Сочинения
Шрифт:
Моралисты древности справедливо сравнивали общее право всякого человека на продукты земли, прежде чем она была занята и сделалась собственностью другого, с правом, которым пользуются посетители театра. Всякий, приходя, может занять пустое место и иметь право сохранять его в продолжение всего спектакля, но никто не имеет права лишать места зрителя уже устроившегося. Земля есть громадный театр, который Всемогущий с бесконечной премудростью и добротой приспособил для труда и наслаждений всего человечества. Каждый имеет право расположиться на ней в качестве зрителя и выполнять роль актера, но только не стесняя других».
Рассмотрим теперь выводы из учения Рида.
1. Для того чтобы часть, которую каждый может себе присвоить, не присваивалась в ущерб другим, необходимо, чтобы она равнялась сумме подлежащих распределению благ, деленной на число участников распределения.
2. Так как число мест всегда должно быть равно числу зрителей, то недопустимо, чтобы один зритель занимал два места, чтобы один актер играл две роли.
3. По мере того
Таким образом, глава шотландской школы, не принимая во внимание никаких различий в способностях и усердии, a priori устанавливает равенство средств труда, предоставляя затем каждому работнику заботу о его индивидуальном благосостоянии согласно вечной аксиоме: кто хорошо будет работать, получит хороший результат.
Философу Риду недоставало не понимания принципа, но смелости сделать из него все выводы. Если права на жизнь равны, то равны также права на труд и права на захват. Могли ли бы островитяне, основываясь на праве собственности, отталкивать баграми несчастных, потерпевших кораблекрушение, которые пытались бы взойти на их берег, могли ли бы они это сделать, не совершая преступления? Уже самая мысль о подобном варварстве возмутительна. Собственник, подобно Робинзону на его острове, при помощи копья и ружья отгоняет пролетария, которого затопляет волна цивилизации и который старается уцепиться за скалу собственности. «Дайте мне работу, — кричит изо всех сил пролетарий собственнику, — я буду работать за всякую плату, какую вы мне дадите!» — «Мне твой труд не нужен», — отвечает собственник, направляя на пролетария острие своего копья или дуло своего ружья. «Понизьте по крайней мере квартирную плату. Мои доходы нужны мне для того, чтобы жить. Как я могу платить вам, не имея работы?» — «Это твое дело».
Тогда несчастный пролетарий дает увлечь себя потоку или пытается проникнуть в твердыню собственности; а собственник целится в него и убивает.
Мы слышали мнение спиритуалиста. Теперь мы спросим материалиста, затем эклектика. И наконец, покончив с философами, мы поищем ответа у юристов.
Согласно Дестют-де-Траси, собственность есть потребность нашей природы. Не будучи слепым, нельзя отрицать, что эта потребность ведет к неприятным последствиям, но эти последствия — неизбежное зло, ничего не говорящее против самого принципа. Восставать против собственности из-за того, что ею злоупотребляют, было бы так же неразумно, как негодовать на жизнь, потому что она кончается смертью. Эта грубая и беспощадная философия обещает по крайней мере строгую и откровенную логику. Посмотрим же, как исполняется это обещание.
«Торжественно был подготовлен процесс против собственности… как будто от нас зависело, будет или не будет существовать на свете собственность… Как послушаешь иных философов и законодателей, то может показаться, что люди в какой-то данный момент добровольно и без причины вздумали говорить мое и твое, что от этого можно и даже должно было воздержаться. На самом же деле мое и твое никогда не были выдуманы».
Будучи сам философом, г. Дестют-де-Траси слишком большой реалист. Мое и твое не обозначает непременно отожествления, которое подразумевается, когда я говорю, например: «Твоя философия и мое равенство», ибо твоя философия — это ты, занимающийся философией, а мое равенство — это я, исповедующий равенство. Мое и твое обозначают гораздо чаще отношение; твоя страна, твой приход, твой портной, твоя молочница; мой номер в гостинице, мое место в театре, мой взвод или мой батальон в национальной гвардии. В первом смысле можно сказать: мой труд, мой талант, моя добродетель, но нельзя сказать: мое величие; и только во втором смысле мое поле, мой дом, мои виноградники, мои капиталы, подобно тому как служащий у банкира говорит: моя касса. Словом, мое и твое символы и выражения личных, но равных прав; в приложении к вещам, находящимся вне нас, они обозначают обладание, функции, пользование, но никогда не обозначают собственности.
