Собственность зверя
Шрифт:
— Это был не сон. — Он смотрел перед собой, будто терпел меня рядом. — Я был с тобой… сегодня.
Еще и не понимаем то, что слышим.
— Не только сегодня.
Он перевел на меня взгляд, и я замерла, задержав дыхание. Как ему удавалось смотреть так пронзительно? А мне захотелось, чтобы отвернулся снова.
Я бы так и смотрела на него незаметно, как на огонь...
Но когда Киан отвел взгляд, стало холодно, несмотря на то, что очередной глоток его напитка привычно обжег. Кажется, я простила ему за эту ночь все. Он спасал меня,
— Ты можешь отдохнуть. — Я попыталась стряхнуть напряжение, искрившее в воздухе, опустила плечи и прикрыв глаза. — Меня не нужно больше караулить.
— Попробуй работать с пациентами, а не диссертациями, — вдруг беззлобно заметил он. — Может, будешь знать, когда стоит караулить. — Мне показалось, или он не хотел уходить? — Есть хочешь?
В груди согласно заныло.
— Хочу. — Вышло ярче, чем планировала.
Он даже усмехнулся, но как-то по-новому — без ехидства.
— Допивай. Я принесу. Только… — он обернулся от двери и, мне показалось, смущенно добавил: — без изысков.
С каких это пор ему захотелось кормить меня изысканно? Я осталась с этим вопросом один на один. Захотелось взглянуть на себя в зеркало — что там его сподвигло на изыски? — но встать не получилось. Голова пошла кругом, ноги предательски задрожали, и я медленно опустилась на кровать. Пришлось пока смириться с тем, что дано, а это уже немало: я иду на поправку и не собираюсь больше умирать. Хотелось смыть с себя всю ночную борьбу за жизнь, но придется отложить.
Киан вернулся с подносом. Одна тарелка.
— А ты? — подняла на него взгляд, когда он поставил поднос на кровать.
Как дикий зверь — замер настороженно на вдох, будто я его приманиваю в какую-то западню.
— Я поел.
Ну уже прогресс — не напомнил, что это не мое дело. Но меня все равно взбесило:
— Ты со мной спать больше не собираешься?
Я немного забыла, как быстро он звереет и возвращает себе доминирующие позиции, отказываясь меня слушать. Эти звериные сложности изматывали. Как разложить на столе, поддаваясь желаниям — так нет проблем. А признаться себе в слабостях — так целое дело.
— А ты соскучилась? — предсказуемо зло оскалился он.
«Хрен тебе! — зло подумала я. — Будешь нести ответственность!».
— Может, и соскучилась, — пожала плечами. — Но у меня есть оправдание — моя жизнь от тебя зависит. А у тебя какое?
Он удивленно замер, не спуская с меня взгляда.
— Хочешь моих оправданий? — опустил угрожающе голову.
— Хочу понимать, что меня ждет, Киан. Ты — мой единственный мужчина. Я знаю, что ты не человек и не пользуешь меня из мести. Но чувствовать себя объектом постоянного срыва тоже не хочу. Мне важно понимать, чего ждать.
— А если я захочу остаться единственным? — жесткие губы дрогнули в усмешке.
— А ты захочешь? — я пыталась не проиграть борьбу взглядов.
— Ты не сможешь жить со мной. — Он выпрямился,
— Я чуть не умерла из-за тебя. — Слабо соображала, успеваю ли я поворачивать в нужное мне русло переговоров. Уговариваю его меня оставить? А план был таким? — Ты гнал чертов снегоход, не давая передышек!
— Да, гнал, — рявкнул он со злостью, но следом опустил плечи, сдаваясь: — Я чуть не убил тебя. Хочешь дальше играться со смертью? Или начнешь умолять отпустить тебя?
— А есть смысл?
Он не знал. А я не знала, что у него просить. Свитер? Или его самого?
— Ты мне нужен, — обреченно выдавила я.
Понимала, что взваливаю ответственность на себя, и не факт, что он ее разделит… Но ребенок важнее.
— Хочешь остаться здесь?
Злая усмешка затаилась тенью в уголках его губ, хотя лицо казалось спокойным.
— Нет, — мотнула головой.
— Я отвезу тебя в Климптон, как поправишься и стихнет буря, — вдруг тихо заключил он. — Не могу понять только, какого черта ты вернулась сюда и что такого важного тут оставила, чтобы так рисковать…
Я посмотрела в его глаза. Тебя я тут оставила.
Но он не дождался ответа. Забрал чашку и вышел.
9
Хотелось запустить чашку в стенку. И разнести кухню. Еще — выйти медведем и побиться головой о лед… А лучше — вернуть себе прежний мир. Мне не нужна эта синеглазая, я и без нее жил нормально. Сны мне не мешали все это время, а с болью я научился справляться. Хуже точно не будет.
Только зверя это не устраивало.
Я метался по кухне туда-сюда, не видя ничего вокруг.
«Она чужая, не твоя».
«Моя», — возражало животное внутри.
«Она не сможет жить здесь».
«Сможет, если беречь, — рычал зверь. — Забери себе!».
От усталости все дрожало внутри, а от воспоминания о ночи с ней — плавилось. Я не помнил большей радости, чем держать ее в руках, пока за окном воет ветер. Слушать, как тихо дышит, как ее кожа касается моей, рождая такую нужную вибрацию, будто биение нового сердца. Мне больше не нужно рисковать жизнью в погоне за кадром, чтобы унять ненасытную боль. Достаточно просто прижать к себе «лекарство» покрепче…
Я осознал, что стою и пялюсь на собственное фото на стенке — пытаюсь вспомнить прежний мир, который был таким правильным еще совсем недавно. Она, оказывается, знает мои работы. А я их едва узнавал — все казалось потерявшим краски. И только взгляд больших голубых глаз будоражил воображение и желание жить.
Но это пройдет. И не в таких передрягах выживал. Мне никто не нужен, чтобы жить.
«Никто…»
В груди несогласно дернулось и зазвенело пустотой. А потом снаружи что-то стукнуло. Далеко, еле слышно… Может, птица обронила кость на корпус базы, а может, что-то еще. Я замер, прислушиваясь. И звук повторился.