Социальные романы Джона Стейнбека

«Возвышающийся в гордом одиночестве писательский подвиг… крупнейшее за всю нашу историю произведение о трудящейся Америке…» — в таких лестных и совершенно справедливых выражениях литературная критика США неизменно отзывается о романе Джона Стейнбека «Гроздья гнева». В созданной на исходе «гневных» 1930-х годов книге с огромным накалом запечатлен дух времени, соединившего настроения горького разочарования с открытым бунтарством. Передовая общественность страны не без оснований усматривает в работе Стейнбека развитие прогрессивных традиций литературы Соединенных Штатов, связанных с именами Джона Рида, Теодора Драйзера, Эптона Синклера, прозаиков «пролетарской школы». Сегодня, спустя полвека после того, как в калифорнийском местечке Лос Гатос были отпечатаны последние страницы машинописной рукописи романа, роль этого произведения

Заслуженный успех, сопровождавший публикацию в 1939 году «Гроздьев гнева», покоился на прочном основании и не был изолированным явлением в творчестве Дж. Стейнбека (1902–1968). Появление романа подготавливалось предыдущими произведениями писателя, который на протяжении одного десятилетия проделал эволюцию от безвестного новичка до создателя современного национального эпоса. Правда, если путь к «Гроздьям гнева» был отмечен последовательным укреплением реалистического начала и усилением разоблачительных интонаций, то впоследствии Стейнбек опубликовал ряд довольно слабых, насыщенных абстрактным морализованием произведений. Неровность творческой эволюции американского прозаика неоспорима, но тем не менее и во время стремительного роста своей популярности, и в трудный для него и для всей страны период «маккартизма» 1950-х годов он неизменно оставался писателем-гуманистом, сохранившим верность демократическим убеждениям.

Для читателей всего мира имя Стейнбека прежде всего связывается с социально-психологической действительностью США в кризисные предвоенные годы. Его первый приключенческий и во многом подражательный роман «Чаша золота» (1929) был опубликован незадолго до знаменитого «биржевого краха», но тема общенациональных потрясений не сразу вошла в сферу наблюдений и замыслов начинающего автора. В романах начала 30-х годов «Неведомому богу» и «Небесные пастбища» впервые выявился круг проблем, философских интересов и эстетических решений, выделивших Стейнбека среди тогдашней литературной молодежи. Начиная с этих романов, на страницы его книг приходят хорошо знакомые автору по собственному опыту простые люди Америки — фермеры, батраки, пастухи-мексиканцы, бездомные бродяги. Так создавалась «страна Стейнбека», охватившая окрестности города Монтерей и долину Салинас в Центральной Калифорнии, — местожительство своеобразных и иногда чуть-чуть условных персонажей многих его произведений. Тогда же наглядно проявилось и известное противоречие между мировоззрением и творческим методом прозаика, сложное взаимопереплетение в его творчестве реализма и натурализма, борьба многомерной социально-психологической интерпретации человеческого поведения с умозрительными мистико-биологическими концепциями.

Своеобразная «анимализация» человека, то есть сведение его эмоций и поступков к кругу подчеркнуто инстинктивных, биологических реакций — такова концепция, впервые сформулированная в романе «Неведомому богу» и эпизодически возникавшая в более поздних произведениях. Как и другие «калифорнийские романисты» (Ф. Норрис, Дж. Лондон), Стейнбек испытал несомненное воздействие «органической философии» Г. Спенсера. Однако узость позитивистской доктрины преодолевается, начиная уже с «Небесных пастбищ», как только писатель переходит от живописания идиллических, «первозданных» ситуаций к изображению реальной жизни своих современников.

Общественно-историческая обусловленность трагедии личности в буржуазном мире далеко не в полной мере осознавалась автором «Небесных пастбищ». Но тем не менее уже в этой ранней работе он стремился к более широким философским и социальным истолкованиям, чем это, казалось бы, позволяли ему узкие рамки рассказа о «райской» долине и ее обитателях. После псевдогероики «Золотой чаши» и метафизической проблематики романа «Неведомому богу» прозаик приходит здесь, пока еще в первом приближении, к осмыслению подлинных конфликтов американской действительности.