Если бы я не доказал это подлинными цитатами, никто не поверил бы мне, что вся теория нашего автора построена на этой жалкой двусмысленности.
«До появления всяких договоров люди находятся не в состоянии враждебности, как утверждает Гоббс, но в состоянии отчужденности. При таком состоянии нет ни справедливого, ни несправедливого в точном смысле слова; права одного совершенно не касаются прав другого, все и каждый имеют столько же прав, сколько и потребностей, и общую обязанность удовлетворять последние помимо всяких сторонних соображений».
Признаем эту систему; верна ли она или ложна, все равно: Дестюту-де-Траси не удается избегнуть равенства. Итак, согласно этой гипотезе, люди, находясь в состоянии отчужденности, не обязаны друг другу ничем; все они имеют право удовлетворять свои потребности, не считаясь с правами других, и, следовательно, право проявлять свое господство над природой, каждый сообразно своим силам и способностям. Отсюда по необходимости вытекает величайшее неравенство в распределении благ между отдельными личностями. Таким образом, неравенство условий является здесь характерной чертой состояния отчужденности или первобытного состояния. Получается как раз обратное тому, что проповедует Руссо. Послушаем дальше нашего автора.
«Ограничения этих прав и этой обязанности возникают лишь в тот момент, когда устанавливаются молчаливые или формальные соглашения. Тут только возникает понятие о справедливости и несправедливости, т. е. о равновесии между правами одного и правами другого, которые до этого времени были равны по необходимости».
Нам необходимо столковаться: права были равны — это значит, что каждый имел право удовлетворять свои потребности, не принимая в соображение потребностей других; иными словами, все имели одинаковое право вредить друг другу, и не было другого права, кроме права силы и хитрости. Ведь вредить друг другу можно не только войною и грабежом, но также захватывая что-либо раньше другого и присваивая его. И вот для того, чтобы уничтожить это одинаковое право употреблять силу и хитрость, одинаковое право причинять друг другу зло, этот единственный источник неравенства благ и зол, начали заключать молчаливые или формальные договоры и установили равновесие. Таким образом, эти договоры имели целью обеспечить всем равенство благосостояния, следовательно, по закону противоположностей, если отчужденность есть принцип неравенства, то неизбежным результатом общества является равенство. Социальное равновесие есть уравнение прав слабого и сильного, ибо, поскольку они не равны, они чужды друг другу, не образуют союза и остаются врагами. Итак, если неравенство условий есть необходимое зло, то лишь при состоянии отчужденности, так как общество и неравенство противоречат одно другому; следовательно, человек, созданный для общества, создан также для равенства. Логичность этого умозаключения неоспорима.
Раз это так, то почему же, со времен установления равновесия, неравенство постоянно возрастает? Каким образом царство справедливости является всегда царством отчужденности? Что отвечает нам на это Дестют-де-Траси?
«Потребности и средства, права и обязанности вытекают из способности хотеть, и если бы человек ничего не хотел, то у него ничего из этого не было бы. Но иметь потребности и средства, права и обязанности — значит иметь что-нибудь, обладать чем-нибудь. Они представляют собой столько же видов собственности, понимая собственность в самом широком и общем значении слова; они представляют собой принадлежащие нам вещи».
Это недостойная двусмысленность, которую не оправдывает даже потребность в обобщении. Слово собственность (propriete) имеет два смысла: 1) оно обозначает свойство, благодаря которому вещь является тем, что она есть, присущую ей особенность, которою она отличается от других. В этом смысле говорят: свойства (proprietes) треугольника или чисел, свойства магнита и т. д.; 2) оно выражает право господства разумного и свободного существа над какой-либо вещью. В таком именно смысле употребляют его юристы. Таким образом, в предложении: железо приобретает свойство (propriete) магнита, слово propriete вызывает иное представление, чем в следующей фразе: этот магнит представляет мою собственность (propriete). Говорить несчастному, что у него есть свойство, потому что у него есть руки и ноги, что голод, терзающий его, и способность спать на открытом воздухе являются его особенностями [29] , это значило бы играть словами и присоединять к бесчеловечности насмешку.
29
Непереводимая игра слов, ибо и свойство, и особенность обозначаются по-французски словом propriete — собственность. Примеч. пер.