Собрание стихотворений
Шрифт:
Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена,-
Не Елена -- другая,-- как долго она вышивала?
Золотое руно, где же ты, золотое руно?
Всю дорогу шумели морские тяжелые волны,
И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,
Одиссей возвратился, пространством и временем полный.
11 августа 1917, Алушта
>
Меганом
Еще далеко асфоделей
Прозрачно-серая весна.
Пока еще на самом деле
Шуршит
Но здесь душа моя вступает,
Как Персефона, в легкий круг,
И в царстве мертвых не бывает
Прелестных загорелых рук.
Зачем же лодке доверяем
Мы тяжесть урны гробовой
И праздник черных роз свершаем
Над аметистовой водой?
Туда душа моя стремится,
За мыс туманный Меганом,
И черный парус возвратится
Оттуда после похорон.
Как быстро тучи пробегают
Неосвещенною грядой,
И хлопья черных роз летают
Под этой ветряной луной.
И, птица смерти и рыданья,
Влачится траурной каймой
Огромный флаг воспоминанья
За кипарисною кормой.
И раскрывается с шуршаньем
Печальный веер прошлых лет,-
Туда, где с темным содроганьем
В песок зарылся амулет,
Туда душа моя стремится,
За мыс туманный Меганом,
И черный парус возвратится
Оттуда после похорон!
16 августа 1917, Алушта
x x x
А. В. Карташеву
Среди священников левитом молодым
На страже утренней он долго оставался.
Ночь иудейская сгущалася над ним,
И храм разрушенный угрюмо созидался.
Он говорил: небес тревожна желтизна!
Уж над Евфратом ночь: бегите, иереи!
А старцы думали: не наша в том вина -
Се черно-желтый свет, се радость Иудеи!
Он с нами был, когда на берегу ручья
Мы в драгоценный лен Субботу пеленали
И семисвещником тяжелым освещали
Ерусалима ночь и чад небытия.
1917
x x x
Когда на площадях и в тишине келейной
Мы сходим медленно с ума,
Холодного и чистого рейнвейна
Предложит нам жестокая зима.
В серебряном ведре нам предлагает стужа
Валгаллы белое вино,
И светлый образ северного мужа
Напоминает нам оно.
Но северные скальды грубы,
Не знают радостей игры,
И северным дружинам любы
Янтарь, пожары и пиры.
Им только снится воздух юга -
Чужого неба волшебство,-
И все-таки упрямая подруга
Откажется попробовать его.
Декабрь 1917
>
Кассандре
Я не искал в цветущие мгновенья
Твоих, Кассандра,
Но в декабре -- торжественное бденье -
Воспоминанье мучит нас!
И в декабре семнадцатого года
Все потеряли мы, любя:
Один ограблен волею народа,
Другой ограбил сам себя...
Но, если эта жизнь -- необходимость бреда
И корабельный лес -- высокие дома,-
Лети, безрукая победа -
Гиперборейская чума!
На площади с броневиками
Я вижу человека: он
Волков горящими пугает головнями:
Свобода, равенство, закон!
Касатка милая, Кассандра,
Ты стонешь, ты горишь -- зачем
Сияло солнце Александра,
Сто лет назад, сияло всем?
Когда-нибудь в столице шалой,
На скифском празднике, на берегу Невы,
При звуках омерзительного бала
Сорвут платок с прекрасной головы...
Декабрь 1917
>
x x x
Du, Doppelgaenger, du, bleicher Geselle!..1
В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа.
Нам пели Шуберта -- родная колыбель!
Шумела мельница, и в песнях урагана
Смеялся музыки голубоглазый хмель!
Старинной песни мир -- коричневый, зеленый,
Но только вечно-молодой,
Где соловьиных лип рокочущие кроны
С безумной яростью качает царь лесной.
И сила страшная ночного возвращенья -
Та песня дикая, как черное вино:
Это двойник -- пустое привиденье -
Бессмысленно глядит в холодное окно!
Январь 1918
1 О, мой двойник, о, мой бледный собрат!.. Г. Гейне (нем.).
>>>
x x x
Твое чудесное произношенье -
Горячий посвист хищных птиц;
Скажу ль: живое впечатленье
Каких-то шелковых зарниц.
"Что" -- голова отяжелела.
"Цо" -- это я тебя зову!
И далеко прошелестело:
– - Я тоже на земле живу.
Пусть говорят: любовь крылата,-
Смерть окрыленнее стократ.
Еще душа борьбой объята,
А наши губы к ней летят.
И столько воздуха и шелка
И ветра в шопоте твоем,
И как слепые ночью долгой
Мы смесь бессолнечную пьем.
Начало 1918
x x x
Что поют часы-кузнечик,
Лихорадка шелестит
И шуршит сухая печка -
Это красный шелк горит.
Что зубами мыши точат
Жизни тоненькое дно,-
Это ласточка и дочка
Отвязала мой челнок,
Что на крыше дождь бормочет -
Это черный шелк горит,
Но черемуха услышит