Сочинения
Шрифт:
Старинные бретонские провинции можно уподобить пруду: стоячие воды не желали течь; дыхание ветра не освежало, а лишь будоражило их поверхность. Для бретонцев Финистером кончалась Франция, им замыкался мир, отведенный человеку, тут прекращался разбег поколений. «Стой!» – кричал океан земле, а варварство – цивилизации. Каждый раз, как из центра, из Парижа шел толчок, – исходил ли он от монархии, или от республики, был ли он на руку деспотизму, или свободе, – все равно это оказывалось новшеством, и вся Бретань злобно ощетинивалась. Оставьте нас в покое! Что вам от нас нужно? И жители равнины брались за вилы, а жители Дубравы – за карабин. Все наши начинания, наши первые шаги в законодательстве
Трагическая глухота.
Вандейский мятеж был зловещим недоразумением.
Стычка колоссов, свара титанов, неслыханный по своим масштабам мятеж, коему суждено было оставить в истории лишь одно имя: Вандея – знаменитое, но черное имя; Вандея готова была кончить самоубийством ради того, что уже кончилось. Вандея – приносившая себя в жертву ради заядлых эгоистов, отдававшая свою беззаветную отвагу ради трусов, не имевшая в войне ни стратегии, ни тактики, ни плана, ни цели, ни вождя, ни ответственности. Вандея, показавшая, в какой мере воля может стать бессилием; рыцарственная и дикая, нелепая в своем разнузданном зверстве, воздвигавшая против света преграду тьмы; невежество, целые годы оказывающее глупое и спесивое сопротивление истине, справедливости, праву, разуму, свободе; пугало, страшившее страну целых восемь лет; опустошение четырнадцати провинций; вытоптанные нивы, сожженные села, разрушенные, разграбленные города и жилища, убийство женщин и детей; горящий факел, сунутый в солому; меч, вонзенный в сердце, угроза цивилизации, вся надежда господина Питта – вот какова была эта война, это бессознательное покушение на отцеубийство.
В итоге же Вандея послужила делу прогресса, ибо доказала, что необходимо рассеять древний бретонский мрак, пронизать эти джунгли всеми стрелами света. Катастрофы имеют странное свойство – делать на свой зловещий лад добро.
Книга вторая
Трое детей
I. Plus quam civilia bella [413]
Лето 1792 года выдалось на редкость дождливое, а лето 1793 года – на редкость жаркое. Гражданская война в Бретани уничтожила все существовавшие дороги. Однако люди разъезжали по всему краю, пользуясь прекрасной погодой. Сухая земля лучше любой дороги.
413
Больше, чем гражданская война (лат.)
К концу ясного июльского дня, приблизительно через час после захода солнца, какой-то человек, направлявшийся из Авранша, подскакал к маленькой харчевне под названием «Круа-Браншар», что стояла у входа в Понторсон, и осадил коня перед вывеской, какие еще совсем недавно можно было видеть в тех местах: «Потчуем холодным сидром прямо из бочонка». Весь день стояла жара, но к ночи поднялся ветер.
Путешественник был закутан в широкий плащ, покрывавший своими складками круп лошади. На голове его красовалась широкополая шляпа с трехцветной кокардой, что свидетельствовало об отваге путника, ибо в этом краю, где каждая изгородь стала засадой, трехцветная кокарда считалась прекрасной мишенью. Широкий плащ, застегнутый у горла и расходившийся спереди, не стеснял движений и не скрывал трехцветного пояса, из-за которого торчали рукоятки двух пистолетов. Полу плаща сзади приподымала сабля.
Когда всадник осадил коня, дверь харчевни отворилась и на пороге показался хозяин с фонарем в руке. Было то неопределенное время дня, когда на дворе еще светло, а в комнатах уже сгущается тьма.
Хозяин взглянул на трехцветную кокарду.
– Гражданин, – спросил он, – вы у нас остановитесь?
– Нет.
– Куда изволите путь держать?
– В Доль.
– Тогда послушайтесь меня, возвращайтесь лучше обратно в Авранш, а то заночуйте в Понторсоне.
– Почему?
– Потому что в Доле идет сражение.
– Ах, так, – произнес всадник и добавил: – Засыпьте-ка моему коню овса.
Хозяин притащил колоду, высыпал в нее мешок овса и разнуздал лошадь; та, шумно фыркнув, принялась за еду.
Разговор между тем продолжался.
– Гражданин, конь у вас реквизированный?
– Нет.
– Значит, ваш собственный?
– Да, мой. Я его купил и заплатил наличными.
– А сами откуда будете?
– Из Парижа.
– Так прямо из Парижа и едете?
– Нет.
– Куда там прямо, все дороги перекрыты. А вот почта пока еще ходит.
– Только до Алансона. Поэтому я из Алансона еду верхом.
– Скоро по всей Франции почта не будет ходить. Лошади перевелись. Коню красная цена триста франков, а за него просят шестьсот, к овсу лучше и не подступайся. Сам почтовых лошадей держал, а теперь, видите, держу харчевню. Нас, начальников почты, было тысяча триста тринадцать человек, да двести уже подали в отставку. А с вас, гражданин, по новому тарифу брали?
– Да, с первого мая.
– Значит, платили по двадцать су с мили за место в карете, двенадцать су – за место в кабриолете и пять су – за место в повозке. Лошадку-то в Алансоне приобрели?
– Да.
– Целый день нынче ехали?
– Да, с самого рассвета.
– А вчера?
– И вчера и позавчера так же.
– Сразу видно. Вы через Донфорон и Мортэн ехали?
– И через Авранш.
– Послушайте меня, гражданин, остановитесь у нас, отдохните. И вы устали, и лошадка притомилась.
– Лошадь имеет право устать, человек – нет.
При этих словах хозяин внимательно посмотрел на приезжего и увидел строгое, суровое, спокойное лицо в рамке седых волос. Оглянувшись на пустынную дорогу, он спросил:
– Так одни и путешествуете?
– Нет, с охраной.
– Какая же охрана?
– Сабля и пистолеты.
Трактирщик притащил ведро воды и поднес лошади; пока лошадь пила, он не спускал глаз с приезжего и думал: «Хоть десяток сабель прицепи, все равно попа узнаешь».
– Так вы говорите, что в Доле сражаются? – начал приезжий.
– Да. Должно быть, сейчас там битва в самом разгаре.
– А кто же сражается?
– Бывший с бывшим.
– Как? Как вы сказали?
– Один бывший перешел на сторону республиканцев и сражается против другого бывшего, – тот, как был, так и остался за короля.
– Но короля-то уже нет.
– А малолетний? И потеха какая – оба эти бывшие родня между собой.
Путник внимательно слушал слова хозяина.
А тот продолжал:
– Один – молодой, а другой – старик. Внучатный племянник на своего двоюродного деда поднял руку. Дед – роялист, а внук – патриот. Дед командует белыми, а внук – синими. Ну, от этих пощады не жди. Оба ведут войну не на живот, а на смерть.
– На смерть?
– Да, гражданин, на смерть. Вот полюбуйтесь, какими они обмениваются любезностями. Прочтите-ка объявление, – старик ухитрился такие объявления развесить повсюду, на всех домах, во всех деревнях, даже мне на дверь нацепили.