Несмотря на растущее мастерство рассказчика и стилиста, первые книги Стейнбека не привлекли к нему внимания критики и широкого читателя. Лишь с публикацией в 1935 году повести «Квартал Тортилья-Флэт» в его литературной судьбе произошел перелом. Впервые имя писателя появилось в списке авторов бестселлеров; он получил премию и золотую медаль за лучшую книгу года, принадлежащую перу калифорнийца. В «Квартале Тортилья-Флэт», произведении, пока не претендующем на эпичность, демократические интонации Стейнбека заметно усиливаются. Не отказываясь от намеченных в предыдущих произведениях поисков современных Аркадий, писатель вместе с тем делал еще один шаг по пути реализма, открывая новых для себя героев — людей, обитающих, согласно официальной статистике и распространенным предрассудкам, на самом «дне» капиталистического общества.

Главная особенность персонажей книги — калифорнийских «пайсано», бездомных и полунищих бродяг, которых предпочитают сторониться респектабельные обыватели Монтерея, — заключалась в их неосознанном протесте против фундаментальных основ буржуазной цивилизации. «Пайсано не заражены коммерческим духом, — утверждает Стейнбек, — они не стали рабами сложной системы американского бизнеса; да она, впрочем, и не слишком стремилась их опутать — ведь у них нет имущества, которое можно было бы украсть, оттягать или забрать в обеспечение займа». Простодушные «дети земли», они, как может показаться, живут лишь для удовлетворения своих самых элементарных потребностей, но писатель опровергает готовое было сложиться впечатление, показывая, как грубость нравов сочетается у них с возвышенными стремлениями, умело замаскированное лицемерие — с неподдельно-наивным простодушием, а тонкий и хитрый расчет — с редкостным бескорыстием.

Однако обаяние веселой компании калифорнийских «босяков» не в состоянии затушевать непрочность и конечную несостоятельность их философии. Слабые стороны своих героев, безусловно, сознавал сам писатель, и поэтому было бы неправомерно видеть в его книге безоговорочную идеализацию примитивизма в человеческих взаимоотношениях. О критическом отношении автора к созданным им характерам свидетельствует развязка произведения — распад сообщества, члены которого внутренне всегда были слабо связаны между собой. И все-таки идейной доминантой повести становился объективно возникавший контраст между парадоксально-наивным, в чем-то ребяческим, но привлекательным своей естественностью и простотой складом мышления и суровой социальной действительностью Америки времен «великой депрессии».

Не лишенная колорита условности эта книга явилась, по выражению известного американского критика-демократа М. Гайсмара, «последней экскурсией в мир привольного язычества перед принятием на себя ответственности человека, творящего в век кризиса». Десятилетие от 1936 до 1945 года, отмеченное в США широким размахом рабочего движения и участием во второй мировой войне, стало временем наивысшей популярности творений Стейнбека. Они откликались тогда на самые жгучие проблемы национальной жизни, а в годы войны писатель активно выступил в защиту демократии от смертельной угрозы фашизма. От года к году совершенствовалась и художественная форма произведений, развивавших и обогащавших поэтику критического реализма. Одним из самых талантливых прозаиков нашего поколения назвал Стейнбека Теодор Драйзер после выхода в свет «Гроздьев гнева», и с ним соглашалась американская критика, почти единодушно сходясь в том, что важнейшая причина творческого роста писателя заключалась в его последовательном обращении к социальной проблематике, к изображению острейших конфликтов между трудом и капиталом.

Необходимо все же отметить, что Стейнбеку не сразу удалось до конца правдиво и художественно верно отобразить положение трудящихся в Америке, деятельность прогрессивных организаций. В романе «Битва с исходом сомнительным» (1936), посвященном стачке сельскохозяйственных рабочих в Калифорнии, он еще только искал пути к адекватному художественному воплощению проблем и перспектив рабочего движения. Хотя симпатии автора были отданы бастующим, стремление к «сбалансированию» противоположных точек зрения нередко лишало произведение идейной ясности. Руководители стачки, коммунисты Мак и Джим, искренне преданы «общему делу», они часто повторяют, что «революция излечит социальную несправедливость», но фактически вся их деятельность, как настаивал прозаик, не приносит их подопечным ничего, кроме осложнений и разочарования. Идеологическая незрелость американского пролетариата, а также элементы догматизма в политической агитации компартии США, создавали известные основания для подобного скептицизма. Однако справедливо подмечая отдельные недостатки широкого многопланового движения, писатель порой склонялся в своем «стачечном романе» к их абсолютизации.