Собрание военных повестей в одном томе
Шрифт:
В этот раз брали женщин.
Как только в подвале опять все затихло, к Рыбаку начало помалу возвращаться его самообладание. Что ж, беда пока миновала его, настигнув другого, и это, как всегда на войне, вопреки всему успокаивало. Будто тем самым давало ему дополнительные шансы выжить.
Рыбак не имел ни малейшего желания вступать в разговор со старостой, которого, похоже, пытали не очень, во всяком случае не так, как Сотникова. Но то обстоятельство, что он, не проронив ни слова, отчужденно затих
– Ну как? Обошлось? – нарочито бодро спросил Рыбак.
Петр после непродолжительной паузы отозвался невеселым голосом:
– Нет, уже не обойдется. Плохи наши дела.
– Хуже некуда, – согласился Рыбак.
Староста высморкался, видно было, привычно разгладил усы и сообщил как бы между прочим, ни к кому не обращаясь:
– Подговаривали, чтоб я выведал от вас. Про отряд ну и еще кое-что.
– Вот как! – неприятно удивился Рыбак, вспомнив свой недавний разговор с Сотниковым. – Шпионить, значит?
– Вроде того. Шестьдесят семь лет прожил, а под старость на такое дело... Не-ет, не по мне это.
Рядом на соломе, как-то испуганно вздрогнув, привстал на локтях Сотников.
– Кто это?
– Да тот, лесиновский староста, – подавленно сказал Рыбак.
Разговор на этом прервался, Рыбак и Петр притихли каждый в своем углу. Окошко, погаснув, едва серело под потолком, четко разделенное решеткой на четыре квадрата. В камере воцарилась темень. Разговаривать никому не хотелось, каждый углубился в себя и свои далеко не веселые мысли.
И тогда опять затопали шаги на ступеньках, слышно было, раскрылась наружная дверь и неожиданно громко звякнул засов их камеры. Они все насторожились, одинаково обеспокоенные единственным в таких случаях вопросом: за кем? Тем не менее и теперь, видно, не забирали никого – напротив, кого-то привели в эту камеру.
– Ну! Марш!
Кто-то невидимый в темноте почти неслышно проскользнул в дверь и затаился у порога возле самых ног Рыбака. Когда дверь со стуком закрылась и полицай, посвистывая, задвинул засов, Рыбак бросил в темноту:
– Кто тут?
– Я.
Голос был детский, это стало понятно сразу, – маленькая фигурка нового арестанта приткнулась у самой двери и молчала.
– Кто я? Как зовут?
– Бася.
«Бася? Что за Бася? Будто еврейское имя, но откуда она тут взялась? – удивился Рыбак. – Всех евреев из местечка ликвидировали еще осенью, вроде нигде никого не осталось – как эта оказалась тут?! И почему ее привели в камеру к ним, а не к Демчихе?»
– Откуда ты? – спросил Рыбак.
Девочка молчала. Тогда он спросил о другом:
– Сколько тебе лет?
– Тринадцать.
В углу, трудно вздохнув, зашевелился Петр.
– Это Меера-сапожника дочка. Допрашивали тебя?
– Ага, – тихо подтвердила девочка.
– Меера тогда изничтожили вместе со всеми. Вот... одна дочка и уцелела. Что ж мы теперь будем делать с тобой, Бася?.. – И Петр вновь тяжко вздохнул.
Рыбак вдруг потерял интерес к девочке, встревоженный другим: почему ее привели сюда? В подвале были, наверно, и еще места – где-то поблизости сидели женщины, – почему же девочку подсадили к мужчинам? Какой в этом смысл?
– Чего ж они добивались от тебя? – помолчав, тихо спросил Петр Басю.
– Чтоб сказала, у кого еще пряталась.
– А-а, вон как! Ну что ж... Это так. А ты не сказала?
Бася затаилась, будто обмерла, молчала.
– И не говори, – одобрил погодя староста. – Нельзя о том говорить. Мое дело все равно конченое, а про других молчи. Если и бить будут. Или тебя уже били?
Вместо ответа в углу вдруг послышался всхлип, за которым последовал сдавленный, болезненный плач. Он был коротеньким, но столько неподдельного детского отчаяния выплеснулось с ним, что всем в этой камере сделалось не по себе. Сотников на соломе, слышно было, осторожно задержал дыхание.
– Рыбак!
– Я тут.
– Там вода была.
– Что, пить хочешь?
– Дай ей воды! Ну что ты сидишь?
Нащупав под стеной котелок, Рыбак потянулся к девочке.
– Не плачь! На вот, попей.
Бася немного отпила и, присмирев, затихла у порога.
– Иди сюда, – позвал Петр. – Тут вот место есть. Будем сидеть. Вот подле стенки держись.
Послушно поднявшись и неслышно ступая в темноте босыми ногами, Бася направилась к старику. Тот подвинулся, освобождая ей место рядом.
– Да-а! Попались! Что они еще сделают с нами?
Рыбак молчал, не имея желания поддерживать разговор, рядом тихонько постанывал Сотников. Они ждали. Все их внимание было приковано к ступенькам – оттуда являлась беда.
И действительно, долго ждать ее не пришлось.
Спустя четверть часа со двора донеслось злое: «Иди, иди, падла!» – и не менее обозленное в ответ: «Чтоб тебя так и в пекло гнали, негодник!» – «А ну шевелись, не то как двину!» – прорычал мужской голос. На ступеньках затопали, заматерились – сомнений не было: это возвращали с допроса Демчиху.
Но почему-то ее также не поволокли в прежнюю камеру – полицаи остановились возле их двери, загремели засовом, и тот самый, хорошо знакомый им Стась сильно толкнул Демчиху через порог. Женщина споткнулась, упала на Рыбаковы ноги и громко запричитала в темноте:
– Куда ты толкаешь, негодяй! Тут же мужчины, а, божечка мой!..
– Давай, давай! Черт тебя не возьмет! – прикрикнул Стась. – До утра перебудешь.
– А утром что? – вдруг спросил Рыбак, которому послышался какой-то намек в словах полицая.