Сокол, № 1, 1991
Шрифт:
5
Неожиданно он подумал о том, что может и не скрывать свои мысли. К чему? Можно думать какими угодно мозгами, правыми, левыми, верхними, нижними, поскольку того древнего наречия, которым он владел, никто уже не знал на белом свете. Вымерли его соплеменники, растворились в сонме иных племён и народов, да туда им и дорога, всей этой сволоте, что, право же, почище ламихуз!
На родном языке он думал по привычке, а семь тысяч лет назад разговаривал со своими землячками, чтоб им всем…
Вот времечко-то
А начнись песчаная буря, и смерть придёт гораздо быстрее. На крышку колодца эти ублюдки навалили груду камней, стаскав их со всей округи. Песок сквозь щели быстро засыпет могилу-ловушку. Скуки ради Глюм проклял всех богов. По слухам, так вызывали Сатану. Но никто не появился. Тогда Глюм проклял всех будущих богов. Никого…
Тихо шелестел по стенкам песок. И как песок тёк долгий вечер, затем ночь, утро, день… Это звучала вкрадчиво смерть, обещая мучительный конец.
Глюм нащупал в углу мешок сухой солёной рыбы и взвыл. Он выл долго и громко, силы можно было не экономить. А в обед после второй рыбины, которую он сожрал всё-таки с удовольствием, завыл снова, и уже через час, потеряв от жажды рассудок, грыз запястье, пытаясь утолить её своей кровью.
И тут он услышал откуда-то издалека стон-звон колокольчиков. Он решил, что это очередная галлюцинация, и прохрипел страшное проклятие всему роду человеческому, выплёвывая ошмётки кожи и мяса, не чувствуя больше ни боли, ни желания жить.
Но Глюм не ослышался. К колодцу подошёл караван некоего Аштарешта, халдейского мага и кудесника, злого чародея. Его прислужники с зыбкими, постоянно меняющимися лицами вытащили оттуда вместо воды дурно пахнувшего пирата Глюма. Раздосадованные, они решили отправить его обратно в песчаную могилу и отправили бы, но тут у них разгорелся спор. Одни утверждали, что эту человеческую мразь следует спустить вниз головой, чтоб разом и покончить, другие возражали — нет, ногами, пусть ещё помучается.
Глюм обессилено сидел на песке и без всякого интереса смотрел, как кочевники в пёстрых бурнусах, разъяряясь всё более и более, уже хватают друг друга за грудки.
На шум и ругань из войлочного шатра выглянул хозяин каравана, добродушный толстяк Аштарешт. Увидев дравшихся слуг, растянул узкую щель рта в улыбке. Казалось, его розовое лоснящееся лицо вот-вот лопнет от жира.
По знаку хозяина Глюма подтащили ближе. Толстяк заговорил на одном из срединных наречий побережья. Глюм с трудом, но всё-таки понимал его.
— Кого я вижу! Пират и душегуб Глюм собственной персоной…
Глюм ничему не удивлялся. Колодец, песок и солёная рыба лишили способности осмыслить происходившее. Он тупо пялился на Аштарешта, соображая, откуда тот его знает.
— Не хочешь ли сказать, что, предавая людей смерти, хотел лишь избавить их от страстей земных и помочь им обрести загробную жизнь в Эдеме? Но ведь попутно ты избавлял не только от долгих мучений, но и от золотишка? Ты любил золото, Глюм…
Глюм молчал, всё ещё мучимый неразрешимым, для него вопросом: где они встречались с этим жирным караванщиком?..
— Но твои неблагодарные сородичи, такие же разбойники, как и ты, решили, что твои подвиги даже превзошли их свирепость и подлость. Они ограбили тебя самого и немного проучили на прощанье. Впрочем, три сломанных ребра, раздроблённая челюсть, пробитая голова не в счёт. Всё это мелочи по сравнению с той казнью, которую они тебе придумали. Бросили тебя в колодец! Да ещё и щедро снабдили продовольствием, чтобы не сразу окочурился. Ты уже пил собственную мочу? Нет? Значит, немного поскучав в одиночестве, уже взываешь к Кабалле о помощи?
— Аха ахага ахагин, — прошамкал наконец Глюм, придерживая рукой сломанную челюсть.
— «Тебя ли я звал, господин?» — повторил вслух невнятную фразу пирата Аштарешт. — Ты это хотел сказать?
В его пухлых пальцах вдруг очутилась сосулька, и караванщик сунул её в рот. Глюм видел такие длинные прозрачные сосульки у Оловянных островов, Касперид, во время одного из дальних плаваний. Правда, там они были чуть побольше. Там же он впервые увидел и снег — закоченевший дождь, падающий с неба.
Купец стал блаженно чмокать, талая вода текла по его руке, падала на песок. Глюм судорожно сглотнул, испытывая адские муки.
— Да уж ясно, не меня! — сказал Аштарешт. — Ты ведь, кажется, звал Самого… Неужели ты думаешь, что он придёт? Да на кой ты ему? И мне ты не особо нужен.
Тут маг отшвырнул сосульку, озабоченно пощупал горло:
— Гланды… Может быть ангина. Гланды — штука капризная…
Глюк проводил взглядом льдинку, от которой через секунду не осталось и мокрого места. Он бы променял на неё сейчас целое море воды, огромный океан холодной и пресной воды.
Купец замотал горло неизвестно откуда появившимся мохеровым шарфом, поясняя:
— Стрептоцид ещё не изобретён, да и насчёт пенициллина никто из наших не подсказал Флемингу… Да и нет, его, Флеминга, не родился ещё! Мучайся теперь с гландами, как вшивый ассирийский раб!
На сей раз Аштарешт — и снова из воздуха — извлёк аппетитный шашлык на витом бронзовом шампуре, и теперь Глюму зверски захотелось есть.
— Итак, мы остановились на том, что ты мне не нужен, — сказал чародей с набитым ртом. — Но мой стародавний приятель, морской демон, просил подыскать для неделикатных поручений какого-нибудь подонка. Думаю, ты вполне подходишь… Эй! Чёртовы слуги! — Он, хлопнул в ладоши. — Мне холодного фалернского. Ему чашу поднесите…