Собрание сочинений. Том 7
Шрифт:
Нерадивость и трусость Комитета безопасности, разногласия в военной комиссии, в которой партия бездействия первоначально имела большинство, с самого начала препятствовали всякому решительному выступлению. Уже на второй день началась реакция. Сразу же обнаружилось, что в Эльберфельде можно было рассчитывать на успех только выступая под флагом имперской конституции, только в согласии о мелкой буржуазией. Но, с одной стороны, именно здесь пролетариат лишь совсем недавно вырвался из трясины пьянства и пиетизма, и поэтому даже самые ничтожные представления об условиях его освобождения не успели еще проникнуть в рабочие массы; с другой стороны, он питал слишком большую инстинктивную ненависть к буржуазии, был слишком равнодушен к буржуазному требованию имперской конституции, чтобы с энтузиазмом отстаивать такого рода трехцветные лозунги. В результате партия решительных действий, единственная партия, которая серьезно относилась к делу обороны, попала в ложное положение. Она заявила, что стоит за имперскую конституцию. Но мелкая буржуазия ей не доверяла, всячески поносила ее перед народом, препятствовала проведению всех ее мероприятий по вооружению и укреплению города.
Когда я 11 мая приехал в Эльберфельд, там было не менее 2500–3000 бойцов. Но из них надежными были только иногородние подкрепления и немногочисленные вооруженные эльберфельдские рабочие. Ландвер колебался; большая часть его испытывала величайший страх перед каторжными работами. Первоначально таких элементов было немного, но число их увеличивалось вследствие притока нерешительных и боязливых людей из других отрядов. Наконец, гражданское ополчение, которое с самого начала было здесь реакционно и организовано специально для подавления рабочих, объявило себя нейтральным и имело лишь одно желание — защищать свою собственность. Но все это обнаружилось только спустя несколько дней; тем временем часть иногородних подкреплений и рабочих разошлась, число действительных боевых сил таяло в результате того, что движение приостановилось в своем развитии, тогда как гражданское ополчение все более сплачивалось и с каждым днем все более открыто выражало свои реакционные вожделения. За последние ночи оно уже разрушило несколько баррикад. Вооруженные подкрепления, составлявшие вначале несомненно свыше 1000 человек, к 12 или 13 мая уже наполовину сократились, и когда, наконец, был объявлен общий сбор, обнаружилось, что вся вооруженная сила, на которую можно было рассчитывать, составляла самое большее 700–800 человек. Ландвер и гражданское ополчение отказались явиться на этот сбор.
Но этого мало! Восставший Эльберфельд был окружен исключительно так называемыми «нейтральными» населенными пунктами. Бармен, Кроненберг, Леннеп, Лютрингхаузен и т. д. не примкнули к движению. Те из революционных рабочих этих мест, которые имели оружие, ушли в Эльберфельд. Гражданское ополчение — во всех этих пунктах оно являлось простым орудием в руках фабрикантов для подчинения рабочих и состояло из фабрикантов, фабричных надсмотрщиков и из лавочников, всецело зависимых от фабрикантов, — хозяйничало в этих населенных пунктах в интересах «порядка» и фабрикантов. Сами рабочие, вследствие своей большой распыленности по сельской местности, оставались в стороне от политического движения и были частично привлечены на сторону фабрикантов при помощи широко известных принудительных мер и клеветнических сообщений о характере эльберфельдского движения; на крестьян же эти клеветнические сообщения действовали безотказно. К тому же, движение происходило в такое время, когда после пятнадцатимесячного экономического кризиса фабриканты, наконец, снова получили много заказов, а как известно, с рабочими, хорошо обеспеченными работой, не сделаешь революции; это обстоятельство оказало сильное влияние также и в Эльберфельде. Само собой разумеется, что при всех этих обстоятельствах «нейтральные» соседи были всего лишь скрытыми врагами.
Более того! Связи с остальными восставшими районами совсем не были установлены. Время от времени приходили отдельные лица из Хагена; об Изерлоне почти ничего не было известно. Некоторые предлагали себя в качестве комиссаров, но ни одному из них нельзя было доверять. Говорят, что многие курьеры из Эльберфельда и Хагена были задержаны Гражданским ополчением в Бармене и окрестностях. Единственное место, с которым была связь, был Золинген, а там дело обстояло совершенно так же, как в Эльберфельде. Положение там могло быть и хуже, если бы не хорошая организованность и решительность золингенских рабочих, которые, послав 400–500 бойцов в Эльберфельд, все же были еще достаточно сильны, чтобы в своем собственном городе оказывать противодействие буржуазии и гражданскому ополчению. Если бы эльберфельдские рабочие были так же развиты и организованы, как золингенские, шансы на успех были бы совсем иные.
При этих обстоятельствах оставалась только одна возможность; надо было принять некоторые быстрые решительные меры, которые снова вдохнули бы жизнь в движение, привлекли бы к нему новые боевые силы, парализовали бы его внутренних врагов и организовали бы возможно более сильное движение во всем бергско-маркском промышленном районе. Первым шагом должно было быть разоружение эльберфельдского гражданского ополчения, распределение его оружия среди рабочих, затем взыскание принудительного налога для содержания вооруженных таким образом рабочих. Этот шаг означал бы решительный разрыв со всей прежней бездеятельностью Комитета безопасности, вдохнул бы в пролетариат новую жизнь и парализовал бы силу сопротивления «нейтральных» округов. От успеха этого первого шага зависели бы дальнейшие мероприятия, которые имели бы своей задачей добиться получения оружия и из этих «нейтральных» округов, распространить восстание дальше и планомерно организовать оборону всего района. Впрочем, располагая приказом Комитета безопасности и имея в своем распоряжении хотя бы только 400 золингенских рабочих, можно было в один миг разоружить эльберфельдское гражданское ополчение. О мужестве последнего не стоило и говорить.
