Сочинения великих итальянцев XVI века
Шрифт:
Душа. Если ты укротишь свои неразумные страсти и я буду заниматься лишь собственными делами, то смогу к твоему наибольшему удовольствию, нашей чести и пользе для других развивать все добродетели, присущие нашему возрасту. Первая из них — Мудрость, которая, очевидно, больше всех прочих добродетелей пристала старикам, имеющим большой опыт; она направляет все наши мысли и действия к достойной и почетной цели и способствует тому, чтобы мы не говорили и не делали ничего несправедливого, разумно заботились о необходимом, а также с помощью памяти, хранящей прошлое, могли здраво судить о настоящем, подавать хорошие советы и предостерегать других. Далее, обладая Стойкостью, мы не
Джусто. Что за счастливая жизнь! Пусть Бог наделит нас своей благостью, сохранив нам такую спокойную и мирную жизнь.
Душа. Вот еще почему нам следует жить добродетельно: старики должны быть мудрыми, ведь иначе их ни во что не ставят, и старость вместо почета и уважения приносит им презрение окружающих, а человека, лишенного добродетели, никогда не считают мудрым, ибо начало мудрости — страх Божий.
Джусто. Несомненно; ведь для людей самые большие благо и польза — от человека добродетельного, и самый большой вред — от неправедного, дурного и злого. Какой-то философ по этому поводу сказал: «Человек человеку волк».
Душа. Следует также отметить, что старость приносит с собой определенный авторитет, свидетельствующий о том, что люди тебе верят. Поэтому мы должны быть очень приветливы и постоянно разъяснять, что такое благо, а если и попрекать молодых, то мягко, чтобы пробудить в них любовь к благу и стремление к чести, а не страх перед наказанием и боязнь позора. А этого легко добиться, помня, что сами мы были молоды и тоже подвержены неразумным желаниям, свойственным молодости.
Джусто. Да, таких рассудительных стариков очень мало!
Душа. Твои беседы должны быть приятными, благонравными и степенными; тебе никогда не следует сетовать на неудобства, приносимые старостью, а также восхвалять чрезмерно времена своей молодости. Ибо молодость — возраст сам по себе более приятный, когда все доставляет удовольствие и кажется намного лучше, чем в старости.
Джусто. Как часто старики допускают такую ошибку!
Душа. А если они поступали бы по-другому, их стали бы избегать, и они в старости лишились бы общества людей, каковое есть одно из наибольших удовольствий. Зная это, Туллий в книге «О старости» вложил в уста Катона Старшего следующие слова: «Теперь у меня намного больше, чем прежде, и желания беседовать, и удовольствия от самих бесед».79
Джусто. Как это верно!
Душа. Мало того. Нельзя забывать о другой жизни, к которой мы постепенно идем, ведь в этом мире мы лишь странники, и у нас нет постоянного крова; нельзя забывать, что мы стары, и смерть близка, поэтому следует позаботиться о том, чтобы заработать что-нибудь для той вечной жизни.
Джусто. Ну, это совсем не по мне! Все шло хорошо, пока ты не напомнила мне о предстоящей смерти.
Душа. Откуда такие слова? Это потому, что ты все еще слишком привязан к миру или, может быть, не надеешься, что там тебя ждет лучшая жизнь. Твой страх пропадет, если ты приблизишься ко мне, а я, бессмертная, докажу тебе: то, что ты называл жизнью, это лишь тень жизни, скорее даже тяжелое и постоянное умирание.
Джусто. Не знаю. Лишиться бытия — дело все-таки нешуточное.
Душа. Но его не лишаются, напротив — приобретают, худшее или лучшее; это уж в нашей власти, хотя и при
Джусто. И правда, благодаря твоим словам у меня немного уменьшился страх смерти.
Душа. Оставь страх смерти тем, кто лишен света веры; ведь для нас, христиан, смерть превратилась в сон, после того как наш Спаситель умер ради нас. Вспомни, что Он сказал о воскрешенных Им мертвых: они не умерли, а спят. Пробудившись от этого сна и освободившись от всех тревог, по Его благодати мы вернемся к лучшей жизни.
Джусто. Если ты, кому я должен верить, не сомневаешься в этом, то и у меня нет сомнений.
Душа. Нам нужно поступить так, как делает мудрый торговец, который отправляется в какую-нибудь провинцию заработать денег и, когда приближается время вернуться на родину, приводит в порядок свои дела и собирает вещи, а затем помогает словом и делом тем, кого, как ему кажется, он обидел. И делает это для того, чтобы остаться со всеми в хороших отношениях и, приехав на родину, быть принятым всеми с радостью и почетом.
Джусто. Это я одобряю.
Душа. Надо распорядиться, чтобы наше состояние перешло в руки тех, кому оно должно принадлежать после нашего разделения, и тогда мы избавимся от забот по управлению имуществом, а они, как ты знаешь, велики и тяжки; но это, конечно, следует сделать таким образом, чтобы потом не испытывать недостатка в необходимом. Итак, мы перестанем любить вещи и, даже если увидим, что наши наследники приносят им какой-либо вред, не станем огорчаться, ведь мы будем думать, что они портят то, что принадлежит им, а не нам. Ибо беден тот, кто живет в богатстве с постоянным страхом его лишиться. Затем, пробегая мысленно пройденную жизнь, постараемся сделать хорошее всем, кого мы хоть сколько-нибудь обидели, и, как хороший моряк, подплывающий к гавани, спустим паруса наших мирских деяний и обратимся к Богу. Оставим наши занятия, кроме тех немногих, которые допускает наш возраст, будем изучать Священное Писание; от этих занятий в нас родится живая вера, исполненная любви, и мы превыше всего полюбим Бога, а ближнего — как себя, и с величайшей надеждой на могущество Христа, уверенные в нашем спасении, мы без малейшего страха пойдем навстречу смерти.
Джусто. Одобряю все сказанное, кроме одного: воспоминаний о прожитой жизни; если мы будем предаваться таким воспоминаниям, то обнаружим, что не раз оскорбляли Бога, и нас охватит страх перед смертью, а совсем даже не уверенность, о которой ты говорила.
Душа. Так бы и было, если бы Христос не взял на себя все наши грехи и не обещал прощать нас, когда мы к нему обращаемся, и не сказал, что любит нас намного больше, чем родители — своих родных детей.
Джусто. Неужели Он не гневается на нас, когда мы грешим?
Душа. Когда грешим, не гневается, но когда упорствуем в грехах и не каемся в них перед нашим Богом, то гневается. Скажи-ка, если скульптор не сердится, когда видит, что его статуи падают, так как сделаны из неустойчивого материала, как ты можешь утверждать, что Бог гневается на нас, когда мы грешим? Ведь Он прекрасно знает, что создал нас из плоти, столь склонной к греху, что мы не можем не грешить, более того, поступая иначе, мы перестаем быть людьми. Но поскольку Он знает, что от нас самих зависят лишь наши желания, Ему достаточно, чтобы мы, оскорбив Его, потом раскаялись от всего сердца. Постараемся хотя бы, чтобы совершаемые нами грехи порождались не злобой, а слабостью и покорностью плоти, и, обращаясь к Нему, мы могли в свое оправдание сказать вместе с пророком: