Сокол Ясный
Шрифт:
Встав на колени возле ее изголовья, Пребран наклонялся все ниже. В душе вдруг родилась сумасшедшая радость: ведь именно его ждала здесь эта красота! Именно ему назначено пробудить ее к жизни и вывести на вольный свет! Пробудить любовь, которая дремлет во тьме, вывести солнце на небосклон, чтобы эта же красота озарила и согрела своими лучами весь мир.
Но для этого он должен передать ей тот огонь, который она же зажгла в его груди. Чувствуя, что сейчас способен согреть своим дыханием всю землю, Пребран наклонился и поцеловал ее сомкнутые губы.
И, еще не оторвавшись от них, ощутил, как она глубоко-глубоко вдохнула, втягивая тепло, которое он ей принес. Ее губы
***
…Она смотрела и не понимала, проснулась или нет. Когда-то давно к ней уже приходил этот сон: она уже видела этого парня, рослого и плечистого, такого похожего на Бранемера, но только без бороды и без седины в темно-русых волосах, с грубоватыми чертами лица, с прямоугольным лбом, даже на вид твердым как камень, с жесткими складками у рта. Не сказать чтобы он был красив, но облик его дышал силой, говорил о нраве упрямом и решительном.
Она все еще спит и снова видит тот сон, в котором Бранемер на тридцать лет моложе! Или это не она… это настоящая, истинная Лада просыпается в подземелье и видит своего божественного жениха… Но почему же тогда она помнит свое земное имя? Почему ждала, что проснется на земле, под Ладиной горой на Десне? Унелада не знала, кто придет ее будить: этого не знал даже Огневед, через которого она получала вести из мира живых. Ей было известно, что ее нареченный жених, Хортеслав, ранен – это ее не удивило и даже не огорчило, ведь она сама уговорила бабушку-судьбу отдать победу Бранемеру. О приезде Пребрана она не успела узнать и ожидала, что будить Ладу явится сам князь. И перед ней действительно был он, но только молодой. Такой, какого видела когда-то ее мать, но какого ей, как она думала, увидеть не суждено.
Она села, опираясь о лежанку и в изумлении глядя на него. Ей полагалось пробормотать: «Как же долго я спала!», но вместо этого она невольно воскликнула:
– Кто ты?
– Я…
Пребран даже растерялся. Захваченный чувством, он упустил все мысли, не помнил толком, кто он такой. Зато помнил, зачем пришел.
– Вот! – Он протянул ей кольцо. – Огнесвет…
Унелада глядела то на него, то на кольцо. Он сам не сообразил, что невольно ответил на ее вопрос, а между тем она поняла так, что он назвал ей свое имя.
– Это тебе, – добавил он, взял ее руку и надел кольцо на палец.
И сжал ее кисть, не зная, что еще сказать, но уверенный, что хочет остаться рядом с пробудившейся весной на всю жизнь.
– Откуда же ты взялся? – Унелада жадно рассматривала его и видела все больше сходства с отцом: и внешнего, и внутреннего, сколько его могла видеть разве что Милозора.
Унелада знала, что у Бранемера есть взрослый сын, но свыклась с мыслью, что он никогда не вернется – возможно, потому, что именно этого ей и хотелось. И теперь, когда он появился и сидел перед ней, у нее было чувство, что он с неба упал или был слеплен из снега и ожил, как в сказании. Чудом возникший уже взрослый сын «старика и старухи», которые так долго считались бездетными.
И в то же время она не могла отделаться от мысли, что перед ней – сам Бранемер, но молодой – тот самый, которого она так желала увидеть еще
Унелада протянула руку и коснулась его щеки – нет, это был не морок. Пребран взял ее руку в свою. Он смотрел на нее с тем же восхищением, что и тот, осенний Бранемер, но без прежней рассеянности и сожаления о несбыточном: он был весь сосредоточен на ней, уже предан ей всей душой, и в его восторженном взгляде горела радость открытия, обретения новой цели в жизни. Она и была этой целью. У этого Бранемера не висело за спиной ни прожитых лет, ни старой жены, ни разочарования в мечтах о наследнике – он весь принадлежал только ей, своей юной Ладе. И все хорошее, что сужено было ему в жизни, еще лежало впереди, – нетронутое, нерастраченное, тесно связанное с ней и ни с кем иным.
Унелада вскочила и придвинулась к нему вплотную, взяла его в лицо в ладони, жадно вглядываясь в каждую черту и смеясь от недоверчивой радости. И Пребран, глядя в ее сияющие глаза, себя не помнил от удивления и восторга: она любила его! Он всем существом ощущал исходящие от нее горячие волны любви; эта любовь уже лишила его воли, заслонила все прежнее. Но он не жалел об этом, потому что и сам не хотел ничего, кроме как служить ей до самой смерти.
– Милый ты мой! – Унелада сжала ладонями его щеки, потом взъерошила волосы, которые Милозора сегодня утром так тщательно расчесывала и укладывала. – Как же долго я ждала тебя!
И ему уже было стыдно, что он заставил ее ждать так долго, пока скрывался по лесам и думал, что ему судьба никогда оттуда не выйти.
– Я больше не уйду… – проговорил он с твердой уверенностью, будто дороги назад ему просто нет.
– Конечно, не уйдешь! – Пробужденная Лада обвила его шею своими нежными руками и прильнула к щеке. – Ты мой муж отныне, а я жена твоя!
И она поцеловала его со страстью, которая так долго копилась в ней среди подземного мрака. Кольцо Огнесвет сияло на руке Лады, обнимавшей своего медведя. Она нашла своего суженого, того, кому могла дать счастье, того, кто ждал ее все эти годы где-то во тьме…
***
Выведя пробужденную Ладу на волю, будущий дешнянский князь Пребран Огнесвет справил свадьбу тем же вечером, как это и было принято в роду. Будущему полоцкому князю, хоть он тоже не остался без невесты, со свадьбой предстояло ждать до возвращения домой, а это нельзя было сделать так уж быстро – пока не спало половодье и не просохли сухопутные дороги. Хортеслав спешил, зная, как тревожится о нем дед, отпустивший внука по невесту почти полгода назад, да и сам беспокоился, как там что: дед ведь старый, всякое может случиться. Тем не менее миновал целый месяц, прежде чем молодому князю с невестой и дружиной удалось уехать с Десны, и только в зеленый месяц травень они наконец прибыли в Смолянск, родной город Хортеслава.