Сокровища Кенигсберга
Шрифт:
– Что-то я не понимаю, куда ты клонишь и почему, скажи на милость, то, что случилось пятьдесят лет назад в сотнях километров от Москвы, может нам сейчас помешать? – недовольно пробурчал подполковник.
– Сейчас объясню, – полез в свою папку за очередными документами Хромов. – Вот тут лежит ответ на Ваш вопрос, – произнес он, любовно раскладывая на столе несколько архивных справок и фотокопий каких-то документов.
Закончив свои приготовления, Илья откинулся на спинку стула и начал излагать свою, выношенную за последние дни гипотезу.
– Я ведь, Владимир Степанович, не просто так упомянул Александра Ивановича Сорокина. Ведь именно с ним произошли эти события, и нам надо приложить все силы, чтобы понять, почему он молчал столько лет.
– Боялся, видимо, – ответил заинтригованный подполковник.
– Согласен, боялся, но вот чего? Вопрос, я понимаю, странный, но не в нем ли скрыт ответ на него, а? – Илья Федорович вскочил и, по примеру своего начальника, принялся расхаживать по кабинету. – Пока я занимался всеми этими делами, связанными с Янтарной комнатой, я, естественно, не мог не задаться вопросом о том, какой же объем она занимала в сложенном виде? И я вскоре выяснил, какой! Вы будете сильно удивлены Владимир Степанович, но вся она, будучи упакованной в ящики, легко поместилась бы в углу Вашего кабинета.
– Не может быть! – действительно удивился подполковник, – и как же ты это установил?
– Да очень просто, – ответил, останавливаясь у стола, майор. Известно, что летом 1775 года Янтарную комнату переносили из Зимнего дворца в Царское село. Переноску осуществляли семьдесят шесть отборных гвардейцев. Для простоты счета будем считать, что сорок пар. Каждая пара, допустим, несла уж никак не более семидесяти килограммов. Итого, две тысячи восемьсот килограммов. Удельный вес янтаря 1,1, а значит и объем всей их поклажи составлял не более трех кубометров.
– Всего-то? – презрительно фыркнул Владимир Степанович.
– Вот я и говорю, – продолжил Илья, – пусть с учетом особо тщательной упаковки и более поздних дополнений ее объем мог увеличиться до десяти кубометров, но это и все!
– То есть, ты хочешь сказать, что вся эта знаменитая Янтарная комната занимала объем, равный объему ванной комнаты в моей квартире? – озабоченно потер подбородок Владимир Степанович. – Ну, теперь я понимаю, почему ее до сих пор не нашли, она, оказывается, совсем маленькая!
– Вот тут то и прячется главный парадокс, – продолжил свою мысль майор. – Нам ведь доподлинно известно, что отец «Толмача» был танкистом, мало того, воевал на тяжелых танках, сначала на КВ, а затем на ИС-2. Поэтому у меня сразу возникает законный вопрос, как он один мог обнаружить это сокровище? Он ведь к тому же был даже не рядовым танкистом, а командиром целого батальона! Да он даже, пардон, в туалет не ходил без своего экипажа. И где же был, спрашивается, его экипаж в то время, пока он что-то там находил? Да подобной ситуации даже теоретически невозможно себе представить, тем более что бои за город были в самом разгаре. Создается, таким образом, парадоксальная ситуация. Янтарная комната была столь мала, что наш славный капитан Сорокин, разъезжая по Кенигсбергу на своем тяжелом танке, просто никак не мог найти столь незначительный предмет и уж тем более не мог найти его в одиночку. – Хромов умолк на несколько секунд, переводя дух. – А если все же и нашел, то уж никак не мог скрыть свою находку от своего экипажа. Идем далее, – прищелкнул пальцами Илья Федорович. – Отметем на время все наши сомнения и примем за аксиому тот факт, что наш бравый капитан неведомым образом и непонятно почему один, но действительно обнаружил неизвестно где спрятанную Янтарную комнату. Нашел, сидит на ней. Но она же лежит в ящиках! Этот бесспорный факт установлен по показаниям десятков человек. Знает ли наш капитан немецкий язык? Думается, вряд ли. Но предположим даже, что знает и переводит надписи на ящиках. Но ведь немцы никогда не писали на таре, что находится внутри. Индицировалась только принадлежность груза и в лучшем случае давали стандартные предупреждения, и то только в том случае, если это были взрывчатые вещества. Но, Бог с ними, с надписями, наш Сорокин мог залезть в один из ящиков просто так, из любопытства. И вот тут мы задаем себе еще один, но кардинальный вопрос: а был ли наш танкист в то время таким уж высококлассным искусствоведом, чтобы с первого взгляда определить, что лежит перед ним, сокровище какого масштаба? И вот уж тут я отвечаю со стопроцентной уверенностью: нет, не мог! Бывший малограмотный мельник, перед армией подрабатывавший в захолустной Рязани частным гужевым извозом, да он абсолютно точно совершенно ничего не смыслил в этом вопросе. Бьюсь об заклад, что он никогда и в руках-то янтарь не держал.
