Софья Васильевна Ковалевская
Шрифт:
Ковалевская утверждает, что нет такой радикальной реформы в экономическом и социальном отношении, которая не осуществилась бы в Швеции, «если бы только уда-
3 ААН, ф, 768, on. 1, № 8.
207
Глось убедить достаточное число людей в необходимости и желательности этой реформы» [67, с. 291]. Она подтверждает эту мысль примером из жизни Стокгольмского университета. После нескольких лет существования он стал обладателем капитала в несколько миллионов крон и значительного участка земли, и все это на частные пожертвования. В Стокгольме в то время было 200 тысяч жителей, и хотя в нем зажиточных людей было довольно
Еще два отрывка Ковалевской относятся к Швеции: «Драма в шведской крестьянской семье» и «Ивар Мон- сон» [67, с. 303—307]. В первом фрагменте действие еще совсем не развернуто, так что, в чем заключается драма, неизвестно, но он очень интересен по своим литературным достоинствам и по характеру восприятия Ковалевской шведского быта. Во втором отрывке речь идет о прекрасном, здоровом молодом человеке, невеста которого уходит к другому. В поисках забвения от постигшего его горя Ивар Монсон попадает в кружок социалистов. Интересно было бы узнать, как дальше развивалась бы у Ковалевской тема — деятельность группы социалистов в шведском обществе.
В рассказе «На выставке» [67, с. 282—288] с большой наблюдательностью описывается вернисаж всемирной выставки 1889 г. в Париже, на которой Софья Васильевна была со своей дочкой и Юлией Лермонтовой. Живо нарисованы различные типы посетителей и устроителей выставки. В отрывке «Амур на ярмарке» [67, с. 295—297] дается описание ярмарки в предместье Парижа, которая проводится ежегодно в течение мая и июня. Однако действие повести не развернуто и при чем тут «амур», стоящий в заголовке, не ясно из-за краткости отрывка.
В коротком «Отрывке из романа» [67, с. 307] описываются тяжелые, натянутые отношения между супругами Л. и О.; по этому отрывку нет возможности судить о том, как установились такие отношения, чем они объясняются.
208
Об отрывке «Путовская барыня» мы уже упоминали, когда рассказывали о М. М. Ковалевском: прототипом Пу- тбвской барыни была мать М. М. Ковалевского.
Стихотворения занимают особое место в творчестве Ковалевской. Она писала стихи с детских лет до конца жизни, хотя никогда их не публиковала и не предназначала к печати. Но они важны для определения душевного склада Ковалевской, ее настроений, ее чувств и переживаний.
В шуточном послании В. О. Ковалевскому, которого ждут в Палибине все собравшиеся там члены семьи, Софья Васильевна говорит, что уже целых две недели она ждет мужа и мучается — все напрасно «...и вот решилась я попробовать стихами тебя, злодей, усовестить и устыдить...». Стихотворная муза не покидает ее: «Как видишь, бес мой или муза из. когтей не хочет выпустить совсем души моей». Все собрались в Палибине: и Анна Васильевна с мужем и сыном, и Юлия Всеволодовна, и брат Федя, а Владимира Онуфриевича все нет: «Твоей смуглянке
скучно, мужа ожидает, раз десять в сутки на дорогу выбегает...» [67, с. 310—311]. Это стихотворение написано 18 июля, неизвестно, в каком году (вероятно, в 1875).
Стихотворение «Вот весна, теплом пахнуло...» (условно названное «13 апреля» [67, с. 317]) осталось незаконченным.
Еще одно, полушутливое стихотворение Софьи Васильевны «Жалоба мужа». В нем муж считает, что страдальцы не женщины, а мужчины. В насмешливой форме он излагает историю своей женитьбы на девице молодой, умной, красивой, но зараженной вредным духом разных книжек. После женитьбы
Оказалось, что бедняжка Все за правду принимала,
Что со мной она до свадьбы О правах своих болтала.
И тепёрь ждала от мужа
Пренаивно выполненья
Тех обетов, что жених ей
Дал в порыве увлеченья [67, с. 319].
Возможно, это стихотворение было написано в тот период, когда Софья Васильевна стала возвращаться к науке, не встречая сочувствия со стороны Владимира Онуфриевича.
Стихотворение «Если ты в жизни...» является призывом к человеку не погашать «святого духа». Оно начина¬
209
ется словами: «Если ты в жизни хотя на мгновенье истину в сердце своем ощутил, если луч правды сквозь мрак и сомненье ярким сияньем твой путь озарил...», то храни вечно в груди «память об этом мгновеньи священном», и борись с бурями и грозами, которые будут пытаться сбить тебя с пути. «С того человека и взыщется много, кому было много талантов дано» [67, с. 313—314].
В «Стихотворении в прозе» рассказывается сон: она на берегу моря, на котором поднялась буря. Вдруг громадная волна разбилась у самых ее ног,— и она постигла внезапно весь ужас насильственной смерти. «Я побежала и стала кричать, звать на помощь — было уже слишком поздно...». Громадный вал перекатил через голову, тихо шепнув слова [из стихотворения И. С. Никитина «Вырыта заступом яма глубокая»]: «Полно, о жизни покончен вопрос, больше не нужно ни песен, ни слез» [67, с. 314].
Другое стихотворение в прозе, «Хамелеон», было приведено Анной-Шарлоттой Леффлер в «Воспоминаниях о Соне Ковалевской». В нем Ковалевская говорит: «Мой милый друг, куда бы ты ни пошла, я всегда точно следую за тобой» подобно хамелеону, у которого «нет собственной красоты, но который отражает все, что видит вокруг себя, хорошее и прекрасное» [67, с. 315—316].
В стихотворении «Груня» [67] говорится о девушке, начитавшейся жития святых мучеников и рисующей себе картины мученической смерти: «Народом площадь вся полна. Ее ведут на казнь, спокойна и ясна восходит Груня на костер». Перед казнью Груня говорит с народом, который, потрясенный ее словами, готов покаяться и уверовать. И вот предсмертный крик — и Груня просыпается. Долго с поникшей головой сидит она, печальна и грустна. Вероятно, в этом стихотворении отразились не только представления детских лет о мучениках, но и мысли о подвижничестве революционеров.
Самое значительное стихотворение «Пришлось ли...» было опубликовано после смерти Софьи Васильевны, в 1892 г., академиком Я. К. Гротом. В этом стихотворении, видимо, отражены душевные переживания Ковалевской. Содержание стихотворения таково. Неожиданно раздав лась страстная песнь —и замолкла. Дальше следуют строки* «Ужель и наша встреча с вами бесследно также промелькнет?» Неужели предстоит вечная разлука и «его» образ лишь порою будет возникать из забвения,
210
«пока из памяти не сгладит время когда-то милые черты, и сердце вновь покорно примет бремя холодной, вечной пустоты» [51]. Ковалевская была способна к большой «концентрации мысли», которая нужна для работы ученого. Но в ее жизни были и моменты огромной концентрации душевных переживаний. На этот раз она излила их в самом лучшем своем стихотворении.