Собрание сочинений. В 9 т. Т. 6. Стальные солдаты. Страницы из жизни Сталина
Шрифт:
Трубка! Ах, как она помогала ему, когда он неторопливо (опять НЕТОРОПЛИВО! «В поспешности скрыта ошибка») набивал ее, приминая и удавливая табак. Как он умел раздумчиво держать ее, пока кто-то там обличал его, лез на амбразуру. А Сталин слушал для того, чтобы потом медленно поднести трубку ко рту, зажечь спичку, подняв брови (бровь), раскурить и — спокойно, рассудительно ответить. Как помогала она ему на собраниях на Политбюро, когда решались самые важные вопросы, и никому не было ясно, что у него на уме, у вождя, покуривающего эту самую трубку — и помалкивающего. Кроме трубки полагался он еще на усы, которые любил и сам всегда подстригал, а позднее и тайно подкрашивал, пока они не стали совсем седые, серые. Усы можно было поглаживать, все той же трубкой, их можно было закрыть ладонью, спрятать в них улыбку или гримасу ненависти.
Сталина-сангвиника видели нечасто, только тогда, когда он, подвыпив от души, как бы веселился, пел, подпевал, шутил в застольях, старался очаровать какую-нибудь новую приглашенную певичку из Большого, Малого… Был иногда таким веселым с охраной. Шутливо тузил соратников, если был в ударе. А однажды, после подписания пакта о ненападении с Германией, попытался даже сплясать лезгинку под восторженные вопли «своих»: «Ах — тах! Ах — тах!», но быстро опомнился. Сангвиником видели его жена Надежда, секретарь Товстуха, Баженов и Поскребышев, комендант охраны Власик да, пожалуй, еще Паукер. Но лучше бы и не видеть его сангвиником. Сталин как бы стыдился потом этого проявления и не любил о нем вспоминать.
А вот меланхоликом, испуганным, стоящим у окна со слезами, плачущим, да, плачущим в постели и даже вздрагивающим по-детски, сомневающимся и растерянным, ждущим утешения и участия, знала и видела его только одна женщина. Но сейчас еще не время называть ее. Она появится дальше, когда придет ее час. И возьмем на себя смелость утверждать, что только она одна и знала Сталина как Человека. ЗНАЛА СТАЛИНА…
Нет, я ошибся… Еще знали Сталина Троцкий, Дзержинский, Фрунзе, Куйбышев, Орджоникидзе, Зиновьев, Каменев, Свердлов, Бухарин, Рыков, Ягода, Тухачевский, Егоров, Блюхер, Кулик, Томский, Киров. В разное время все они пожалели об этом знании… Или не успели пожалеть..
Сейчас, на съезде, в зале Кремлевского дворца, многие из упомянутых еще были и даже выступали с трибуны.
А он слушал, как клялись и славословили, стараясь превзойти друг друга, все — от Зиновьева до Бухарина, от Орджоникидзе до Кирова. СЛУШАЛ. Нет нужды в романе, даже документальном, пересказывать явно вздорные, тем более если их читать сегодня, славословия вождю, самобичевания, самообвинения. Сталин слушал, Сталин молчал, Сталин со всей беспощадностью тирана и вождя помнил: «Помирившийся ВРАГ — враг вдвойне!» И помирившийся «друг» — тоже враг. Помнил он и давние наставления Екатерины Геладзе, умной женщины, его матери: «Помни, Сосо, если кто-нибудь тебе льстит, подумай, что он хочет у тебя украсть».
И в самом деле, подумайте, рассудите, может ли стать другом человек, исповедующий противоположное, человек, которого страхом заставляли отказаться от своих слов и взглядов.
Всех делегатов семнадцатого съезда разделили на тринадцать сотен, в зале для голосования поставили тринадцать ящиков для голосования. За каждым ящиком закреплен «учетчик». Он отмечал голосовавших по списку. Первым голосовал Молотов. За ним демонстративно, не вычеркнув никого, подняв брови, с видом милостивца и благодетеля, голосовал Сталин. Ящики были более чем надежны — фиксировали каждый бюллетень в точном соответствии с фамилией опустившего. Эти люди еще не знали своей судьбы, еще не слишком боялись Сталина, еще слишком верили в свое партийное братство, еще надеялись на честную борьбу.
