Сокол и цветок
Шрифт:
Уильям Маршалл, человек строгих моральных принципов, побелел, услыхав об извращенных наклонностях Ричарда.
– А теперь попы со всех амвонов провозглашают мне анафему, и все потому, что поверили грязной сплетне! Смею заверить, что смогу положить этому конец!
Джон лихорадочно трясся, изо рта шла пена, цвет лица становился все более угрожающим. Уильям Маршалл решил сбавить тон и уже спокойнее сказал:
– Если это действительно сплетни, самый простой способ прекратить их – забыть о других женщинах. Пора иметь законного наследника от своей жены, королевы.
Ответ Джона потряс мужчин.
– Не моя вина, – капризно бросил он, – что Изабелла не смогла зачать! Всего лишь три недели назад у нее впервые были месячные!
Маршалл открыл было рот, но тут же вновь захлопнул, пытаясь сохранить самообладание и найти нужные слова.
– Ты хочешь сказать, что спал с девочкой столь юного возраста, в котором даже зачать невозможно?!
Глаза Джона закатились, он в судорогах свалился на пол, выбивая ногами мелкую дробь – верный предвестник припадка. Уильям Маршалл поспешил на поиски Хьюберта де Берга. Пусть он справляется с истериками короля – Маршаллу до смерти хотелось вдохнуть свежего воздуха.
Джон был достаточно хитер и коварен, чтобы не приводить в исполнение планы мести с помощью людей Сейлсбери или Хьюберта. Он предпочел положиться на Фолкса де Брете с его наемниками, которые слепо выполняли приказы, не задавая вопросов. Нужно положить конец слухам и сплетням, покарав для примера какое-нибудь благородное семейство на устрашение остальным. Он заставит навеки замолчать эту суку, подружку Эвизы. Матильда де Бреоз отказалась отдать в заложники обоих внуков, заявив во всеуслышание, что не доверит детей человеку, убившему собственного племянника Артура.
Джон отдал приказ об аресте Уильяма и Матильды де Бреоз, лорда и леди Хэй, живших на границе с Уэльсом, и, довольный собственным планом, решил осуществить его еще раз, и теперь уже преподать урок отцам церкви – растерзать одну жертву, чтобы притихли остальные. Джон выбрал бедного архиепископа Норвичского, который был настолько глуп, что всерьез принял указ папы и провозгласил с амвона, что тот из священников, кто останется верным королю, сам будет отлучен. Джон заказал для него новое облачение, только сделанное из свинца, и когда наемники силой надели его на архиепископа, тот задохнулся.
Джезмин была поглощена делами с рассвета до заката, стараясь побыстрее научиться премудростям ведения хозяйства. Она постоянно советовалась с кастеляном и запоминала обязанности каждого слуги. Как-то столкнувшись с Морганной, она спросила:
– Хотелось бы мне знать, чем ты занимаешься? В Маунтин-Эш каждый должен зарабатывать свой хлеб.
– Оказываю важные услуги лорду де Бергу, – коварно пропела валлийка.
– Неужели? И хозяин тобой доволен? Губы Морганны сжались.
– Он всегда улыбается, когда уходит от меня. Джезмин взглянула ей прямо в глаза.
– И каков мой муж в постели? Морганна не упустила случая уязвить госпожу:
– Не знаю... он предпочитает пол.
Губы Джезмин невольно дернулись в улыбке. Фолкон так и не велел забить дыру, поэтому ей было точно известно, что все ночи он проводит один.
– Ты выглядишь достаточно сильной и, думаю, неплохо справишься с работой на кухне, – решила она.– Я предупрежу кухарку, что у нее теперь новая помощница, которая будет носить воду и дрова.
Безумная ненависть вскипела в Морганне.
– Я вправду сильна и от такой работы стану еще сильнее, – презрительно бросила она, – а вот ты, по всей видимости, слишком слаба и худа, чтобы тягаться со мной!
– Просто пока мне нельзя поднимать ничего тяжелого, – мило улыбнулась Джезмин, – ведь я ношу ребенка, разве ты не знала?
Душа Морганны обратилась в кусок льда – теперь она твердо знала, что должна делать.
Джезмин до сих пор так и не удалось взглянуть на магические книги и колдовские рукописи, которые так занимали мужа, но увидев с башни, как он направляется к конюшням, она решила, что сейчас самое время.
Оказавшись в его комнате, она была почти ошеломлена – все здесь говорило о присутствии сильной личности, привыкшей к повиновению. Центральное место занимала массивная кровать с балдахином и занавесками из черного бархата с вышитым золотом изображением сокола. Над кроватью на каменной стене висели огромные двуручные мечи, такие тяжелые на вид, что Джезмин вряд ли могла хотя бы приподнять их. Неудивительно, что у него такие широкие запястья и мускулистые плечи! Пол покрывали не соломенные подстилки, как во многих знатных домах, а толстый красный ковер, вывезенный, без сомнения, из крестового похода в Святую Землю, перед камином были расстелены волчьи шкуры, серебристые, так и манившие растянуться на них. На стенах не висели гобелены, только кольца для факелов и великолепное оружие. По всему было видно, что Фолкон искусно владел всеми видами – от лука до кинжала.
У одной из стен стоял большой походный сундук с его доспехами, всегда начищенными и отполированными. Джезмин провела рукой по крышке из темного дерева. Этот сундук повсюду путешествовал с хозяином!
Даже изношенные петли были тщательно начищены. Сам воздух, казалось, был насыщен мужественностью этого необыкновенного человека. Все здесь было непривычно большим, под стать хозяину – кресла с мягкими подушками, стол, в котором были заперты карты, книги и перья. Открыв гардероб в поисках ключа, Джезмин едва не вскрикнула – в ноздри ударила знакомая смесь запахов кожи, сандалового дерева и дикого зверя-самца. Она покраснела. Именно этот аромат оставался на ее коже после любовных игр Фолкона.
Джезмин погладила тонкие батистовые рубашки, казавшиеся слишком изящными для этого мускулистого закаленного тела, дотронулась до кожаных курток и стальных кольчуг – эти больше подходили для его грубой силы; проверила карманы дублетов, на случай, если хозяин спрятал ключи туда, заметив, что они ничем не были подбиты, – наверное, и без того едва налезали на плечиши де Берга.
Не найдя ключей, Джезмин вернулась к столу, взяла зловеще выглядевший кинжал и попыталась сломать замок. Она так увлеклась, что опомнилась, лишь услыхав скрип двери. Джезмин быстро отпрянула, чувствуя себя пойманным воришкой. Неловко сжимая кинжал, она ждала, когда Фолкон даст волю гневу, но зеленые глаза загорелись радостью.