Собрание сочинений. Том 5

Энгельс Фридрих

Объявляются косвенные выборы. Против этого поднимается буря адресов, петиций, депутаций. Господа министры отвечают: существование министерства неразрывно связано с косвенными выборами. После этого все снова стихает, и обе стороны могут спать спокойно.

Собирается согласительное собрание. Г-н Кампгаузен вознамерился заставить Собрание принять ответный адрес на свою тронную речь. Предложение должен внести депутат Дункер. Развертывается дискуссия. Высказываются довольно резкие возражения против адреса. Г-н у Ганземану надоедает вечная растерянная болтовня беспомощного Собрания, которая становится нестерпимой для его парламентского такта, и он лаконично заявляет: все это ни к чему — или пусть вырабатывают адрес, и тогда все в порядке; или пусть никакого адреса не вырабатывают, и тогда министерство подает в отставку. Однако дискуссия продолжается, и, наконец, г-н Кампгаузен сам поднимается на трибуну, чтобы подтвердить, что вопрос

об адресе есть вопрос жизни для министерства. Когда и это не помогает, выступает также г-н Ауэрсвальд и торжественно заявляет — в третий раз, — что судьба министерства неразрывно связана с судьбой адреса. После этого Собрание было уже в достаточной мере убеждено и, естественно, проголосовало за адрес.

Так наши «ответственные» министры уже за два месяца приобрели тот опыт и уверенный тон в руководстве Собранием, какие г-н Дюшатель, роли которого умалять, конечно, не приходится, приобрел лишь после многих лет тесного общения с предпоследней французской палатой депутатов. Г-н Дюшатель также в последнее время обычно заявлял, когда левая надоедала ему своими длинными тирадами: палата свободна, она может голосовать за или против; но если она будет голосовать против, мы подадим в отставку. И трусливое большинство, для которого г-н Дюшатель являлся «самым необходимым» человеком на свете, сбивалось в кучу, как стадо баранов во время грозы, вокруг своего подвергающегося опасности вожака. Г-н Дюшатель был легкомысленный француз и продолжал эту игру до тех пор, пока она не надоела его согражданам. Г-н Кампгаузен — благомыслящий и уравновешенный немец и, надо думать, знает, как далеко можно идти.

Конечно, когда так уверен в своих людях, как г-н Кампгаузен в своих «соглашателях», то экономишь и время и доводы. Ставя по каждому пункту вопрос о доверии, нетрудно зажать рот оппозиции. Поэтому подобный метод как нельзя более пристал решительным государственным мужам, которые твердо знают, чего они хотят, и которым становится несносной всякая бесцельная болтовня, — словом, для мужей типа Дюшателя и Ганземана. Но для героев дискуссии, которые любят «в больших дебатах высказываться и обмениваться мнениями как о прошедшем и настоящем, так и о будущем» (Кампгаузен, заседание от 31 мая), для людей, которые стоят на почве принципов и проницательным взором философов схватывают суть текущих событий, для более высоких умов, как Гизо и Кампгаузен, это мелкое земное средство совершенно непригодно, как убедится на своем опыте наш министр-президент. Пусть он предоставит это своему Дюшателю-Ганземану, а сам остается в более высоких сферах, где мы так охотно его наблюдаем.

Написано 3 июня 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 4, 4 июня 1848 г.

Перевод с немецкого

МИНИСТЕРСТВО КАМПГАУЗЕНА

Кёльн, 3 июня. Как известно, французскому Национальному собранию 1789 г. предшествовало собрание нотаблей, собрание, которое было построено по сословному принципу, подобно прусскому Соединенному ландтагу. В декрете, которым министр Неккер созвал Национальное собрание, он сослался на высказанное нотаблями пожелание о созыве Генеральных штатов. Министр Неккер имел, таким образом, большое преимущество перед министром Кампгаузеном. Ему не пришлось дожидаться штурма бастилий и падения абсолютной монархии, чтобы после этого события по-доктринерски связывать старое с новым, чтобы с таким трудом поддерживать иллюзию, будто Франция пришла к новому Учредительному собранию при помощи законных средств старого государственного строя. У него были и другие преимущества. Он был министром Франции, а не министром Лотарингии и Эльзаса, тогда как г-н Кампгаузен — министр Пруссии, а не министр Германии. И, несмотря на все эти преимущества, министру Неккеру не удалось ввести революционное движение в тихое русло реформы. Тяжелую болезнь нельзя исцелить розовым маслом. Тем более не удастся гну Кампгаузену изменить характер движения при помощи искусственной теории, устанавливающей непосредственную связь между его министерством и старым порядком прусской монархии. Мартовскую революцию и германское революционное движение вообще не превратить никакими уловками в ряд более или менее значительных эпизодов. Был ли Луи Филипп избран королем французов потому, что он был Бурбоном? Или же он был избран несмотря на то, что был Бурбоном? Всем памятны споры, разгоревшиеся вокруг этого вопроса вскоре после июльской революции. Что доказывал самый этот вопрос? Что революция была поставлена под вопрос, что интересы революции не были интересами пришедшего к власти класса и его политических представителей.

