Собрание сочинений. Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк
Шрифт:
— Это мы еще посмотрим, — почти в один голос ответили молодые казаки.
— Нету у нас больше веры в атамана. Нету и охоты идти в чужеземну кабалу, — твердо заявил Михаил.
Костя и Лешка Хлуденев работали теперь рядом в паровозосборочном. Вскоре к ним присоединился Митя Наследов, круто пошедший на поправку после изгнания дутовцев. Дружная компания вместе с Харитоном записалась в красногвардейский отряд главных мастерских. В течение нескольких дней все коллективы крупных предприятий города стали
— За что боролись? — подхватив ходкое в то время выражение, иронически воскликнул на заседании депутатов Совета Семенов-Булкин. — Пролетариат, завоевав власть, военизирует фабрики и заводы! Неужели и нам, служащим, встать теперь под ружье?
— Для вас это не обязательно: вы и так все время воюете против Советской власти, — сказал Александр Коростелев, избранный председателем Оренбургского Совета.
— Но военизация нервирует население. В конце концов, если вы призовете всех рабочих под ружье, мы будем добиваться, чтобы это оружие было обращено против вас — большевиков!
Александр Коростелев побледнел от возмущения:
— Спасибо за откровенность. Но вряд ли выйдет по-вашему.
Депутаты в зале зашумели.
— Пора этих семеновых вывезти на тачке!
— Хватит ему разглагольствовать!
— Судить Барановского! Он был городским головой при Дутове.
— Семенов-Булкин тоже вместе с атаманом садил рабочих в тюрьму.
— Я могу сложить с себя полномочия депутата, — потеряв апломб, пробормотал испуганный Семенов-Булкин.
— Давно пора! Нечего вам тут делать! — крикнул Федор Туранин. — Товарищи, надо тверже держаться. У буржуев шкапы от денег ломятся, а нашей Советской власти существовать не на что.
Коростелев с трудом навел порядок, размышляя о том, что Туранин верно сказал насчет денег: «Создали мы, к примеру, газету „Известия“ — орган Оренбургского Совета, а средств для нее нет».
Когда стало потише, Коростелев, назначенный и редактором этой газеты, поддержал предложение — судить Барановского, а Цвиллинг, снова под бурные аплодисменты зала, вызвался быть обвинителем.
— Надо контру прибрать к рукам. Ведь белоказаки верстах в сорока от города гарцуют, — говорил Коростелев. — Нет у нас силенок отогнать их подальше. Поэтому нужно экономически обезоружить буржуазию, снять с нее жирок для содержания наших учреждений и отрядов.
— Сегодня же на ревкоме вынесем решение наложить на нее десять миллионов контрибуции, — предложил Цвиллинг, действовавший, как всегда, быстро и энергично.
Коростелев знал, что горячность не мешает Самуилу трезво оценивать обстановку, и потому сразу одобрил такой размах.
— Действуйте! Если уж стричь, так по-настоящему.
Назавтра, в воскресенье, ничем не отличавшееся для партийного актива от обычных рабочих дней, Цвиллинг позвонил в исполком Совета и попросил Коростелева приехать в Биржевую гостиницу.
Шагая по площади, слабо освещенной редкими фонарями, Александр гадал, почему
Войдя в просторный вестибюль, Александр сразу понял, в чем дело: охрана из матросов пропускала в зал ресторана хорошо одетых горожан, а к подъезду подкатывали автомобили, откуда высаживались все новые «гости». В зале, где недавно шел безудержный пьяный разгул, уже было около полусотни местных богачей, которые или сидели как оглушенные, или, сбившись в тесные группы, о чем-то толковали, не скрывая кислого настроения. Бывший гласный думы Кондрашов, словно привязанный, явно не замечая того, ходил вокруг высокой захудалой пальмы.
Цвиллинг подошел к Александру энергичной, легкой походкой.
— Смотри, какой богатый улов! Неохота им откупаться, да деться некуда: придется тряхнуть мошной. Рушатся их кумиры: сбежал Дутов, в Новочеркасске застрелился Каледин… Да, да. Только что сообщили: казачье правительство Донской области сложило с себя полномочия и передало их городскому самоуправлению и Совету депутатов. После этого Каледин покончил с собой.
— Что же там теперь делается?
— Радоваться пока нечему: в тот же день станичники избрали походным атаманом генерала Назарова и постановили провести поголовную мобилизацию в области. Тут же на собрании всем выдавали винтовки и патроны.
— Они, наверное, еще не знают? — Александр кивнул на озабоченных толстосумов.
— Знают: «Казачья правда» уже разблаговестила. Но их сейчас одно печалит: денежки жалко!
— Может, сбавите, гражданин товарищ? — заискивающе обратился к Цвиллингу богатейший торговец Деев. — Миллион с меня заломили! Шутка сказать! За что, про что?! Я за этот миллион, может, всю жизнь крохоборствовал, ни себе, ни близким потачки не давал.
— Полно прибедняться, господин Деев! Торговаться не будем, — с холодной вежливостью возразил Цвиллинг. — «Крохоборство» ваше всему городу известно. А насчет «потачки» родственникам можно судить хотя бы по тому, что не одним домом владеете, а для своих близких устроили целую улицу домов — Деевскую линию. Мы вас не обидели: миллион рублей — Советской власти, а вам куда больше осталось!
Смело пройдя мимо охраны, в зал вошла Софья Кондрашова, одетая не в соболью шубу, а в «скромную» бархатную с воротничком и оторочкой из меха черного скунса, сверкающего густым ворсом. Лицо ее было бледнее обычного, но гонор остался все тот же. Овевая собравшихся запахом дорогих духов, она подошла к отцу, потормошила за рукав и передала объемистый портфель. Кондрашов взял, дрожа губами, направился к кассиру, сидевшему тут же. Потом с распиской в вытянутой руке приблизился к Цвиллингу и Коростелеву: