Социальные романы Джона Стейнбека
Шрифт:
Сам Стейнбек, впрочем, полагал, что он всеми своими силами стремился отойти от крайностей в изображении центральных персонажей. «Почему-то считается, — писал он своим литературным агентам, — что коммунист должен быть либо воплощенным идеалом, либо исчадием ада, и никто в Америке не хочет понять, что коммунист — это живой человек, которому свойственны как слабости, так и величие всего человеческого рода». Будучи важным этапом внутренней эволюции прозаика, «Битва с исходом сомнительным» в то время послужила как бы черновым наброском величественной фрески народной жизни, запечатленной им вскоре в своей лучшей книге. Роль такого же «подготовительного эскиза» сыграла и повесть «О мышах и людях» (1937), где писателю удалось избежать как налета утопичности, так и подчинения фактов жизни задуманной наперед абстрактной идее. Написанное
Летом 1937 года центральные штаты Америки к западу от среднего течения Миссисипи были поражены сильной засухой, сопровождавшейся выветриванием почвы, «пыльными бурями». Тысячи разорившихся фермеров и арендаторов покидали родные места. Так возникла огромная волна переселенцев, мигрирующих сельскохозяйственных рабочих, искавших пристанища и заработка в долинах не пострадавшей от стихии Калифорнии. Отразив события и социальный смысл этого нового «переселения народов», написанный на основе личных впечатлений роман «Гроздья гнева» в кратчайшее время приобрел общенациональную славу как символ антикапиталистического протеста, которым была проникнута общественная атмосфера Соединенных Штатов в незабываемую пору «красного десятилетия».
Силе и четкости выражения прогрессивных идей в этом произведении во многом способствует его оригинальная композиция, где с эпическим повествованием об испытаниях, выпавших на долю переселенцев, сопрягаются меньшие по объему главы-интерлюдии, предоставившие трибуну для открытого выражения мыслей и чувств автора. В прямых обращениях к читателю Стейнбек говорит о социальной дифференциации среди фермеров, об обнищании арендаторов хлопковых полей Оклахомы, об эксплуатации и грабеже народа крупными компаниями, о непреодолимой пропасти, разделяющей неимущих и собственников. Эти публицистические отступления складываются в цельную картину сотрясаемого ударами кризиса общественного уклада и демонстрируют обширную галерею представителей почти всех слоев населения Соединенных Штатов. Среди них — и согнанный с земли крестьянин, и растерянный бизнесмен, и беззастенчивый циничный делец, извлекающий выгоду из народного горя. Но особенно близка автору судьба фермерской семьи Джоудов, по праву вошедших наравне с другими бессмертными творениями литературы США в пантеон американского духа.
«Крупные собственники беспокоятся, чуя грядущие перемены и не понимая их смысла… — пишет Стейнбек в одном из самых вдохновенных мест произведения. — Причины коренятся глубоко, и в них нет ничего сложного. Причины — это физический голод, возведенный в миллионную степень; это духовный голод — тяга к счастью, к чувству уверенности в завтрашнем дне, возведенная в миллионную степень; это тяга мускулов и мозга к росту, к работе, к созиданию, возведенная в миллионную степень».
«Если б вам, владельцам жизненных благ, удалось понять это, вы смогли бы удержаться на поверхности, — обращается он далее к читателям своего романа. — Если б вам удалось отдалить причины от следствий, если б вам удалось понять, что Пейн, Маркс, Джефферсон, Ленин были следствием, а не причиной, вы смогли бы уцелеть. Но вы не понимаете этого. Ибо собственничество сковывает ваше «я» и навсегда отгораживает его от «мы». И, как бы завершая эту мысль, ближе к финалу книги, писатель восклицает:
«Наш народ — хороший народ; наш народ — добрый народ. Даст бог, придет то время, когда добрые люди не все будут бедняками. Даст бог, придет то время, когда ребятам будет что есть.
И собственники знали, что придет то время, когда молитвы умолкнут.
И тогда конец».
