Соколиная охота
Шрифт:
Но за каким чертом примчались в Париж Роберт Турский, Эд Орлеанский, Гонселин Анжерский и прочие сеньоры, Бернард Септиманский понять не мог. Да мало того что примчались, так они еще и остались здесь, составив воистину блестящую свиту юному Карлу, о которой тот еще несколько дней назад мог только мечтать. Допустим, сеньоры разочаровались в императоре Лотаре, который на редкость бездарно организовал поход в Баварию против Людовика Тевтона, но неужели они думают, что мальчишка Карл, этот маменькин сынок, окажется лучшим полководцем? Или им мнится, что коннетабль Виллельм вспомнит молодость
– Я надеюсь не на коннетабля, благородный Бернард, и уж тем более не на графа Вельпона, который и в молодые годы не был бравым воякой. Я надеюсь на себя, – с усмешкой отозвался на вопрос огорченного Бернарда граф Эд Орлеанский и смахнул с роскошных светлых усов кровавые капли виноградного вина. – Я хочу владеть своей землей не по милости сильного императора, а по праву наследования. Я хочу сам раздавать земли вассалам и быть владетельным князем, а не временщиком.
– И ты полагаешь, что это возможно, благородный Эд? – нахмурился граф Септиманский.
– При сильном императоре – нет, а при слабом – да. Вот почему я здесь, а не в Ахене, где засел император Лотарь.
Разговор этот происходил в доме, расположенном в центре Парижа, который граф Орлеанский купил у купца, не то грека, не то рахдонита. Этот дом не шел ни в какое сравнение по величине и защищенности с королевским замком, зато намного превосходил его в роскоши убранства. Эти процентщики-кровососы умели устраиваться в жизни куда лучше, чем знатные сеньоры. Своих гостей Эд Орлеанский потчевал из серебряной посуды, чем вызвал зависть у графа Бернарда, привыкшего к оловянной и глиняной. Свои серебряные кубки и блюда он предпочитал хранить в сундуках, под надежными запорами. Но граф Эд Орлеанский был богат и не считал нужным это скрывать.
– А викинга ты не боишься? – прищурился в сторону графа Орлеанского Бернард.
– Викинг – чужак в наших землях. Он пришел и ушел. А нам здесь жить, благородный граф.
– Но этот викинг из рода Меровингов!
– А кому это ныне интересно, дорогой Бернард, – пожал плечами граф Эд. – Меровинги потеряли власть сто лет назад, и вряд ли викингу удастся исправить положение. Кстати, ты уже виделся со своим племянником?
– Каким еще племянником?
– Я имею в виду Пипина, сына Пипина Аквитанского.
– А он разве в Париже?
– Вчера он был у меня.
– Просил денег, – догадался Септиманский.
– Мне показалось, что Пипин разбогател. Во всяком случае, в Реймсе он швырял денарии направо и налево.
Нельзя сказать, что граф Бернард огорчился приезду сына своей сестры в Париж, но уж точно не обрадовался. Пипин был вздорным малым, но это, разумеется, не повод, чтобы лишать его наследства. К сожалению, император Людовик думал иначе, а точнее, иначе думала императрица Юдифь, хлопотавшая о наследстве для своего сына. Бернард не рискнул вступиться за племянника, слишком уж велик был риск потерять графство Септиманское, расположенное в Аквитании и пожалованное в свое время все тем же Людовиком. Но сейчас император мертв, а его сыновья слишком слабы, чтобы диктовать условия владетельным сеньорам, так почему бы графу Бернарду не воспользоваться счастливым случаем и не закрепить за собой и своими наследниками богатый аквитанский город Септимань и окружающие его благодатные земли.
Пипин сам пришел к дяде, но не в королевский замок, разумеется, куда этого бродягу, скорее всего, не пустили бы, а в скромный домик, принадлежащий одному из клиентов Бернарда. Это строение граф Септиманский иной раз использовал для тайных встреч.
Держался Пипин уверенно, чтобы не сказать нагло, и, видимо, действительно не испытывал недостатка в средствах. Круглые глаза его насмешливо смотрели на озабоченного дядюшку.
– Заложил замки? – попробовал угадать причину нынешнего благосостояния племянника граф Бернард.
– Скорее, собственное имя, – усмехнулся гость, без церемоний присаживаясь к заставленному яствами столу.
– И сколько ныне стоит имя «Пипин»?
– Гораздо дороже, дорогой дядя, чем имя «Бернард». Десять тысяч денариев.
– Уж не дьяволу ли ты его продал? – удивился Септиманский.
– Нет. Рахдониту.
– Боюсь, дорогой племянник, тебе не хватит жизни, чтобы рассчитаться с долгами.
– А я надеюсь, что ты мне в этом поможешь.
Бернард видел в своей жизни немало наглецов, но Пипин сын Пипина выделялся и в этом ряду. Самым умным было бы выставить беспутного юнца за порог, но граф Септиманский питал слабость к сестре, которая перешла и на ее непутевого отпрыска.
– Есть люди, готовые заплатить немалые деньги за одну весьма скромную услугу с твоей стороны.
– Выходит, и имя «Бернард» кое-чего стоит? – не удержался от насмешки граф Септиманский.
– Не кое-чего, а целых пять тысяч денариев. Но не за имя, а за голову. Разумеется, голову не твою.
– Спасибо и на этом, дорогой племянник, но граф Септиманский не наемный убийца и не дурак, чтобы продаваться так дешево.
– Но ты ведь даже не спросил, чья это голова.
– Дорогой Пипин, я слишком долго живу на свете, чтобы нуждаться в советах желторотых птенцов вроде тебя. Твоим кредиторам нужна жизнь викинга. Или я не прав?
– Я всегда знал, что мой дядюшка – самый проницательный человек в империи. И самый умный.
– Тем не менее, дорогой Пипин, у тебя хватило наглости предлагать самому умному человеку в империи на редкость невыгодную сделку. Опомнись, мой мальчик, ты стал на скользкий путь.
– Твоя цена? – спросил Пипин, отодвигая в сторону опустевшую оловянную кружку.
– Графство Септиманское должно стать моим наследственным владением.
Пипин удивленно присвистнул.
– Император Лотарь никогда на это не согласится.
– Тем хуже для императора, – отрезал Бернард. – Впрочем, у него есть время подумать.
– Ты зарываешься, дядя, – покачал головой Пипин. – К лету у Лотаря будет под рукой стотысячное войско, и тогда твои услуги уже не понадобятся никому. А за твою собственную голову я не дам даже паршивого медяка. В конце концов, почему ты решил, что десять тысяч – слишком малая цена за голову варяга?
– Поначалу мне показалось, что речь шла о пяти тысячах?
– Я удвоил ставку. Точнее, эту ставку удвоил мой хороший знакомый.