В интересах безопасности находящихся еще в тюрьме участников майских событий в Эльберфельде, я считаю своим долгом заявить, что все подобные предложения исходили единственно и исключительно от меня. Я настаивал на разоружении гражданского ополчения с первой же минуты, как только начали таять денежные средства Комитета безопасности.
Но почтеннейший Комитет безопасности не имел ни малейшей склонности к таким «террористическим мерам». Единственное, что я провел или, вернее, проделал на свой страх и риск вместе с некоторыми командирами отрядов, — которые все счастливо спаслись и частью находятся уже в Америке, — это то, что мы забрали около восьмидесяти ружей кроненбергского гражданского ополчения, хранившихся в тамошней ратуше. Ружья эти, розданные в высшей степени легкомысленно, попали большей частью в руки склонных к пьянству люмпен-пролетариев, которые в тот же вечер продали их буржуазии. Эти господа буржуа рассылали агентов в парод, чтобы скупить возможно большее число ружей, за которые они платили довольно высокую цену. Эльберфельдекие люмпен-пролетарии продали таким образом буржуазии несколько сот ружей, попавших в их руки вследствие нерадивости и бестолковости импровизированных властей. Этими ружьями вооружили фабричных надзирателей, верных буржуазии красильщиков и т. д., и ряды «благонамеренного» гражданского ополчения усиливались изо дня в день.
На всякое предложение об улучшении обороны города господа из Комитета безопасности отвечали, что все это, дескать, не нужно, что пруссаки не решатся прийти, что они не осмелятся вступить в горную местность и т. п. Они сами отлично понимали, что распространяют таким образом самые нелепые сказки, что город открыт для обстрела со всех окружающих высот даже из полевых орудий, что ничего не сделано для мало-мальски серьезной обороны и что в условиях, когда восстание приостановилось в своем развитии, а пруссаки обладают колоссальным превосходством сил, только какие-нибудь совершенно исключительные события могут еще спасти эльберфельдское восстание.
Между тем прусский генералитет, повидимому, тоже не имел особой охоты начать поход в почти незнакомую местность, во всяком случае пока не будет собрано действительно подавляющее превосходство боевых сил. Четыре открытых города — Эльберфельд, Хаген, Изерлон и Золинген — внушали такое сильное уважение этим осторожным военным героям, что они приказали стянуть из Везеля, Вестфалии и восточных провинций целую армию в двадцать тысяч человек с многочисленной кавалерией и артиллерией, частично переброшенную по железной дороге, и, не осмеливаясь наступать, сформировали за Руром стратегическую группировку по всем правилам военного искусства. Верховное командование и генеральный штаб, правый фланг, центр— все было здесь в наилучшем порядке, как будто перед ними стояла колоссальная неприятельская армия, как будто предстояло сражение с Бемом или Дембинским, а не неравная борьба с несколькими сотнями неорганизованных рабочих, плохо вооруженных, почти лишенных руководителей и предаваемых за спиной теми, кто дал им в руки оружие!
Известно, каков был конец восстания. Известно, что рабочие, которым надоели вечные проволочки, нерешительность, трусость и предательская бездеятельность мелкой буржуазии, ушли, наконец, из Эльберфельда, с намерением пробиться в любую из немецких земель, где имперская конституция могла бы предоставить им какую-нибудь защиту. Известно, каким ожесточенным преследованиям подвергались они со стороны прусских уланов и со стороны натравленных на них крестьян. Известно, что немедленно после их ухода крупная буржуазия опять выползла наружу, велела разобрать баррикады и построила триумфальные арки для приближавшихся прусских героев. Известно, что Хаген и Золинген попали в руки пруссаков в результате прямого предательства буржуазии, и только Изерлон выдержал двухчасовую неравную борьбу с 24-м полком, этим уже нагруженным добычей победителем Дрездена.
Части эльберфельдских, золингенских и мюльгеймских рабочих удалось пробраться в Пфальц. Там они нашли своих земляков, перебравшихся сюда после штурма цейхгауза в Прюме. Вместе с ними они образовали в добровольческом отряде Виллиха роту, состоявшую почти исключительно из жителей Рейнской провинции. Все их товарищи могут засвидетельствовать, что там, где им пришлось сражаться, и, в частности, в последнем решительном бою на Мурге, они проявили большую храбрость.
Эльберфельдское восстание заслуживает более подробного освещения уже потому, что как раз здесь позиции различных классов в движении за имперскую конституцию обнаружились в наиболее ярко выраженном и развернутом виде. В остальных городах бергско-маркского района движение вполне походило на эльберфельдское, но с тем отличием, что там участие или неучастие различных классов в движении не было столь ясным, так как сами классы не были там так резко отделены друг от друга, как в промышленном центре этого района. В Пфальце и Бадене, где почти совершенно отсутствует концентрированная крупная промышленность, а вместе с ней и развитая крупная буржуазия, где классовые отношения более затушеваны, носят более мирный и патриархальный характер, переплетение классов, являвшихся носителями движения, было еще более запутанным. Мы увидим это дальше и увидим вместе с тем, как все эти присоединившиеся к восстанию элементы в конце концов там тоже сгруппировались вокруг мелкой буржуазии как кристаллизационного ядра всего достославного движения за имперскую конституцию.