Когда побелевший перепуганный Председатель счетной комиссии В.П. Затонский доложил Кагановичу, отвечавшему за процедурные вопросы вместе с председателем мандатной комиссии Ежовым, что против Сталина во всех урнах оказалось почти триста голосов, перепуганный Каганович, округлив глаза, приказал настрого молчать и побежал в комнату для президиума, где Сталин уединенно курил, ожидая результата голосования. Нет, он не боялся, что его «прокатили», он знал своих «оппонентов» и заранее был готов к порядочной цифре «против» — на съезде были и непримиримые, и те, что называются улыбчивыми врагами. И, увидев взволнованного Лазаря, сразу понял, в чем дело.
Сталин коротко спросил:
— Сколко?
— Иосиф Виссарионович… Товарищ Сталин! Сволочи… Твари… Бляди…
— Я спращиваю… Сколко?
— Двести девяносто два…
Сталин раскурил угасающую трубку. Затянулся. И только тогда спросил:
— Сколко… у Кырова?
— «Против» — четыре…
— …
Сталин еще раз чиркнул спичкой, разжигая уже разожженную трубку. Посмотрел на растерянного услужливого Кагановича. Посмотрел так, что по ногам и спине Лазаря Моисеевича пробежал мороз. Затонский же хранил значительное молчание. Оно дорого обойдется ему. В 38-м Затонский будет арестован и расстрелян. Но пока он был жив и явно-неявно наслаждался растерянностью вождя.
— Чьто вы прэдлагаэтэ? Пуст объявят результаты., как ест… Я всо равно избран… Пуст всэ видят, сколько эще ест у нас врагов.
— Товарищ Сталин! Такие итоги нельзя сообщать — это имеет международный аспект… Политический! Я согласен — это удар врагов… Но зачем давать им карты?
— Чьто вы прэдлагаэтэ?! — уже резко повторил Сталин, прищуривая остро зажелтевшие глаза.
— Немедленно собрать Политбюро..
— Хороше… Но… Нэ всо бюро… А… Пятэрку… Я подчинюс рэщению… Рэзултаты голосования нэ объявлят до завтра. За полную сэкрэтность этого дэла отвэчаэтэ вы (Задонскому). Вы., можэтэ идти..
В «пятерку» тогда кроме Сталина входили: Молотов, Ворошилов, Каганович, Калинин.
Автору ничего не известно о решении «пятерки», кроме того, что она экстренно собиралась…
На следующий день председатель счетной комиссии объявил результаты голосования: Сталин Иосиф Виссарионович — «за» 1 224, «против» — 3. Восторг и недоумение в зале (всех недоумевающих, не успевших спрятать эмоции — фиксировали!). И овации, овации, овации. То же и по Кирову… Овации, овации… Да, где-то Сталин читал, что «второе лицо — это первое лицо на втором месте». Верно… Таким фактически он сам был при больном Ильиче., и голосование подтвердило: Кирову — четыре, ему — почти триста! А ведь было бы куда больше. Эти, проголосовавшие против, — самые отчаянные его враги, а сколько было еще тех, кто из боязни не бросил ему лишнего шара! Проголосовал «за», а врагом остался. Да разве поверил он в эти хвалебные речи Зиновьева, Рыкова, Каменева, Радека! А каков Тухачевский! Этот даже с трудом сдерживал презрение… В дворянина играет и якобы «поляк» — такой же «поляк», как и Дзержинский. Вся эта бывшая ленинская «гвардия» против него. Попытка не удалась… Но зато теперь… Они подписали себе приговор. Их всех настигнет его рука. Не сразу… Постепенно… С ними нужно держать ухо востро… Они умны и коварны… А пока пусть думают, что он ничего не понял, ничего толком не знает. Он же — кинто, кавказский олух, полуграмотный осетин, — каких еще эпитетов не сообщала Сталину его слушающая разведка.
А съезд исходил овациями. Вручали подарки. Зачитывали приветствия. Тульские оружейники вручили вождю новенькую снайперскую винтовку. Винтовка и в самом деле была красавица, облегченного типа по сравнению с тяжелой «трехлинейкой», с ореховым ложем, оптическим прицелом… Сталин улыбался. Как бы взвешивая подарок, повздымал его обеими руками, а потом., потом он опять, как бы шутя, прицелился в зал. Крестик прицела ненадолго задержался на аплодирующих, ненадолго… Потом Сталин снова аплодировал. Знакомый, родной, улыбающийся, простой, как правда..