– В этом ты, пожалуй, прав, – включился в обсуждение вопроса подполковник. – Ведь основные месторождения этой смолы, если мне не изменяет память, находились в то время на территории буржуазной Литвы и Германии, а они с нами отнюдь не дружили. И насчет того, что Александр Иванович не шибко разбирался в тонкостях искусствоведения, это ты тоже точно подметил. Однако! Мне кажется, что ты очень категоричен в своих выводах. Да будет тебе, к примеру, известно, что воинские части, принимавшие участие в боевых действиях на линии Маннергейма, отводились на отдых и переформирование именно в Ленинград. А ведь от Ленинграда до Екатерининского дворца рукой подать. Могло наше командование устроить нашим бойцам экскурсию в Царское Село? Конечно могло, и запросто устраивало.
– Пусть так, Владимир Степанович, – перебил его майор, – пусть Сорокин-старший и видел однажды Янтарную комнату, но мне все равно непонятно, когда он имел время доподлинно разобраться с тем, что нашел, если действительно нашел. Ведь наши части ворвались в предместья Кенигсберга только седьмого апреля, а утром девятого числа остатки полка, где служил наш Сорокин, уже были выведены в городок Нейхорст на переформирование!
– Да уж, – забурчал подполковник, – действительно загадка. Ну что ты хочешь от меня, Илья, я ведь знаю не больше твоего. Так уж случилось. Столкнулись мы со столь загадочным делом. Что же нам теперь, опустить руки и пустить пузыри или решимся идти до конца?
– Вопросов нет, Владимир Степанович, – снова перебил его майор, – я, собственно, как раз и подошел к главным выводам своего исследования. Сдается мне, что не Янтарную комнату нашел капитан Сорокин, вернее не ее одну. Скорее всего, события развивались следующим образом.
Илья Федорович, устав носиться по кабинету, пододвинул стул и уселся наконец с другой стороны стола, точно напротив Крайнева.
– Моя догадка состоит в том, что действовал в действительности Сорокин все же не один, а со своим экипажем и что они нашли в действительности не жалкую кучку ящиков с Янтарной комнатой, а такую кучищу всякого добра, что наши танкисты просто потеряли головы. Тут и случились, видимо, с его спутниками какие-то действительно ужасные события, и такие, что наш капитан предпочел за счастье молчать об этом как рыба почти пятьдесят лет. Но меня в последнее время гложет мысль, что я знаю, почему он молчал!
Хромов снял пробку с графина с водой, налил полный стакан и залпом выпил. Воспользовавшись образовавшейся паузой, Владимир Степанович быстро прикурил папиросу, которую он, увлеченный рассказом майора, держал во рту незажженной уже минут пятнадцать.
– Ну, и почему же? – спросил он, испытывая жгучее любопытство.
Утоливший жажду майор поставил стакан на поднос и оперся локтями на стол.
– У меня есть твердое убеждение в том, что таких причин у него было как минимум две, но были они совершенно разного свойства. Первая заключалась именно в том, что он был не один. А поскольку тайна эта свято соблюдалась им столько лет, то у меня лично закрадывается определенное сомнение: а не был ли наш капитан заранее уверен, что никто другой об этом секрете не разболтает?
– Иными словами, он точно знал, что все остальные свидетели мертвы, – подвел итог его рассуждениям подполковник.
– Скорее всего, – кивнул Илья, – но только эта причина не могла закрывать ему рот столько времени. Ведь уже давным-давно все военные прегрешения и даже преступления были списаны в архив и забыты. Но старший Сорокин продолжал молчать, хотя мог бы легко прославиться на всю страну, а заодно и значительно улучшить свое, как мы с Вами хорошо знаем, далеко не блестящее материальное положение. Но он тем не менее продолжал молчать! Значит, была еще одна причина для его молчания. И причина эта могла заключаться только в количестве найденного, вернее в его стоимости.