Сочинения в 3 томах. Том 2: Хрустальная пробка. Золотой треугольник. Виктор из светской бригады. Зубы тигра
Шрифт:
«Вообще, чем я рискую? Если дело не выгорит здесь, мы с Клариссой Мержи бежим в Париж и вместе с Прасвиллем организуем самое тщательное наблюдение за домом у сквера Ламартин, чтобы д'Альбюфе не удалось воспользоваться открытием Добрека. Главное, предупредить Прасвилля об опасности, и это будет сделано».
Церковные часы в соседней деревне пробили полночь. В распоряжении Люпена было шесть-семь часов на выполнение нового плана. Он тотчас же приступил к делу.
Выбравшись из отверстия, в глубине которого находилось окно, он взобрался на камень, поросший кустарником. С помощью ножа он нарезал с дюжину палок одинаковой длины. Потом он отложил на веревке два равных расстояния. Это были стойки лестницы. Между ними он укрепил двенадцать палочек, устроив таким образом веревочную лестницу около шести метров длины.
Когда он вернулся на свой наблюдательный пост над залом пыток, возле кровати Добрека находился один из трех сыновей Себастиани. Он курил трубку, а Добрек спал.
«Черт, — подумал Люпен. — Если этот парень не заснет всю ночь, мне здесь нечего делать, придется улизнуть». Однако его больше мучила мысль, что д'Альбюфе владеет тайной хрустальной пробки.
Из свидания, на котором он присутствовал, он вынес твердое убеждение, что маркиз работал, так сказать, в свою пользу и что, похищая список, он хотел не только избавиться от преследований Добрека, но и прибегнуть к нему для восстановления своего состояния.
Отныне Люпену предстояло сражаться с новым врагом. Быстрый ход событий не позволял долго останавливаться над выбором средств. Следовало какой бы то ни было ценой воспрепятствовать д'Альбюфе проникнуть в дом Добрека, предупредив об этом Прасвилля.
Несмотря на все эти соображения, Люпен все оставался на том же месте, удерживаемый какой-то неясной надеждой, что случай сам предоставит ему скорую возможность действовать.
Пробило половину первого, потом час ночи. Ожидание становилось ужасным, к тому же ночной холод сильно давал себя знать.
Вдали послышался топот лошади.
«Это Себастиани возвращается с вокзала», — подумал он. В это время охранявший Добрека в зале пыток, выкурив весь свой запас, решил попросить у братьев немного табаку, хоть на одну трубку, и пошел к ним в павильон.
Люпен оцепенел от изумления. Лишь только дверь закрылась, Добрек, только что перед этим крепко спавший, сел на кровати, прислушался, спустил одну ногу, потом другую и встал, еще качаясь, но все же более сильный, чем можно было ожидать.
«Ну и прыткий парень, — подумал Люпен. — Он прекрасно сможет помочь своему похищению. Один пункт меня тревожит: доверится ли он мне? Захочет ли за мной следовать? Не примет ли чудесное спасение, ниспосылаемое ему небом, за ловушку маркиза?». Но тут Люпен вдруг вспомнил о письме к Добреку, лежавшем у него в кармане, о рекомендательном письме, подписанном старшей из сестер Руссело по имени Евфразия.
Он вынул его и прислушался. Ни малейшего звука, кроме легкого скрипа шагов Добрека. Люпен счел момент удобным. Живо просунув руку между перекладинами, он бросил туда письмо.
Добрек был поражен. Кружась в воздухе, в трех шагах от него на землю упал конверт. Откуда? Он поднял голову к окну и вперил взгляд во тьму, царившую в верхней части залы. Потом он посмотрел на конверт, все еще не решаясь до него дотронуться, как будто опасаясь каких-то козней. Потом вдруг, бросив быстрый взгляд на дверь, схватил конверт и распечатал его.
— Ах! — вырвалось у него радостно, когда он прочитал подпись.
Вполголоса он читал письмо:
«Принесшему эти строчки можно вполне довериться. Это он нашел деньги, раскрыл маневр маркиза и разработал план бегства. Все готово. Евфразия Руссело».
Он снова прочел письмо, повторяя: «Евфразия… Евфразия», — и снова посмотрел вверх.
Люпен зашептал:
— Мне потребуется два или три часа времени, чтобы подпилить перекладину. Себастиани с сыновьями вернется еще?
— Конечно, — отвечал Добрек так же тихо. — Но думаю, что потом они оставят меня одного.
— Но они спят рядом?
— Да.
— Им не будет слышно?
— Нет, дверь слишком массивная.
— Хорошо. Тогда дело пойдет на лад. У меня с собой веревочная лестница. В силах ли вы подняться без моей помощи?
— Я думаю… попробую… главное, кисти пострадали… Ах, скоты! Я еле могу двигать руками… и очень ослабел. Но все же постараюсь… надо…
Он внезапно замолчал, послушал и, приложив палец ко рту, прошептал:
— Тс.
Когда Себастиани и сыновья вошли в зал, Добрек, который успел уже спрятать письмо и улечься в кровать, притворился внезапно разбуженным шумом. Сторож принес бутылку вина, стакан и немного еды.
— Как дела, господин депутат? — воскликнул он. — Конечно, может, мы и пересолили немного. Зверская штука это орудие пытки. Во времена революции и Бонапарта, как мне говорили, его часто пускали в ход. Хорошее изобретение, работает чисто, ни капли крови, и скоро: уже через двадцать минут у вас вырвали признание.
Себастиани разразился смехом.
— Кстати, господин депутат, поздравляю вас. Великолепно спрятано. Никому бы ни в жизнь не догадаться. Признаться, сначала нас, маркиза и меня, смутило имя Мэри, которое вы произнесли. Вы не лгали, только вот слово то застряло у вас. Надо было его закончить. Но все-таки странно. Так прямо в кабинете на столе?
Сторож встал и зашагал по комнате, потирая руки.
— Господин маркиз очень доволен, так доволен, что завтра вечером явится сам, чтобы выпустить вас на свободу. Да, нужно будет исполнить еще кое-какие формальности. Может, вам придется подписать несколько чеков, вернуть неправедно захваченное, вознаградить маркиза за издержки и труды. Но ведь для вас это что? Пустяк? Да, теперь уже никаких цепей, ни наручников, ничего не будет. Мне приказано даже поднести вам бутылку доброго старого вина и флягу коньяку, словом, обращаться с вами по-царски.
Себастиани отпустил еще несколько шуток, взял лампу, оглядел комнату в последний раз и сказал сыновьям:
— Дадим ему поспать. Да и вы отдохните-ка, только не засыпайте крепко… никогда нельзя знать…
Они вышли.
Люпен тихо спросил:
— Можно начать?
— Да, но осторожно. Возможно, что через час-другой они опять будут здесь, совершая обход.
Люпен принялся за работу. Заржавленное и попорченное от времени железо легко поддавалось под его острой пилой. После двух приемов он вдруг насторожился. Шорох не повторился. По-видимому, крыса скреблась в верхнем ярусе или пролетела сова, и он продолжал работу, подбодряемый Добреком, который сторожил у двери и предупредил бы его при малейшей опасности.