Сокровища «Третьего Рейха»
Шрифт:
— Кто назвал тебе имя полковника? Здесь ни одна душа не знает его.
— У нас письмо к полковнику от самого Момбе.
— Где оно? Нет? Я так и знал… Довольно трепаться! — оттолкнул Карла. — Расстрелять!
Солдаты схватили их, скрутили руки назад, связали. Парень с автоматом подтолкнул Карла к обочине.
— Давай… Нет времени…
Карл хотел крикнуть капитану что–то, но вдруг понял: что бы он ни говорил, этот человек не отменит своего решения и их судьба решена.
Карла подтолкнули в бок автоматом, и он покорно пошел к кустам.
Гюнтера тоже подтолкнули, но он вывернулся между двух солдат, подбежал к капитану и упал на колени.
— Даю вам слово чести, — начал в отчаянии, — мы журналисты, и у нас есть поручение к полковнику… — Солдаты подхватили его под руки, потащили. — Умоляю, не убивайте! Пфердменгес не простит вам!
Капитан обернулся, какая–то тень промелькнула по его лицу, словно заколебался, но махнул рукой и пошел к дереву, под которым стоял американский «джип».
Гюнтер отбивался, что–то кричал, но солдаты тащили его в кусты. Метрах в пятидесяти от дороги, на полянке, их привязали к стволам деревьев. Парень с автоматом отошел на несколько шагов, спросил у солдат по–немецки:
— Кто хочет?
— Кончай их, сержант, — безразлично отозвался кто–то.
Сержант стал поднимать автомат, черное дуло сверлило мозг, Карлом овладела апатия, он все видел и слышал, но не мог пошевелиться, все было миражем, нереальностью — и солдаты, и деревья, к которым их привязали, и желтая трава под ногами, — реальным был только автоматный ствол; он сейчас вздрогнет, но Карл уже не увидит огня, пули долетят быстрее…
Рядом Гюнтер закричал:
— Не убивайте нас!
Сержант повел автоматом, сейчас Карл видел только черное дуло — оно увеличивалось и напоминало жерло орудия.
И вдруг — нет черной бездны, сержант, опустив автомат, поворачивается к ним боком…
Что там, на краю обочины? Почему опять появился капитан и рядом с ним Леребур?
Уже убедившись, что пришло спасение, Карл никак не мог избавиться от чувства, что у него на груди обожжена кожа…
— Я должен принести вам свои извинения, — сказал капитан, пока их развязывали, но Карл плохо понимал его, апатия не отпускала, и под сердцем жгло.
— Дайте ему воды… — заметил состояние Карла Жорж Леребур.
К его губам приложили баклажку, он машинально глотнул, виски обожгло горло, но сразу стало легче — закашлялся, слезы выступили на глазах, но боль под сердцем утихла, вернулась способность слышать и видеть.
Гюнтер стоял рядом, опершись о дерево. Ему тоже дали глотнуть виски, он отпил чуть ли не половину баклажки. Поднял кулаки, что–то хотел сказать, но, так и не произнеся ни. одного слова, сел на траву.
— Вас заподозрили в шпионаже в пользу бунтовщиков, — объяснил Леребур.
Гюнтер зло плюнул.
— Я же объяснял ему, что у нас письмо!
— Ну… ну… — примирительно проворчал Жорж. — К счастью, меня догнал грузовик, и я разжился парой галлонов бензина.
— А если бы не было грузовика? — не сдавался Гюнтер.
— Пили бы вы сейчас шнапс на том свете! — засмеялся сержант. — Но здесь по–другому нельзя.
— Если бы вы знали местные условия… — подтвердил капитан. — Хотите еще? — протянул Карлу свою баклажку.
Тот отрицательно покачал головой. Его тошнило.
— Поехали… — предложил Карл. Эта поляна, где они чуть не остались навечно, вызывала беспокойство и даже раздражение.
— Да, поехали, — согласился Леребур. — Тем более что осталось нам… Полковник здесь, в городе…
— Вот и хорошо! — обрадовался Гюнтер. — Конец нашим блужданиям.
Он хлопнул Карла по плечу, но тот не разделял его энтузиазма. К, ак–то было все равно: полковник так полковник, есть — пусть будет, нет, то и не надо…
В голове шумело, лицо капитана расплывалось. Знал: эта черная точка, что разрасталась в жерло, теперь будет сниться ему и сны эти будут кошмарны…
— Моя профессия убивать, и я не стыжусь ее! — так начал пресс–конференцию полковник Людвиг Пфердменгес.
Они сидели на веранде большого одноэтажного дома, где расположился штаб батальона «Леопард»… Только что полковнику доложили, что карательная экспедиция Против бунтовщиков–партизан, засевших на западном берегу большого озера, завершилась успешно, и он пребывал в том благодушном настроении, когда все кажется лучше, чем на самом деле, и поэтому тебя тянет на откровенность, язык развязывается, и начинаешь рассказывать то, что при других обстоятельствах сам вспоминаешь неохотно.
— Да, господа, я не стыжусь. Ибо какая же другая обязанность может быть у солдата, тем более здесь, где дикость и первобытные обычаи? Не убьешь ты — убьют тебя, поэтому мы и стараемся убивать как можно больше. Левая пресса — иногда я читаю эти красные листки, господа, — кричит о нашей жестокости, о том, что партизаны ведут справедливую борьбу за права туземцев. Время, господа, покончить с пустой болтовней. Все это выдумки коммунистов, я убежден в этом. С нашей точки зрения, с точки зрения солдат моего батальона «Леопард», война, которую мы ведем против черномазых партизан, справедлива, мы защищаем свои интересы и интересы состоятельных, а значит, самых культурных и самых прогрессивных сил страны. А кто не разделяет эти взгляды, пусть катится ко всем чертям! И мы с удовольствием поможем ему быстрее добраться туда!
Полковник расстегнул пуговицу на рубашке и выпил полстакана газированной воды. Далее продолжал сдержаннее:
— В свое время меня причислили к эсэсовским преступникам, и я должен был эмигрировать в эти паршивые джунгли. За что, спрашиваю вас? Меня. — к преступникам? Я командовал полком, потом дивизией СС, мы воевали как могли, ну, уничтожали партизан в России, но и они уничтожали нас. Война шла без правил! Опыт русской кампании научил меня, сейчас мы используем его: лучше убить десяток партизан, чем оставить одного раненого. Потому что и раненые кусаются.
— А что вы им дадите, если победите? Ваша позитивная программа? — спросил Леребур.
— Пусть с программами выступают другие, — отмахнулся Пфердменгес. — Момбе или кто другой. Они мастера затуманивать головы, их профессия — болтать, а наша — устанавливать твердую власть. Моя программа очень простая: негры должны работать.
Полковник остановился, глотнул воды и продолжал дальше с нажимом:
— Заставляя негров работать, мы делаем великое, благородное дело прежде всего для них самих, для развития нации, господа, если хотите. Мы совершаем великую цивилизаторскую миссию, пробуждаем, я убежден в этом, Черную Африку от вековой спячки.