Сокровенные тайны (За семью печатями)
Шрифт:
Рид стоял, опершись о верхнюю перекладину изгороди, свободно свесив кисти рук. На них были те же кожаные перчатки, как в тот вечер несколько дней назад, когда он притянул ее, плачущую, к себе и сжал. Странное и восхитительное волнение охватывало ее при воспоминании о том, как его руки скользили по ее спине и наготу ее отделял от них лишь махровый халат. В ладони, которой он тогда обхватил ее голову и прижал к груди, сейчас лежал секундомер.
На самые брови была надвинута та же ковбойская шляпа, в которой она впервые увидала его. Русые волосы падали на воротник плаща. Рид повернул голову, и она увидела его четкий, ясный профиль. В нем не было ничего размытого, незаконченного. От дыхания облачко пара возникало возле губ, которыми он поцеловал ее влажные волосы и сказал о кремации Седины.
— Пускайте! — крикнул он жокеям.
Голос шерифа Ламберта был такой же мужественный, как и черты лица. Выкрикивал ли он команды или говорил колкости, она неизменно всем телом, как бы нутром своим, реагировала на него.
Из-под тяжелых копыт пробегающих коней — их было четыре — с дорожки, которую загодя, утром, взборонил тренер, лысели комья земли. Клубы пара вырывались из раздувавшихся ноздрей.
Попридержав лошадей, всадники заставили их перейти на шаг и направили к конюшням. Рид крикнул одному:
— Джинджер, как он сегодня?
— Даже сдерживать приходится. Он сегодня в порядке.
— Выпусти его. Он бежит с желанием. Проведи один круг и выпусти.
— Ладно.
Тщедушный жокей, в котором Алекс только теперь распознала молодую женщину, поднесла арапник к козырьку шапочки и, слегка дав шенкель своему великолепному коню, направила его назад на дорожку.
— Как его зовут?
Рид резко обернулся. Алекс пронзил взгляд его прищуренных глаз, затененных полями шляпы; у внешних уголков разбегались симпатичные морщинки.
— Это она.
— Нет, коня?
— А-а. Коня зовут Быстрый Шаг.
Алекс подошла поближе и оперлась руками о забор.
— Ваш?
— Да.
— Призер?
— На карманные расходы хватает.
Алекс смотрела, как всадница пригнулась в седле.
— Она, видно, дело знает, — заметила Алекс. — Такая крошка и управляется с этим гигантом.
— Джинджер у Минтона одна из лучших объездчиков — их так называют. — Он вновь переключил внимание на коня и всадницу, приближавшихся по дорожке стремительным галопом. — Молодчина, молодчина, — шепотом приговаривал он. — Идет так, будто всю жизнь призы брал.
Он гикнул, когда Быстрый Шаг пронесся мимо. Его согласованно работающие мышцы, удивительная ловкость и невероятная сила производили впечатление.
— Отлично прошел, — сказал Рид наезднице, когда та подвела к нему коня.
— Лучше?
— На целых несколько секунд.
Рид ласково и одобрительно заговорил с жеребцом; нежно потрепал его, приговаривая что-то, и казалось, конь его прекрасно понимает. Жеребец резво перебирал ногами, раздувая хвост: он знал, что в конюшне его ждет вкусный завтрак в награду за то, что он так угодил хозяину.
— У вас с ним, очевидно, полное взаимопонимание, — заметила Алекс.
— При мне его родитель покрывал кобылу. Присутствовал я и тогда, когда она ожеребилась и он появился на свет. Все думали, он задохлик, хотели даже усыпить.
— Как вы его назвали?
— Задохликом называют жеребенка, который при родах испытывает недостаток кислорода. — Он покачал головой, не отрывая глаз от скакуна, входившего в конюшню. — А я думал иначе. И оказался прав. С такой родословной, как у него, из коня по всем статьям должен выйти толк; так оно и получилось. Ни разу он не обманул моих ожиданий. Всегда выкладывается до последнего, настоящий боец.
— Имеете полное право им гордиться.
— Пожалуй, да.
Его притворное равнодушие не обмануло Алекс.
— А что, лошадей всегда так сильно гоняют?
— Нет, сегодня просто вывели пробежаться на короткую дистанцию, чтобы посмотреть, как они поведут себя на дорожке рядом друг с другом. Четыре раза в неделю их пускают пробежать один-два круга галопом. Это как у людей бег трусцой. А после такого бега, как сегодня, их два дня просто вываживают.
Он повернулся и направился к оседланной лошади, стоявшей на привязи у столба.
— Куда вы едете?
— Домой. — Он вскочил в седло со свободной грацией настоящего ковбоя.
— Мне нужно поговорить с вами, — испуганно крикнула Алекс.
Он наклонился и протянул руку.
— Забирайтесь.
Из-под шляпы на нее с вызовом смотрели зеленые глаза.
Она поправила на переносице очки и направилась к лошади, изображая уверенность в себе, которой отнюдь не испытывала.
Самое трудное оказалось уцепиться за руку Рида. Он почти без усилий поднял ее, предоставив ей самой устраиваться на отлогой части седла позади него.
От одного этого можно было потерять самообладание, но, когда он, сжав коленями бока лошади, погнал ее вперед, Алекс швырнуло на его широкую спину. Руки ее сами невольно обхватили ею талию. Она старалась держать их значительно выше пояса. С воображением справиться было труднее. Мысли ее то и дело возвращались к его распроклятой потертой ширинке.
— Вам тепло? — спросил он через плечо.
— Да, — соврала она.
Она ведь поначалу решила, что длинный белый плащ с глубокой складкой на спине был надет лишь для шику. Такой плащ она видела только в одном вестерне с Клинтом Иствудом. Теперь же ей стало ясно, что его надевают для того, чтобы согревать ляжки наездника.
— С кем же вы вчера вечером встречались в баре?
— Это мое дело, Рид. Почему вы за мной следили?
— А это мое дело.
Это был тупик. Но она пока настаивать не станет. У нее был заготовлен для него целый список вопросов, однако сосредоточиться было трудно, так как при каждом толчке она особенно остро чувствовала его возбуждающую близость. И она выпалила первый пришедший в голову вопрос;
— А как это вы с мамой так тесно сдружились?
— Мы же вместе росли, — сказал он небрежно. — Началось все на площадке для игр младшеклассников, а с годами крепло.