Сочинения в 3 томах. Том 3: Остров Тридцати Гробов. Графиня Калиостро. Необычайные приключения Арсена Люпена
Шрифт:
«Это я! Это я!» — хотела она закричать.
Но крик застрял у нее в горле. Она разглядела, увидела! Напротив отца, шагах в пяти от него, у противоположной стены комнаты, стоял некто и медленно наводил револьвер на г-на д'Эржемона. И этот некто… О, ужас! Вероника узнала красный берет, о котором упоминала Онорина, фланелевую рубаху с золотыми пуговицами… Но главное, в этом юном лице, искаженном злобой, она узнала выражение, какое видела на лице у Ворского, когда на него накатывали приступы ненависти и жестокости.
Мальчик ее не видел. Его глаза не отрывались от мишени, казалось, он испытывает нечто вроде свирепой радости, медля с роковым движением пальца.
Вероника тоже не издала ни звука. Ни слова, ни крик не могли отвратить гибель отца. Ей следовало сделать одно: броситься между отцом и сыном. Она резко подтянулась и перелезла через подоконник.
Но было поздно. Раздался выстрел, и г-н д'Эржемон со стоном повалился на пол.
И в ту же секунду, когда старик рухнул как подкошенный, а мальчик не успел даже опустить руку, дверь в глубине комнаты растворилась. Ворвавшаяся Онорина узрела картину во всей ее, если так можно выразиться, жути.
— Франсуа! — вскричала она. — Ты?
Мальчик бросился на нее. Бретонка попыталась преградить ему путь, но борьба даже не успела завязаться. Франсуа попятился, вскинул руку с револьвером и выстрелил.
Колени Онорины подогнулись, и тело ее медленно осело в дверном проеме. Мальчик перескочил через нее и скрылся, а бретонка все продолжала бормотать:
— Франсуа! Франсуа!… Нет, не верю… Это невозможно… Франсуа!…
За дверью послышался хохот. Да, это смеялся мальчик. Услышав этот жуткий, адский смех, похожий на смех Ворского, Вероника ощутила ту же нестерпимую муку, какую она испытывала когда-то, находясь рядом с Ворским.
Она не стала преследовать убийцу и даже не окликнула его.
Внезапно Вероника услышала свое имя, произнесенное слабым голосом:
— Вероника… Вероника…
Распростертый на полу г-н д'Эржемон смотрел на нее остекленелым, уже полным смерти взором.
Она опустилась на колени рядом с отцом и принялась расстегивать окровавленные жилет и сорочку, чтобы хоть немного унять струящуюся из раны кровь, но он мягко отвел ее руку. Вероника поняла: старания ее напрасны, но отец хочет ей что-то сказать. Она нагнулась к его губам.
— Вероника… Прости… Вероника…
Это было главное, что занимало угасающие мысли старика. Она поцеловала его в лоб и сквозь слезы проговорила:
— Молчи, отец… Не нужно себя утомлять…
Но он хотел сказать что-то еще, с его губ срывались нечленораздельные звуки, в которых Вероника в отчаянии пыталась уловить хоть какой-то смысл. Жизнь быстро покидала старика. Его рассудок погружался во мрак. Вероника приложила ухо к обессилевшим губам отца и разобрала несколько слов:
— Берегись… Берегись… Божьего Камня…
Внезапно старик приподнялся. Его глаза вспыхнули последним отблеском угасающего пламени. Веронике показалось, что, взглянув на нее, отец только теперь понял важность ее присутствия здесь и испугался опасностей, которые ее подстерегали. Хриплым, полным ужаса голосом, однако вполне отчетливо он проговорил:
— Не оставайся здесь, иначе погибнешь… Беги с этого острова… Прочь… Прочь…
Голова его вновь упала. Он пробормотал еще несколько слов, которые Веронике удалось разобрать:
— Ах, крест… Четыре креста Сарека… Дочь моя, дочь моя… Распятие…
Все было кончено.
Молодая женщина почувствовала, как наступившая тишина навалилась на нее и с каждой секундой давит все сильнее.
— Бегите с этого острова, — раздался голос рядом с Вероникой. — Прочь. Это воля вашего отца, госпожа Вероника.
Бледная Онорина сидела на полу подле нее, обеими руками прижимая к груди пропитанную кровью салфетку.
— Но вы ранены! — воскликнула Вероника. — Дайте-ка я посмотрю.
— Потом… Мною займетесь потом, — прошептала бретонка. — Ах чудовище! Если бы я успела… Но дверь внизу была забаррикадирована…
— Позвольте я вам помогу, — с мольбой в голосе настаивала Вероника. — Не упрямьтесь.
— Сейчас… Но сначала… Мари Легоф, кухарка, внизу, на лестнице… Тоже ранена, может, уже при смерти… Посмотрите…
Вероника бросилась к двери, в которую убежал ее сын. За нею оказалась просторная прихожая. На нижних ступенях лестницы, согнувшись пополам, хрипела Мари Легоф.
Она умерла почти тотчас же, не приходя в сознание, — третья жертва непостижимой трагедии.
Как и предсказал старый Магеннок, г-н д'Эржемон оказался ее второй жертвой.
4. НЕСЧАСТНЫЕ ЖИТЕЛИ САРЕКА
Перевязав рану Онорины, оказавшуюся неглубокой и с виду не угрожавшую жизни бретонки, и перенеся тело Мари Легоф в загроможденную книгами и обставленную как рабочий кабинет большую комнату, где лежал труп ее отца, Вероника закрыла г-ну д'Эржемону глаза, накинула на него простыню и стала молиться. Однако слова молитвы застревали у нее на губах, а рассудок не мог ни на чем сосредоточиться. Многочисленные удары судьбы оглушили женщину. Обхватив голову руками, она просидела почти час, в то время как Онорина забылась горячечным сном.
Изо всех сил Вероника старалась прогнать образ сына, как привыкла уже прогонять воспоминания о Ворском. Однако два эти образа смешивались друг с другом, кружили вокруг нее, плясали перед закрытыми глазами, словно светлые пятна, которые во мраке наших упрямо сомкнутых глаз проплывают взад и вперед, раздваиваются и вновь соединяются. Перед мысленным взором Вероники все время вставало одно и то же лицо — жестокое, насмешливое и мерзко кривляющееся.
Она не испытывала горя матери, оплакивающей сына. Ее сын умер четырнадцать лет назад, а тот, который только что воскрес, тот, на кого она готова была излить всю свою материнскую нежность, почти сразу стал ей чужим, даже хуже того: он стал сыном Ворского! Как же она могла испытывать горе?