Содержательное единство 2001-2006
Шрифт:
В-третьих, есть и другие интересанты. Идет реальный процесс, являющийся, по сути, очередным социальным сбросом. Но ведь это процесс, в нем есть энергия! Мало ли кому как хочется эту энергию использовать? Энергия всегда в цене. Кто-то хочет запрячь ее в свою выборную телегу. Кто-то – что-то спровоцировать, чтобы потом подавить. Кто-то – иначе использовать для клановой борьбы. Интересанты множатся! Тема мультиплицируется! Так это было и в эпоху распада СССР. Все повторяется с унизительной узнаваемостью.
И вновь мне возразят: "Все так, но на Соловье свет клином сойтись не может".
Согласен, убедили. Вынужден
Часть восьмая. Ракитов – за год до Кондопоги и доклада В.Д.Соловья
За год до Кондопоги было сказано нечто, привлекшее мое внимание. Я имею в виду статью господина Ракитова под названием "Из России нужно сделать Родину".
Творчество господина Ракитова не первый раз обращает на себя мое внимание. Еще 5 ноября 1992 года в газете "Правда" я опубликовал статью, посвященную теоретизированию, прокладывающему дорогу к определенной практике. Теоретизирующим субъектом был господин Ракитов. Статья его была опубликована в #5 журнала "Вопросы философии" за 1992 год и называлась "Цивилизация, культура, технология и рынок".
Автор статьи – крупный российский интеллектуал, героически преодолевший свой физический недостаток. На момент написания статьи он являлся советником президента Российской Федерации Б.Н.Ельцина и руководителем информационно-аналитического центра Администрации президента. Блестящая статья господина Ракитова имела внутренний, хорошо мне понятный, подтекст. И была прологом к расстрелу Белого дома.
В какой мере автор этой статьи являлся демократом и западником – это отдельный вопрос. С моей точки зрения, его философские корни лежат в другой области. Примерно там же, где и корни великого русского философа Алексея Федоровича Лосева. Но не это побудило меня тогда на аналитическую реакцию и побуждает сейчас. Я просто знаю, что господин Ракитов и тогда (что было абсолютно детерминировано его положением и должностью), и сейчас (это моя недоказуемая, но обоснованная гипотеза) ощутимым образом соотносился с очень крупными российскими элитными группами.
Эти группы никогда не говорили на языке примитивной демократической русофобии. Они, напротив, упрекали других в том, что те не видят подлинного русского интереса в освобождении от советской империи. И утверждали, что альтернативой империи является русская национальная модернизация, поборниками которой они являются.
Русофобствующих радикальных демократов эти элитные группы с пренебрежением третировали, предъявляя (видимо, не без оснований) как свое сугубо инструментальное средство. А вот ракитовские построения расценивались данным элитным субъектом не как служебная трескучая демагогия, а как фундаментальное теоретическое оружие.
Теоретическим оружием была и та статья в "Вопросах философии", которой мне пришлось оппонировать. В ней Ракитов писал, что Россия на протяжении столетий притворяется западной страной, на деле же (цитирую) "она сохраняет свою неизменную традиционную сущность, фундаментальным устоем которой было неуважение к человеку и отрицание всего нового. Прежде всего, в самой своей основе: в сфере технологий, производства, власти и общественной жизни".
Обосновывая такую (крайне двусмысленную для высшего официального аналитика России) точку зрения, господин Ракитов предложил
Но суть-то заключается в том, что в трактовке Ракитова (которую я категорически отвергаю) российское социокультурное ядро расценивается как зловредное, сопротивляющееся всяческим инновациям. И только в силу необходимости Россия, как считает Ракитов, принимает инновации на периферию. В доказательство приводится Остерман, цитирующий Петра Великого, якобы сказавшего, что мы должны взять у Запада технику и науку, укрепить военную мощь, а затем повернуться к Западу задницей.
Почему-то Ракитов тут же переходил от Петра Великого к Ленину, который сказал: "Мы пойдем другим путем".
Будучи образованным человеком, Ракитов не мог не понимать, что Ленин имел в виду под другим путем не путь народников, а путь марксистов, то есть западников.
За год до расстрела Белого дома Ракитов определяет цель ельцинских реформ не как рынок и демократию, а как нечто совсем другое. Целью являются трансформации ядра российской цивилизации и культуры, ибо коды этого ядра несовместимы с постиндустриализмом. Для того, чтобы изменить ядро, нужен суперстресс. Вот что говорит Ракитов об этом суперстрессе буквально:
"Россия будет сотрясаться взрывами анархии, мятежами и конфликтами, голодом, эпидемиями, социально-культурным распадом, национально-территориальными конфликтами, общим упадком интеллектуального потенциала и другими негативными разрушительными по своим последствиям процессами. И все же другого выхода, кроме как либерализация цен, финансовая диктатура, жесткая стабилизационная политика, у нас нет. Только эти крутые и жесткие меры могут привести нас, быть может, в некотором отдаленном будущем к современному цивилизованному обществу".
При этом под цивилизованным обществом Ракитов понимал общество постиндустриальное. То есть предполагалось, что этими чудовищными мерами Россия будет модернизирована, русский народ превратится в русскую нацию (субъект подобной модернизации), а Россия, сохранив конкурентоспособность, уцелеет как национальное русское государство.
За год до расстрела Белого дома нам как бы говорилось: "Вы цепляетесь за империю – возможно, со своими корыстными этнополитическими целями. А у нас есть четкий план русского блага".
Мы все понимали тогда, что Ракитов занимается не пустым теоретизированием. Повторяю, это вытекало из его статуса, но и не только. Это вытекало из его места в элитной матрице.
Я ответил тогда Ракитову. И тот ответ воспроизводить не буду. Отвечая, я уже знал, что, при таком теоретическом замахе, субъект, инициирующий этот замах, не может не стрелять по Белому дому. Я понимал также, что этот субъект решился на технологию социокультурного шока.
Но говорилось-то о русском благе! Об очередной, пусть и ужасно жестокой, модернизации. О сохранении государственной конкурентоспособности. Прошло 13 лет. И мы вправе спросить – не Ракитова, а субъект – где модернизация? Где постиндустриализм? Где новый интеллектуальный потенциал, новое качество образования? Где новые технологии, в том числе и позволяющие обеспечить государственную конкурентоспособность, то есть новое качество военно-промышленного комплекса?