Сохраняя веру (Аутодафе)
Шрифт:
«Умный бесенок, — написала сестра Мария Бернард. — Если бы его незаурядные способности направить на благие дела, мы могли бы считать свой долг исполненным».
В дверь постучали.
— Войдите, — отозвался пастор.
Дверь медленно открылась, и в комнату испуганно заглянул Тимоти Хоган, лицо которого сейчас почти не отличалось от его белой рубашки.
Первым, что бросилось Тиму в глаза, были длинные ряды книг от пола до потолка. Они напомнили ему кабинет рава Луриа, только здесь было больше порядка. Затем он перевел взгляд на седого священника,
— Святой отец, вы хотели меня видеть? — робко спросил он.
— Да, хотел. Садись, мой мальчик.
Оставаясь стоять, Тим выпалил:
— Я не крал денег, отец Ханрэхан. Клянусь богом, не крал!
Пастор перегнулся через стол и тихо сказал:
— Я тебе верю.
— Правда?
Ханрэхан сомкнул ладони.
— Юноша, сейчас не важно, прав ты на этот раз или нет. За тобой столько всего водится, что хватило бы на несколько человек.
Тим попытался угадать, что у старика на уме:
— Это вам все тетя Кэсси наговорила, да? Она меня ненавидит.
Священник жестом прервал его:
— Да будет тебе, она благочестивая женщина и желает тебе добра. — Он снова перегнулся через стол и добавил немного мягче: — Ты должен признать, что за все эти годы причинил ей немало хлопот.
— Надо думать… — согласился Тим. Затем в нетерпении спросил: — Так куда вы меня отошлете?
— Я бы хотел отправить тебя домой к Делани, — медленно произнес пастор, — но кому хочется иметь в доме торнадо? Тим, ты очень способный юноша. Почему ты так себя ведешь?
Тим пожал плечами.
— Потому, что ты считаешь, что никому до тебя нет дела?
Мальчик кивнул.
— Ты ошибаешься, — прошептал отец Джо. — Во-первых, до тебя есть дело Господу.
— Да, сэр, — ответил Тим. И непроизвольно добавил: — Первое послание Иоанна, глава четвертая, стих восьмой. «Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь».
Пастор был поражен.
— И много из Писания ты помнишь наизусть?
Тим пожал плечами.
— Думаю, все, что мы читали, помню.
Отец Джо развернулся в кресле, достал с полки толстый том Библии и пролистал.
— «Кто говорит: «я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец; ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» Помнишь, откуда это?
— Да, та же глава, стих двадцатый.
— Невероятно! — пробормотал Ханрэхан. Он с шумом захлопнул книгу и сердито воскликнул: — Тогда скажи, ради бога, зачем ты болтаешься по улицам и затеваешь драки со своими ближними?
— Не знаю… — сознался Тим.
Пастор с минуту смотрел на него, затем с жаром проговорил:
— Тимоти, я убежден, что каждый наш шаг диктует Господь. И все, что было до сегодняшнего дня, имело целью свести нас вместе. Мне вдруг стало ясно, что ты рожден для служения Господу.
— Каким образом? — неуверенно спросил Тим.
— Ну, для начала церковным служкой. Нет, для этого ты уже большой… Лучше будешь кадильщиком на пару с Марти Нортом. Он моложе тебя, но уже знает, что тут и как.
— А что, если я не захочу быть у вас кадильщиком? — К Тиму вернулась его обычная дерзость.
— Что ж, — ответил пастор с прежним дружелюбием, — тогда будешь держать свечу во время службы. — Он поспешно добавил: — А можешь ехать в школу Святого Иосифа в Пенсильванию.
Прямота отца Джо застала Тима врасплох. Он посмотрел на священника.
— Вообще-то, вставать на заре для меня не проблема… — сказал он небрежно.
Пастор рассмеялся.
— Я очень рад, Тим. И знаю, что теперь ты на правильном пути.
— А что тут смешного?
— Я просто радуюсь, — ответил отец Ханрэхан. — В конце концов, куда больше радости об одной заблудшей овце, чем о девяноста девяти незаблудившихся.
На что Тимоти ответил:
— От Матфея, глава восемнадцатая, стих тринадцатый. Но неточно.
Пастор просиял и уточнил:
— Та же мысль содержится у Луки. Неужели не помнишь?
— Если честно, то нет.
— Deo gratias [10] , хоть чему-то я еще могу тебя научить. А теперь иди домой. И завтра будь здесь в половине седьмого.
Если священник не до конца обратил Тима в веру, то это определенно сделали сами церемонии. Одно дело было встать на колени и молиться, иное — служить, ощущать себя частью церковного ритуала.
10
Благодарение Богу (лат.).
Переодеваясь из обычной куртки в церковные одежды, он словно снимал с себя напластования грехов. Простая черная сутана и белый стихарь давали ему ощущение чистоты.
И в отличие от облачений священников, его костюм никогда не менялся. У священников же цвет одеяния разнился в зависимости от того или иного церковного события.
Зеленый, надеваемый в обычные воскресные дни, был знаком начинания и надежды, фиолетовые одежды во время Великого и Рождественского постов означали покаяние, а розовый по праздничным воскресным дням, выпадающим на середину каждого из этих двух периодов, символизировал радость. Наиболее торжественным одеянием было белое, которое надевалось в Рождество, Пасху, дни отдельных святых и еще в некоторые праздники вроде Обрезания Господня.
Иногда Тим приходил в школу с еще не выветрившимся запахом ладана.
— Эй, Хоган, что это с тобой? — цеплялся к нему Макги. — Ты что, надушился?
— Не твое дело! — огрызался Тим.
— Господи боже ты мой! Классно смотришься в юбочке!
Тим закипал.
— Заткнись, Макги, не то…
— Не то — что? А, алтарный служка?
Тим раздумывал какую-то долю секунды. Как ответить? Подставить вторую щеку или сломать вторую челюсть?
Он выбрал компромиссный вариант — и зашагал прочь.