставшись тем, кто я есть. И я уверен, такова воля и нашего народа.
– Но это трудно, почти невозможно… найти спасение души… таким образом… Ты хочешь объединить несовместимое, – пробормотала Танира, позабыв совсем о сжавшемся на диване и ничего не понимающем Валентине.
– Второе, слушай, Танира. По причине нашей воли или по другой причине ты просто не сможешь войти в это божественное состояние. Оно нам не нужно и, может быть, потому и недоступно. Твой отец – исключение.
Танира пыталась что-то сказать, но мысли путались.
– Но вот этот человек, – Фурзд ткнул пальцем в Валентина, – мне чем-то нравится. Язык его жестов говорит о многом. Да и глаза… Они нам пригодятся, Танира, береги его.
– Мои возможности тайные, – ответила Танира.
– Я дам еще более тайные распоряжения, этого будет достаточно.
– Не смею возражать одному из властителей Ауфири.
Фурзд посмотрел на Валентина.
– Скажи, пришелец, что ты знаешь о стране счастливых каннибалов? – насмешливо спросил он.
Танира перевела.
– Я слышал об этом! – воскликнул Валентин. – Об этой стране ада упоминается в буддийской традиции.
– О, они знали о ней до нас, – чуть-чуть умилился Фурзд. – И что они предлагали?
– Они смотрели на это с точки зрения буддизма, – ответил Валентин.
– Все понятно, можешь идти. Вместе с Танирой.
Фурзд встал. Долгий разговор окончился. Вошла охрана.
«Какая у них связь, как они передают приказы? – подумал Валентин Уваров. – Телефонов мобильных или других я не вижу, но какая-то связь есть. Все у них другое. А, неважно, в конце концов».
И они вышли. Опять пустынная дорога до их «лагеря». Танира сначала молчала, мрачно и удрученно. Потом внезапно сказала Валентину:
– Я между двух огней. С одной стороны отец, которого я люблю и обожаю, а с другой… с другой – моя мать и моя страна. Моя мать – простая женщина, она типичная ауфирка из народа. Теперь я буду тебе понятней…
Валентин замер. За окном была тьма, а тьма везде одинакова. Ему показалось, что он опять в своем времени, на своей земле. Но внутренне у него не было сомнений, где он, и слушал Таниру всем существом. Но она опять замолчала. Наконец они подъехали к воротам. На прощанье Танира быстро сказала:
– И на той стороне, где отец, там и ты, Валентин.
И губы ее дрогнули, но глаза были жестокие и отчужденные.
В эту же ночь Фурзд дал распоряжение по своим каналам:
– Арну, передай Раруну, чтобы он предоставил мне доклад о психическом состоянии народа. Пусть задействует всю свою агентуру.
Глава 9
Рарун, приземистый, юркий ауфирец с пронзительными глазками, сделал изумительную карьеру. Родился он в простой семье. Мать била его по ночам. Сестра страдала припадками страха. Но Рарун ни на что не обращал внимания, он упрямо лез наверх, ступенька за ступенькой. Важной ступенькой стал момент, когда его назначили рядовым агентом государственной комиссии по контролю над народной психикой – так длинно и громко называлось это учреждение. Оно находилось под опекой самого тайного государственного секретаря, третьего лица в стране, после Правителя и Верховного судьи. Этим «тайным» в настоящее время был Фурзд.
В задачи комиссии входило следить за всеми аспектами жизни народа, его скрытыми желаниями, настроением, отношением к смерти и концу мира и так далее, включая социальные проблемы. И, конечно, давать рекомендации правительству. Единственное, что не входило в компетенцию Комиссии, – это такие «сверхъестественные аспекты жизни»: колдовство, вампиризм, несанкционированное высасывание жизненной энергии у людей, незаконные магические операции, нелегитимная связь с адом, паранормальные сношения с демонами и тому подобное. За этим наблюдал специальный отдел, особенно строго засекреченный. Рарун и не претендовал на такое. Но в этой сфере у него был особый нюх – на все ненормальное в земной психике, на все сдвиги и причуды людей, на опасные побуждения. «Людям у нас многое разрешается, – думал Рарун, – убивай, например, когда нужно, а фактически – когда захочется. Так нет же, им всегда мало, так и прут, куда их не просят».