Собрание военных повестей в одном томе
Шрифт:
– Заходи, заходи! – жуя закуску, по-хозяйски пригласил Гуж. – Не стесняйся, ха-ха! Поди, не стеснительная?
– Здравствуйте, – тихо поздоровалась Степанида и переступила порог. «Ну, сейчас возьмут!» – со страхом подумал Петрок, искоса поглядывая на Гужа. Но тот, казалось, не обращая внимания на хозяйку, отворотил еще один ломоть хлеба от буханки и вместе с салом протянул Колонденку.
– Закуси, Потап.
С сонным безразличием на лице Колонденок приподнялся с порога и взял угощение.
– Пьете, а там немцы
– Правильно, ходят, – согласился Гуж. – Еще пару дней, и будут ездить. Германская деловитость!
– А зачем им тут ездить? Что у них, в Германии своих дорог недохват? – недобро прижмурилась Степанида. Гуж испытующе посмотрел на нее и, будто еж, недовольно фыркнул.
– Очень ты умная, гляжу! Недаром активисткой была. Не отреклась еще?
– А от чего это мне отрекаться? Я не злодейка какая. Пусть злодеи от своего отрекаются.
– Намекаешь? На кого намекаешь? – насторожился Гуж.
– На некоторых. Которые сегодня одни, а завтра другие!
«Да замолчи ты, баба! – мысленно внушал ей Петрок. – Чего ты заедаешься? Разве не видишь, кто перед тобой?»
Видно, Степанида и еще хотела что-то сказать, но остановилась и только метнула злым взглядом в сторону Гужа, потом таким же на Петрока и Колонденка. Однако и одного взгляда для Гужа оказалось достаточно, и он угрожающе привстал за столом.
– Ты где шляешься? Что на дорогах высматриваешь? Почему ты со двора, когда гости в дом?
– Я корову пасла. Вон же хозяин в хате.
– Что он могет, хозяин твой? Он и курицу не пощупает! А нам закусь требуется.
– Еще чего?
– Закусь, говорю, хорошая. Как для представителей немецкой власти!
– Давно вы такие представители? – вспыхнула Степанида, и Петрок почувствовал, что сейчас случится непоправимое.
– Баба, молчи! – крикнул он с напускной строгостью. – Жарь яишню! Слыхала мой приказ?
Гуж одобрительно заржал за столом, а Степанида молча повернулась и вышла в сени. Дверь за ней осталась раскрытой, и Колонденок затворил ее, оставаясь все там же, у порога. Гуж, однако, быстро согнал с лица улыбку.
– Вон какая она, твоя баба! Знаешь, что немцы с такими делают?
– Ну, слыхал. Только это...
– Вешают! На телеграфных столбах! – Гуж пристукнул увесистым кулаком по столу. Почувствовав, как холодеет внутри, Петрок весь сжался, втянул голову в плечи. – Немцы с такими не чикаются. И мы не будем! Повесим с десяток, чтоб другим неповадно было, – гремел Гуж.
– Да она так, она не со зла, – слабо попытался оправдать Петрок Степаниду.
– А с чего же тогда? С доброты, скажешь? Коммунистка она, – вдруг заключил Гуж.
– Да нет. Она языком только.
– Во-во, языкастая! Язык – что весло. Не вырвали еще? Так вырвут!
Петрок мучительно соображал, что сказать, как защитить жену, которую очень просто могли погубить эти двое. Он знал, что сама она не побережется, скорее наоборот. Особенно если разозлится, то никому не уступит, будь перед ней хоть сам господь бог. Гуж, видно, тоже почувствовал это и вдруг перевел разговор на другое:
– Ты это... вот что. Скажи мне спасибо. Если бы не я, ты бы уже давно вдовым стал.
– Если так, то спасибо, – сдержанно ответил Петрок.
Постепенно он стал понимать, что на этот раз пронесет, вроде не заберут Степаниду. Пока что. Если только она сама не полезет на полицейский рожон.
– Одним спасибом не отделаешься, – опять куда-то поворачивал Гуж, Петрок снова насторожился, покорно ожидая новой каверзы этого родственника. – За спасибо я тебя покрывать не стану. Да еще водкой поить. Это ты мне поллитровки носить должен.
– Да я бы с милой душой. Но...
– Скажешь, водки нет? А ты достань. Купи! Выменяй! Нагони самогонки. Для родственника не можешь постараться? Я же тебе не чужой, правда?
– Не чужой, ага.
«Чтоб ты сгорел, своячок такой», – угрюмо думал Петрок, уже чувствуя, что новый поворот в разговоре не лучше прежнего. Где он возьмет ему водки? В лавке не купишь, у знакомых не одолжишь. Когда-то, правда, пробовал гнать самогон, но когда это было? С тех пор не сохранилось ни посуды, ни змеевика. Опять же, как было возражать Гужу? Разве его, Петрока, оправдания здесь что-нибудь значили?
– Вот так. Договорились, значит?! – сказал Гуж, уминая хлеб с салом. – Ты слышишь?
– Слышу, как же. Вот только...
Он так и не нашел что сказать полицаю; из сеней вошла Степанида, молча поставила на стол миску с капустой.
– Верно, немцы слабовато кормят? – язвительно спросила она.
Гуж злобно округлил глаза.
– А тебе что? Или очень не нравятся немцы?
– Нравятся, как чирьи на заднице.
– Степанида! – вскричал Петрок. – Молчи!
– А я и молчу.
– Молчи! Знаешь... Он же по-родственному. По-хорошему! А ты...
– Ладно, – сказала она Петроку. – Уже выпил, так готов зад лизать. Чересчур ты быстрый, гляжу.
Последние ее слова уже долетели из сеней, стукнула дверь, и в наступившей тишине Петрок виновато прокашлялся. Он ждал и боялся того, что теперь скажет Гуж. Но Гуж угрюмо молчал, пожирая закуску, и Петрок сказал тихо:
– Баба, известно. Что сделаешь?
– Что сделаешь? – злобно подхватил полицай. – Путо возьми! Которое потолще, с кострой. И путом! А то пеньковой петли дождется. Попомнишь меня.
Петрок уныло молчал, сидя возле стола. Кучку нарезанного самосада сдвинул на угол столешницы и невидяще подбирал пальцами табачные крошки, слушая, как жует его сало Гуж, угрожает и еще поучает, как жить с бабой. Вдвое моложе его, а гляди, какой стал умный при немецкой власти.