Сокровища Рейха

Гиффорд Томас

В бачке оказались какие-то отбросы, окурок сигары, пепел.

– Что дальше? – спросил я.

– Спасибо, мистер Купер. – Он расплылся в широкой белозубой улыбке. – Ровно ничего. Но, пожалуйста, запомните, что вы там видели. Завтра, возможно, мы поговорим об этом. О, не беспокойтесь! Это игра. Всего лишь игра.

В прихожей он энергично напялил свое замшевое пальто.

– Загляните завтра ко мне в контору. Все станет более или менее ясно, получим результаты вскрытия, прояснится картина этого печального события. Вы собираетесь ночевать здесь?

– Нет, я буду ночевать во флигеле.

– О да, разумеется. Что ж, пожелайте от меня

спокойной ночи мисс Смитиз. – Он остановился в открытых дверях, и холл мгновенно наполнился леденящим холодом. – И постарайтесь хорошенько выспаться. На вас лица нет.

Когда я вернулся в библиотеку. Пола внимательно разглядывала фотографии на стенах.

– Боже мой, Джон, – произнесла она, как только я плюхнулся в кресло за столом своего деда. – Это просто непостижимо. Музей какой-то. Я слышала о политических связях вашего деда, знала, что он был фашистом, но, когда смотришь на эти фото, начинаешь с ужасом понимать, что все это слишком реально, точно в документальных киножурналах. – Я кивнул и осушил чашку остывшего кофе. Она продолжала возбужденно: – Остин Купер с Гитлером, Остин Купер с Риббентропом, Остин Купер со Шпеером, Остин Купер с Герингом, Остин Купер с Муссолини, Остин Купер бог знает с кем! Удивительно, почему нет фотографии Остина Купера, пожимающего руку самому дьяволу?

– О, она, должно быть, где-нибудь все же есть, – ответил я.

Пола вновь повернулась ко мне:

– Это беспокоит тебя?

– Нет, ничуть. Я никогда не задумывался над этим.

Она снова опустилась в кресло, уставившись на меня остекленелым взглядом:

– Как тебе Питерсон?

– Хитрый, дьявол. К тому же самовлюбленный и немножко сумасшедший. – Я зевнул. На улице продолжал свистеть ветер, снег тихонько постукивал в окна, но я уже привык и не реагировал на это.

– Интересно, какие у него мысли? Зачем он повел тебя в кухню? – Она тоже зевнула, покачала головой.

– По-видимому, чтобы порисоваться. – Я сам не был уверен, действительно ли я так думаю или мне только хочется так думать. – Произвел наверху маленький подсчет, сколько осталось коньяка в бутылке, ну прямо Шерлок Холмс. В кухне ткнул меня носом в фужер, потом в мусорный бачок. Не знаю, зачем ему это понадобилось, но комедиант он настоящий. Ничего, завтра ему так или иначе придется мне все объяснить.

Пробило час ночи. Я направился в кухню, проглотил таблетку от головной боли. Пола, услышав журчание воды из крана, пришла ко мне и выпила успокоительное.

– Мне пора домой, – сказала она.

– Хорошо. – Помогая ей надеть пальто, я спросил: – Пола, а как насчет документов, которые ты нашла? Я полагаю, рано или поздно Питерсон все равно узнает о них.

– Совсем не обязательно. – Она застегнула пальто, взяла сумку, перчатки. – Какое отношение они имеют к Питерсону?

– Никакого, если Сирил умер естественной смертью. Однако, судя по реакции Брэдли, когда он осматривал тело, и по тому, как рыскал повсюду Питерсон… Право, не знаю, Пола, но если в смерти Сирила есть что-то подозрительное, тогда Питерсон захочет получить ответы на кучу вопросов. Наверняка он спросит, с какой стати Сирил решил приехать сюда из самого Буэнос-Айреса. – Мы стояли в холле, глядя друг на друга. И опять мне подумалось, что Пола очень привлекательна и что Сирил знал толк в женщинах. – Ладно, поговорим об этом утром. Артур скажет, как нам лучше поступить.