Такой же смысл имеет заявление г-на Кампгаузена, что его министерство возникло не благодаря мартовской революции, а после мартовской революции.

Написано К. Марксом 3

июня 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 4, 4 июня 1848 г.

Перевод с немецкого

КОМЕДИЯ ВОЙНЫ

Шлезвиг-Гольштейн. В анналах мировой истории поистине трудно найти пример такой войны, такой поразительный пример попеременной игры вооруженных сил и дипломатии, как наша нынешняя единогерманская национальная война с маленькой Данией! Великие деяния старой имперской армии с ее шестьюстами командующими, генеральными штабами и военными советами, взаимные интриги командующих коалиции 1792 г., приказы и контрприказы блаженной памяти королевско-императорского гофкригсрата, — все это кажется значительным, захватывающим и трагическим по сравнению с военной комедией, которую сейчас разыгрывает новая армия Германского союза^[26] в Шлезвиг-Гольштейне, делая себя посмешищем всей Европы.

Рассмотрим в кратких чертах сюжет этой комедии.

Датчане наступают из Ютландии и высаживают войска в Северном Шлезвиге. Пруссаки и ганноверцы занимают Рендсбург и линию Эйдера. Датчане — живой, мужественный народ, вопреки созданной им немцами дурной репутации, — быстро наступают и в результате одного сражения отбрасывают шлезвиг-гольштейнскую армию назад к позициям пруссаков. Последние спокойно наблюдают за происходящим.

Наконец, из Берлина приходит приказ о наступлении. Соединенные немецкие войска нападают на датчан и разбивают их при Шлезвиге благодаря превосходству своих сил. Победа была достигнута главным образом в результате той ловкости, с которой померанские гвардейцы действовали прикладами, как некогда при Грос-Берене и Денневице^[27]. Шлезвиг вновь завоеван, и Германия ликует по поводу геройских подвигов своей армии.

Тем временем датский флот, насчитывающий не более двадцати крупных судов, захватывает германские торговые суда, блокирует все германские порты и прикрывает подступы к островам, куда отступила армия. Ютландия оставляется на произвол судьбы и частично оккупируется пруссаками, которые налагают на нее контрибуцию в 2 миллиона специй.

Однако, прежде чем был получен хоть единый талер из этой контрибуции, Англия вносит предложения о посредничестве на условиях отступления и объявления нейтралитета Шлезвига, а Россия посылает угрожающие ноты. Г-н Кампгаузен сразу попадает в расставленную ему западню, и по его приказу упоенные победой пруссаки отступают от Вайле к Кёнигсау, Хадерслебену, Апенраде^{14}, Фленсбургу. Исчезнувшие было датчане немедленно появляются вновь; они преследуют пруссаков днем и ночью, вносят смятение в ряды отступающих, высаживаются то здесь, то там, разбивают войска десятого корпуса союзных войск при Сундевите^{15} и отступают лишь из-за численного превосходства противника. Сражение 30 мая решают опять приклады, на этот раз находившиеся в крепких руках мекленбуржцев. Немецкое население бежит вместе с пруссаками; весь Северный Шлезвиг отдается на поток и разграбление, в Хадерслебене и Апенраде снова развевается датский флаг. Видно, что прусские воины всех чинов также слепо повинуются приказу в Шлезвиге, как и в Берлине.

Но вот приходит приказ из Берлина: пруссаки снова должны наступать. Теперь они вновь бодро продвигаются на север. Но это еще отнюдь не конец комедии. Подождем, где на этот раз пруссаки получат приказ об отступлении.

Словом, это настоящая кадриль, военный балет, который поставлен министерством Кампгаузена для своего собственного удовольствия и во славу германской нации.

Но мы не должны забывать, что сцена этого театра освещается горящими деревнями Шлезвига, а хор составляют датские «мародеры», а также добровольцы, которые взывают о мести.

Министерство Кампгаузена доказало на этом примере свое высокое призвание представлять Германию на международной арене. Шлезвиг, дважды брошенный на произвол судьбы и подвергшийся вторжению датчан по вине министерства Кампгаузена, сохранит благодарную память об этом первом дипломатическом эксперименте наших «ответственных» министров.

Доверимся же мудрости и энергии министерства Кампгаузена!

Написано Ф. Энгельсом 4 июня 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 5, 5 июня 1848 г.

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется, впервые

РЕАКЦИЯ

Кёльн, 5 июня. Гладка дорога мертвецам^[28]. Г-н Кампгаузен отрекается от революции, а реакция осмеливается предложить согласительному собранию заклеймить ее, как бунт. На заседании 3 июня один из депутатов внес предложение воздвигнуть памятник солдатам, убитым 18 марта.

<