Собрание стихотворений

Иванов Георгий Владимирович

<1950>

652

С пышно развевающимся флагом, Точно броненосец по волнам, Точно робот, отвлеченным шагом, Музыка пошла навстречу нам. Неохотно, не спеша, не сразу, Прозревая, но еще слепа, — Повинуется ее приказу Чинно разодетая толпа. Все спокойно. Декольте и фраки Сдержанно, как на большом балу, Слушают в прозрачном полумраке Смерти и бессмертию хвалу. Только в ложе молодая дама Вздрогнула — и что-то поняла. Поздно…

Мертвые не имут срама И не знают ни добра, ни зла! Поздно… Слейся с мировою болью. Страшно жить, страшнее умереть… Холодно. И шубкою собольей Зябнущего сердца не согреть.

<1950>

653

На один восхитительный миг, Словно отблеск заката-рассвета, Словно чайки серебряный крик, Мне однажды почудилось это. Просияли — как счастье во сне — Невозможная встреча-прощанье — То, что было обещано мне, То, в чем Бог не сдержал обещанья.

<1952>

654–655. СТАНСЫ

Родная моя земля,

За что тебя погубили?

Зинаида Гиппиус

I

1

Судьба одних была страшна, Судьба других была блестяща, И осеняла всех одна России сказочная чаша.

2

Но Император сходит с трона, Прощая все, со всем простясь, И меркнет Русская корона В февральскую скатившись грязь.

3

…Двухсотмиллионная Россия, — "Рай пролетарского труда", Благоухает борода У патриарха Алексия.

4

Погоны светятся, как встарь На каждом красном командире, И на кремлевском троне "царь" В коммунистическом мундире.

5

…Протест сегодня бесполезный, — Победы завтрашней залог! Стучите в занавес железный, Кричите: "Да воскреснет Бог!"

II

1

…И вот лежит на пышном пьедестале Меж красных звезд, в сияющем гробу, "Великий из великих" — Оська Сталин, Всех цезарей превозойдя судьбу.

2

И перед ним в почетном карауле, Стоят народа меньшие "отцы", Те, что страну в бараний рог согнули, — Еще вожди, но тоже мертвецы.

3

Какие отвратительные рожи, Кривые рты, нескладные тела: Вот Молотов. Вот Берия, похожий На вурдалака, ждущего кола…

4

В безмолвии у Сталинского праха Они дрожат. Они дрожат от страха, Угрюмо морща некрещеный лоб, — И перед ними высится, как плаха, Проклятого «вождя», — проклятый гроб.

Р. S. Первое стихотворение написано незадолго до смерти Сталина, второе вскоре после его смерти.

Г. И.

656

Ну да — немного человечности, Клочок неснившегося сна. А

рассуждения о вечности… Да и кому она нужна! Ну да — сиянье безнадежности, И жизнь страшна и мир жесток. А все-таки — немножко нежности, Цветка, хоть чахлый, лепесток… Но продолжаются мучения И звезды катятся во тьму. И поздние нравоучения, Как все на свете — ни к чему.

<1954>

657

Но черемуха услышит

И на дне морском простит…

О. Мандельштам

Это было утром рано Или было поздно вечером (Может быть, и вовсе не было). Фиолетовое небо И, за просиявшим глетчером, Черный рокот океана. …Без прицела и без промаха, А потом домой шажком… И оглохшая черемуха Не простит на дне морском!

<1954>

658

Как тридцать лет тому назад, Как тридцать пять, возможно, сорок, Я заглянул в твой сонный сад, Царица апельсинных корок, Царица лунной шелухи, Сердец, которые не бьются, Где только мучатся стихи И никогда не создаются. И все не разрешен вопрос, Один из вечных и напрасных: Что слаще — запах красных роз Иль шорох туфелек атласных?

<1954>

659

Умер булочник сосед. На поминках выпил дед. Пил старик молодцевато, — Хлоп да хлоп — и ничего. Ночью было туговато, Утром стало не того, — Надобно опохмелиться. Начал дедушка молиться: "Аллилуйа, аль-люли, Боже, водочки пошли!" Дождик льет, собака лает, Водки Бог не посылает. "Аллилуйа! Как же так — Нешто жаль Ему пятак?" Пятаков у Бога много, Но просить-то надо Бога Раз и два, и двадцать пять, И еще <раз>, и опять Помолиться, попоститься, Оказать Ему почет, Перед тем как угоститься На Его небесный счет.

<1954>

660

История. Время. Пространство. Людские слова и дела. Полвека войны. Христианства Двухтысячелетняя мгла. Пора бы и угомониться… Но думает каждый: постой, А, может быть, мне и приснится Бессмертия сон золотой!

1954

661

Слава, императорские троны, — Все, о них грустящие тайком, Задаетесь вы на макароны, Говоря вульгарным языком. Что мечтать-то: отшумели годы, Все исчезло, сгнили мертвецы. Но, пожалуй, рыцари свободы, Те еще отчаянней глупцы: Мнится им — из пустоты вселенской, Заново, и сладко на душе, Выгарцует этакий Керенский На кобыле из папье-маше. Чтобы снова головы бараньи Ожидали бы наверняка В новом Учредительном Собранье Плети нового Железняка.