Мы вышли на улицу и попробовали завести ее машину. На ней лежал толстый слой снега, и я начал

сгребать его ладонью. Снег был сухим, мягким, точно пух, и ужасно холодным. Пола села за руль, включила зажигание. Раздался неприятный скрежет, потом еще и еще. Я обошел машину, чтобы очистить заднее стекло. Скрежет становился все тише. Я вновь подошел к Поле. Она поглядела на меня со слабой улыбкой.

– Еще один сюрприз.

– Слишком холодно, – заметил я. – Она не заведется. Бросай это дело. Придется ночевать здесь.

Наше дыхание стыло в воздухе. От мороза потрескивали голые ветви деревьев, склонявшиеся над нашими головами, ветер швырял снежную пыль нам в лицо.

Содрогнувшись, Пола сказала:

– Я не в состоянии оставаться одна в доме с Сирилом. Пойми, Джон, я просто не могу.

– Не беспокойся, мы переночуем во флигеле.

Тропинку к флигелю совсем замело. Нередко в газетах читаешь, что в такие ночи люди сбиваются с пути в двадцати ярдах от собственного дома и замерзают в снегу.

Проваливаясь по колено в сугробы, мы прокладывали путь вперед. Пола шла за мной, стараясь ступать след в след. Луна едва проглядывала, никакого освещения не было. Наконец мы с трудом взобрались на крыльцо.

– Боже, – выдохнула Пола, – неужели пришли?

Все вокруг становилось каким-то нереальным. Казалось, будто мы в другом мире, полном холодного мрака, таящего смерть и угрозу. Мы безумно устали. Первым делом я разжег камины в гостиной и спальне, налил себе и Поле по рюмке коньяка, проверил запоры на дверях.

– Ты можешь ложиться в спальне, – сказал я, когда огонь в каминах разгорелся. – Я устроюсь здесь на диване.

– Хорошо, – вяло произнесла Пола. – Кажется, успокоительное начинает действовать. От него у меня ползают мурашки по спине, вверх-вниз, вверх-вниз, – хихикнула она. – Ты должен простить меня. Я немного расклеилась. – Она помолчала. – Прошло всего несколько часов, как мы нашли Сирила. – По щекам ее потекли слезы.

Мы стояли на пороге спальни. Я обнял ее, прижал к себе.

– Все образуется, – сказал я. – Утром снегопад, даст бог, прекратится, мы поедем в город, и тогда хоть что-то прояснится.

– Надеюсь. – Она повернула ко мне лицо, и я поцеловал ее. Губы у нее были сухие, и она прильнула ко мне, словно дитя. Я погладил ее по волосам и велел ложиться спать, а сам вернулся в гостиную. Диван стоял напротив камина, от которого по комнате распространялось приятное тепло. Я достал из стенного шкафа одеяло, бросил его на диван. Потом отпер дверь, высунул голову и взглянул на термометр. Он показывал минус двадцать восемь. Впрочем, когда я шел к флигелю, мне показалось, что было гораздо холоднее: градусов шестьдесят-семьдесят. Видимо, таково было воздействие фактора холодного ветра.

Я снова запер дверь и вернулся в спальню. Пола лежала в кровати, натянув одеяло до подбородка, и улыбалась мне.

– У тебя все в порядке?

– Да, – медленно кивнула она, – все в порядке. Спасибо тебе, ты очень славный. – Голос ее звучал тихо, едва слышно. – Завтра мы еще поговорим.

Я подошел к стулу, взял свой халат. Она высунула руку из-под одеяла, дотронулась до меня и невнятно пробормотала:

– Поцелуй меня на ночь.

Я наклонился и коснулся губами ее щеки, а она улыбалась и выглядела совсем юной и ужасно беззащитной – женщина, которая столько пережила за свою жизнь, но сумела справиться со всеми невзгодами и сохранить чистоту и непосредственность. Недаром мой брат Сирил любил ее.