Эта возвышенная вера в силу, мудрость и стойкость простого человека персонифицируются в «Гроздьях гнева» в образах самых обыкновенных, полуграмотных и неотесанных, американцев. История злоключений Джоудов на пути из Оклахомы в Калифорнию — один из немногочисленных образцов героической саги XX столетия. Писатель ничуть не приукрашивает своих героев, рисуя их в том «природном» виде, что возникает под воздействием конкретных социальных условий и биологических особенностей личности. Искренность художника не позволяет затушевать в Джоудах черты грубости, ограниченности и даже патологии. Но писатель-реалист не ограничивается выдержанным в традициях натурализма бесстрастно-поверхностным запечатлением «куска действительности», и на примере Ма Джоуд и ее сына Тома показывает закономерный рост неразвитого поначалу сознания трудового человека, его приход к мысли о неизбежности протеста и борьбы.
«Мы будем жить, когда от всех этих людишек и следа не останется, — говорит Ма Джоуд — олицетворение неистощимых физических и нравственных сил страны. — Мы народ, Том, мы живые. Нас не уничтожить. Мы народ — мы живем и живем». И, поднимая восстание против богатеев и их наемников, Том обещает своей матери и своему народу: «Я всегда буду — куда ни глянешь. Поднимутся голодные на борьбу за кусок хлеба, я буду с ними. Где полисмен замахнется дубинкой, там буду и я… И когда наш народ будет есть хлеб, который сам же посеял, будет жить в домах, которые сам выстроил, — там буду и я».
Оставаясь верным художественной правде, писатель не стал намеренно усложнять характеры Джоудов. Однако он увидел в них главное — бесстрашие и настойчивость, мужество и выдержку, верность традициям рода и тем немудреным, но органичным понятиям о чести, долге и справедливости, что поддерживают сплоченность ядра семьи даже в часы самых суровых испытаний. Без паники, с достоинством встречают Джоуды известие о том, что банки и тресты — эти таинственные безликие чудовища — готовы лишить их средств к существованию. Спокойствие душевного величия и сознания собственной правоты не покидает Ма Джоуд и перед лицом голодной смерти в финале книги.
«Гроздья гнева» — боевое, разоблачительное произведение, занимающее выдающееся место в прогрессивной мировой литературе. Правдиво воспроизводя обстановку конца 30-х годов, писатель сумел уловить характерные для различных слоев населения оттенки всеобщего недовольства и разочарованности. Стейнбек едко иронизирует над обезумевшими от страха собственниками, видевшими в любом независимо мыслящем человеке «красного агитатора» и «большевика». С другой стороны, он не склонен скрывать и многих слабостей, которые по сей день существуют в американском рабочем движении. В одной из публицистических глав книги писатель с грустью говорит о том, что неприязнь к пришельцам из Оклахомы, Арканзаса и других восточных штатов разделяли и калифорнийские рабочие, напуганные перспективой конкуренции и снижения заработной платы. Вместе с тем прозаик отчетливо осознает, что эта разобщенность возникает как следствие «болезненного зуда собственности», как результат вполне осознанных намерений класса капиталистов превратить свободных людей в наемных рабов.
Размышляя о том, что препятствует свободной и счастливой жизни американцев, Стейнбек довольно сдержанно комментирует деятельность федеральных властей США, пытавшихся при помощи полумер смягчить тяжелые последствия экономического кризиса. Немало места во второй половине романа уделено описанию правительственного лагеря для безработных, который кажется одним из немногочисленных «островков безопасности» среди моря насилия и произвола. «Здесь Соединенные Штаты, а не Калифорния», — гордо заявляют жители этого приюта для бездомных, но писатель убежден в том, что ключ к решению проблемы — не в правительственной благотворительности, а в чувстве коллективизма и взаимовыручки, которое сразу возникает при условии предоставления людям возможности свободно распоряжаться собственной судьбой.
Важная роль в идейной структуре романа отведена образу «преподобного» Джима Кэйси, бродячего проповедника, внешне не многим отличающегося от тех, среди которых ему случается ораторствовать. Главное, что выделяет Кэйси — его поиски ответа на вопросы о добре и зле, о предназначении человека. Вместе с Томом Джоудом читатель знакомится с Кэйси в переломный для него момент, когда он подвергает сомнению как свое право поучать других, так и справедливость христианской религии. Грубая реальность жизни хорошо знакома Кэйси, и он (как и сам Стейнбек на пути от ранних романов к «Гроздьям гнева») начинает прозревать, что в печальной участи простого человека повинен не произвол темного, мистического начала, а действие совсем иных, земных сил, которые «дышат прибылью и едят проценты с капитала».