Сочинения в трех томах. Том 1
Шрифт:
— Ваше впечатление нашло подтверждения?.. А по поводу двойной фамилии вы его не расспрашивали?
— Да, два раза. В первый раз он мне ответил, что тетку его звали Вобуа, а мать д'Ормиваль.
— А во второй?
— Противоположное. Он заговорил о своей матери Вобуа и тетке д'Ормиваль. Я сказал об этом. Он покраснел, а я не настаивал.
— Живет он далеко от Парижа?
— В Бретани… Замок д'Эльсевен, в восьми километрах от Кархэ.
Ренин слегка задумался и затем сказал несчастному
— Я не хочу беспокоить вашу дочь. Но скажите ей следующее: «Женевьева, тот господин, который спас тебя, ручается честью, что через три дня он приведет твоего жениха. Напиши Жану-Луи несколько слов, которые этот господин ему передаст».
Старик был ошеломлен. Он пробормотал:
— Вы могли бы?.. Моя бедная девочка была бы спасена!.. Она была бы так счастлива!
И он добавил тихим голосом, в котором чувствовался стыд:
— О! Умоляю, действуйте скорее. Поведение моей дочери заставляет меня предполагать, что она нарушила свою девичью честь…
— Молчите, — прервал его Ренин, — есть слова, которые не следует говорить.
…В тот же вечер Ренин и Гортензия поездом отправились в Бретань.
В десять часов утра они прибыли в Кархэ, откуда отправились дальше автомобилем, который им одолжил один из местных жителей.
— Вы несколько бледны, дорогой друг, — сказал со смехом Ренин Гортензии, когда они остановились перед парком д'Эльсевена.
— Признаться, — проговорила она, — эта история и меня сильно взволновала. Девушка, которая два раза покушается на самоубийство… Какая храбрость!.. Я боюсь…
— Чего вы боитесь?
— Я боюсь, что вам это дело не удастся. Разве вы не беспокоитесь за его исход?
— Дорогой друг, — ответил он, — я вас, вероятно, удивлю, если скажу, что мне страшно весело.
— Почему?
— Я и сам не знаю. По-моему, вся эта история, которая вас так волнует, имеет комический характер. Д'Ормиваль… Вобуа!.. Пахнет стариной. Будьте покойны.
Они прошли через главный вход. Там стояли две башенки, одна с инициалами госпожи д'Ормиваль, а другая — госпожи Вобуа. От каждой из них шли дорожки направо и налево среди кустарников и буковых деревьев.
Главная же аллея вела к низкому некрасивому тяжелому зданию. Это здание было снабжено двумя уродливыми флигелями, к которым вели каждая из упомянутых дорожек. Налево жила, очевидно, госпожа д'Ормиваль, а правое крыло занимала госпожа Вобуа.
Звук голосов остановил Гортензию и Ренина. Они стали прислушиваться. Из окна нижнего этажа, по стенам которого вились дикий виноград и розы, доносились резкие, неприятные крики спорящих.
— Нам идти дальше нельзя, — сказала Гортензия, — это будет неловко.
— Напротив, — прошептал Ренин, — в подобных случаях нескромность является обязанностью. Мы же ведь явились сюда, чтобы кое-что узнать. Пойдемте прямо, тогда спорящие нас не заметят.
Спор разгорался. Когда они приблизились к окну, они увидели двух старых дам, которые, грозя кулаком, кричали одна на другую.
Они находились в обширной столовой, где стоял накрытый обеденный стол. За столом сидел с газетой и трубкой в зубах молодой человек, вероятно, Жан-Луи, не обращавший внимания на мегер.
Одна из них, худая и высокая, была одета в зеленоватое шелковое платье. Ее белокурые локоны не соответствовали старому и увядшему лицу. Другая, еще более тощая, но совсем маленькая, была в пестром ситцевом халате. Ее накрашенное лицо дышало злобой.
— Тварь вы, вот что! — кричала она. — Вы злюка и еще воровка!
— Я — воровка? — завопила другая.
— А история с уткой в десять франков? Это разве не воровство?
— Молчите, негодяйка! Кто у меня слямзил пятьдесят франков? Господи, и жить с такой мерзавкой!
Тогда другая вскочила как ужаленная и бросилась к молодому человеку:
— И ты, Жан, позволяешь этой сволочи д'Ормиваль меня оскорблять?
На это высокая со злобой возразила:
— «Сволочь»! Ты слышишь, Луи? Вот тебе твоя Вобуа с лицом и манерами старой кокотки! Да заставь же ее замолчать.
Вдруг Жан-Луи ударил кулаком по столу и закричал:
— Оставьте меня в покое, старые дуры!
Тогда они повернулись к нему и вдвоем принялись осыпать его бранью:
— Подлец… лицемер… лгун!.. Негодный сын… сын прохвоста и сам прохвост!..
Оскорбления так и сыпались на молодого человека. Он заткнул пальцами уши и стал обнаруживать признаки явного нетерпения, как человек, доведенный до белого каления.
Ренин прошептал:
— Что я вам говорил? В Париже — драма, а здесь — комедия. Войдем.
— В разгар ссоры? — запротестовала молодая женщина.
— Именно.
— Однако…
— Дорогой друг, мы здесь не для того, чтобы шпионить, но для того, чтобы действовать. Мы сбросим с них маски и лучше узнаем их.
Решительными шагами он прошел к двери, открыл ее и вошел в комнату в сопровождении Гортензии.
Их появление произвело целый переполох. Обе женщины замолчали, красные от бешенства. Жан-Луи побледнел и встал.
Пользуясь общей суматохой, Ренин заговорил:
— Позвольте представиться: князь Ренин… Госпожа Даниель… мы друзья мадемуазель Женевьевы Эймар и прибыли сюда с поручением от нее… Вот письмо, которое вам адресовано.
Жан-Луи окончательно смутился, как только было произнесено имя Женевьевы. Не зная, что делать, и желая быть любезным по примеру Ренина, он забормотал: