Сохраняя ее
Шрифт:
1
Гаррик
БУДИЛЬНИК ЗАЗВОНИЛ слишком рано.
Отключил его и потянулся к Блисс, но обнаружил только смятые простыни и больше ничего. Такое чувство, будто в глазах песок, но все равно сел и разжал их!
Сонным голосом позвал:
— Любимая? Ты где?
В ответ что-то загремело на кухне. Усталость как рукой сняло от осознания того, что Блисс уже не спала. И она готовила.
Это плохой знак.
Откинул простыни, голую кожу тут же обдало прохладным утренним воздухом. Натянул пижамные
— Блисс?
Еще звяканье.
Ругательства.
Тут я завернул за угол и попал в зону военных действий.
Ее широко раскрытые глаза встретились с моими. Ее лицо, волосы и наша маленькая кухня были в муке. Щека Блисс и кухонный стол были измазаны чем-то липким.
— Любимая?
— Я готовлю оладьи, — сказала она таким тоном, как говорят “Я этого не делал” под дулом пистолета, приставленного полицейским. Мне пришлось опустить глаза, чтобы не засмеяться, но в тоже время взгляд упал на ее ноги. На ней была только большая футболка. Вот черт!
Я обожал ее ноги с тех самых пор, как впервые увидел их, когда оказывал ей помощь при ожоге, который она получила во время езды на моем мотоцикле. Сейчас ее ноги сводили меня с ума точно так же, как и тогда!
Я мог часами изучать очертание ее ног, то, как они расширяются в бедрах. Когда я видел ее в моей одежде, меня просто сводило с ума то чувство, что эта женщина принадлежит мне. В тот момент мне столько всего хотелось с ней сделать, но в нос ударил резкий запах, а за спиной Блисс от печки пошел дым. Я подался к сковороде, где обнаружил обуглившийся, непонятный кусок чего-то. Убрал сковороду в сторону и услышал как за моей спиной Блисс чуть задержала дыхание.
Еще один плохой знак.
Быстро выкинул “оладьи” в мусорное ведро, сковороду убрал в раковину и сказал:
— Может, где-нибудь позавтракаем?
Блисс улыбнулась, но это была одна из тех улыбок со слезами на глазах и трясущимися губами, которые у каждого мужчины вызывали желание убежать как можно дальше. Я уже был хорошо знаком с приступами истерики Блисс, но плач… для меня до сих пор это что-то ужасное и неизвестное.
Она упала на рядом стоящий стул, а голову уронила на стол. Я просто стоял, сжимая и разжимая кулаки, пытаясь решить, как лучше поступить. Она повернула голову на бок, теперь ее щека была прижата к столу и посмотрела на меня. Ее волосы торчали в разные стороны, нижняя губа зажата между зубами, а от взгляда в ее глазах у меня сердце сжималось в груди. Все что я знал наверняка — что-то было не так, и я хотел выяснить что. Вопрос был в том, как это сделать.
Я опустился на колени рядом с ее стулом. Красные глаза, ее кожа была бледнее, чем обычно.
— Как давно ты не спишь? — спросил ее.
Блисс пожала плечами.
— Где-то с четырех. Или с трех.
Я вздохнул и провел рукой по ее волосам.
— Блисс…
— Я почитала, загрузила стирку и убралась на кухне.
Она посмотрела вокруг.
— Здесь было чисто. Клянусь.
Я
— Не смотри на меня, я ужасно выгляжу!
Я не собирался позволить ей отстраниться от меня таким образом, подсунул руку под ее колени и перетащил к себе. Она прохныкала мое имя, а потом уткнулась лицом мне в шею. Взял ее за подбородок и заставил посмотреть мне в глаза. Вряд ли это случайность, что все это происходит как раз в тот день, когда мы отправляемся в Лондон знакомиться с моими родителями. Блисс была на удивление спокойна до настоящего момента.
— Все будет хорошо, любимая. Я обещаю.
— Вдруг она меня возненавидит?
Так вот в чем дело. Моя мать. Блисс кое-как выдерживает свою чрезмерно контролирующую мать и это кажется вселенской несправедливостью, что нам досталось две таких. Но я сильнее беспокоюсь о том, что подумает Блисс, нежели о том, что скажет моя мать. Блисс была честной, прекрасной, умной девушкой, а моя семья… в общем, совсем не такой.
Я заставил себя улыбнуться и сказал:
— Это невозможно.
— Гаррик, я услышала достаточно телефонных разговоров с твоей матерью, чтобы понять, что она очень… категорична. Было бы глупо не волноваться о том, что она подумает обо мне.
— Было бы глупо считать, что то, что скажет моя мать, будет иметь большое значение.
И это будет неважно для меня, но будет важно для Блисс. Поздно вечером, когда в нашем доме все стихло, образ моей матери, как хищницы, и Блисс в качестве жертвы так и всплывал в моей голове. Неделя. Нам надо продержаться всего одну неделю. Я провел своей рукой по ее лицу и сказал: — Я люблю тебя.
Меня это пугало, а меня не так-то просто испугать.
— Я знаю… просто…
— Хочешь ей понравится. Я знаю. И ты ей понравишься.
Господи, пожалуйста, пусть мама ее полюбит.
— Она тебя полюбит, потому что я люблю тебя. Она может быть грубоватой, но, как и любая мать, она хочет, чтобы я был счастлив.
По крайней мере, я надеюсь, что она именно так будет смотреть на эту ситуацию.
Блисс чуть подняла голову, так что ее губы оказались рядом с моими. Я почувствовал ее дыхание на своих губах, и мое тело мгновенно отреагировало. Я выпрямил спину и обратил внимание на ее обнаженные ноги поверх моих коленей.
— А ты? Счастлив?
Господи, иногда мне хочется встряхнуть ее. По-разному она преодолевала самые ужасные проявления своей неуверенности, но в условиях стресса, все ее страхи возвращались назад. Вместо того чтобы тратить силы на ответ, я поднялся с ней на руках и отправился в коридор.
— Что ты делаешь? — спросила она.
Я остановился на мгновение, чтобы поцеловать ее. Блисс обхватила меня за шею, но я отклонился до того, как она успеет отвлечь меня от задуманного.
— Я показываю тебе какой я счастливый.