Сокровища чистого разума
Шрифт:
Двадцать секунд из тридцати.
Двадцать ударов сердца.
Двадцать безжалостных щелчков тонкой часовой стрелки.
Импакто и один доминатор на земле горят и плавятся, взрываются алхимическими снарядами, что заготовили для Карузо, плачут кровью, умирают… Две пылающие глыбы на твёрдой земле Камнегрядки… Лекрийский флагман как раз собирается к ним, медленно разрушаясь под беспощадным давлением ярко-голубой молнии и распахиваясь, подобно рту деревянной куклы. Лекрийский флагман – покойник, когда ещё увидишь гибель столь большого корабля, но Тогледо некогда таращиться на
Тогледо двигает рычаги, приводя в движение зеркала, бросает взгляд на хронометр и мысленно стонет: «Как же медленно…»
Зеркала едва перемещаются, меняют положение с осторожной неспешностью, чтобы не потерять фокус, чтобы узкий, смертельно опасный луч не превратился в голубой поток, способный обжечь, но не убить. Чтобы смерть продолжила свой сладкий пир.
Двадцать пять секунд.
«Пророк Вуучик» вонзается в скалу, превращается в третью груду горящих обломков имени гения Холя и умения Тогледо, хоронит под собой всех, кому довелось служить на лекрийском флагмане, а луч впивается в нос «Пророка Бочика», и скорость смещения зеркал снова падает, потому что луч пронзает обшивку и внутренности цеппелей далеко не сразу, лучу нужно время…
Которого становится всё меньше…
Тик-так…
Времени так мало, что Тогледо пробивает холодный пот. У него стучат зубы и дрожат руки, но он не уходит, не приказывает уходить. Он дрожит, потеет, но продолжает резать доминатор, потому что знает: эскадру следует уничтожить полностью, ибо даже один корабль изменит ход сражения.
Тридцать пять секунд.
«Ещё чуть-чуть!» – кричит астрологу Тогледо и радуется, что Мужере понятия не имеет о «правиле тридцати секунд». Кричит, отодвигает в сторону переговорную трубу и шепчет:
– Вы исполнили мою мечту, синьор инженер, и я вас не подведу. Я сделаю всё, что нужно, чего бы мне это ни стоило…
Сорок пять секунд с начала эксперимента.
«Пророк Бочик» идёт к земле. Зеркала перемещают луч смерти к пытающемуся развернуться «Резкому». На глазах Тогледо слёзы, но он не приказывает уходить.
Пятьдесят секунд.
Саймон смотрит на то, как падают на землю горящие обломки его будущего.
Он знает, что нужно идти, что дорога каждая секунда и лишнего времени нет… то есть теперь его совсем нет, потому что ход сражения изменился на сто восемьдесят градусов и банкуют мриты. Знает, что нужно срочно решать, что делать дальше… Знает. Но не может заставить себя пошевелиться. Стоит и смотрит, понимая, что вряд ли когда-нибудь ещё увидит нечто подобное.
– Теперь, Рубен, ты знаешь, что придумал Холь. Ты доволен?
Впервые в жизни Саймон называет губернатора на «ты», при этом – неожиданно для себя – вслух, и стоящий рядом Ядге немедленно интересуется:
– Полагаете, Его превосходительство
– Уверен, – коротко режет одноглазый.
Святое имя не помогло «Пророку Вуучику» удержаться в небе, не защитило от страшного изобретения Холя, и рухнувшая туша доминатора давит не только скалы Камнегрядки, но и надежды десанта.
– Что же делать?
Ядге, как все остальные гвардейцы, опытен и умел, смел, решителен, находчив, но он – военный, привык получать приказы и сейчас машинально обращается к старшему по званию, который – это военным вдалбливают с первых дней в армии – в любой ситуации обязан знать ответ на вопрос.
– Что же делать?
Они ворвались в форт, проявив отчаянную смелость и решительность, но сейчас растеряны, сгрудились толпой, ошеломлённо наблюдая за гибелью эскадры, а потом развернулись к одноглазому.
– Уходить? – предполагает кто-то из задних рядов, и поэтому Фил не успевает различить лицо труса.
Но на вопрос реагирует уверенно:
– Догонят.
– У Вени достаточно проблем.
Форт наполовину разрушен, наверняка есть жертвы среди солдат, доминатор ушёл в переход, и вряд ли Мритский соберётся преследовать отступивший десант. Саймон ещё не придумал, что делать дальше, но точно знает, что уходить прямо сейчас нельзя ни в коем случае.
– Веня – мстительный ублюдок, он обязательно отправит за нами погоню.
– Что же делать?
Далеко в небе начинает разваливаться «Пророк Бочик».
Что же делать? До сих пор всё шло по плану: через разрушенные Южные ворота гвардейцы проникли в форт, перебили стражников, попытавшихся им помешать, лихим наскоком пробились в Западный сектор – авангард уже вошёл внутрь, но теперь… теперь всё это ничего не значит, потому что эскадра погибла, и думать нужно не о приказе мёртвого Рубена, а об элементарном выживании.
– Бросим бомбомёты и быстрым маршем дойдём до Сочности! – продолжил тот же голос. – Мриты не успеют за нами!
– Нужно взять бронетяги! – рычит Саймон, положив руку на торчащий из кобуры пистолет, и всем становится ясно, что одноглазый готов пристрелить любого усомнившегося в его приказе. – В Восточном секторе есть гараж, и если бронетяги на ходу, они – наша единственная возможность эвакуироваться.
Твёрдый голос вкупе с разумным предложением дает эффект.
– Всё верно!
– Правильно!
– Берём бронетяги!
Гвардейцы снова знают, что делать, окрылены, обрели почву под ногами, некоторые уже разворачиваются в сторону Восточного сектора, а Фил берёт Ядге за плечо:
– Разделимся. Ты с тремя десятками парней должен кровь из носу взять все наличные бронетяги и захватить Северные ворота. А самое главное – подождать меня.
Последнее предложение не кажется разумным, и Ядге поднимает брови:
– А вы?
– Я попробую взять Холя или Веню.
– Зачем? – удивляется гвардеец.
– Ты представляешь, сколько заплатят галаниты за этот луч? – Фил резким движением указывает в сторону сражения. Точнее, в сторону избиения эскадры, последний корабль которой – импакто «Резкий» – уже целится носом в землю. – Если добудем информацию – утонем в золоте.