Сокровища Валькирии. Страга Севера
Шрифт:
Наверное, сейчас он уже испытывал наслаждение, бродя по осенним горам, поскольку вернулся туда, где ощущал своё гармоничное существование. Мамонту же стало неуютно не только в спальне, но и во всём доме. Как было объяснить полковнику Арчеладзе, что этот дом, которому он позавидовал, лишь временное пристанище, а семья — совершенная фикция? И как всё временное, пусть даже хорошо и богато обставленное, всегда вызывает чувство вокзала.
Ему тоже невыносимо хотелось в горы…
Дара вернулась около четырёх часов
— Что с тобой, милый? По-моему, всё складывается прекрасно?
— Мне отчего-то холодно и неуютно.
— Тебе нужно в постель, — решила она. — Иди и ложись, я подам тебе тёплого молока.
— Не могу заснуть. Тем более в своей спальне, — признался он. — Мне всё время мерещится Зямщиц…
— У тебя шалят нервы, дорогой, — определила Дара. — Это никуда не годится. Тебе нужно выспаться: мы же завтра должны ехать к Кристоферу Фричу.
— Да, я помню… А сейчас мы поедем в гости.
— В гости? Милый, ты сошёл с ума! — засмеялась она. — Четыре утра! И к кому мы можем поехать в гости?
— Есть один дом, — неопределённо ответил он, — куда впускают в любое время.
— Как скажешь, милый, — сдалась Дара.
Они поехала на улицу Восьмого марта. Это было, конечно, нахальством, не укладывалось ни в какие рамки приличий, но Мамонта тянуло именно в эту семью. Он чувствовал там гармонию отношений и какое-то философски спокойное воззрение на весь окружающий эту супружескую пару мир. Ему, собственно, ничего и не хотелось — ни бесед, ни застолий; нужна была сама среда, воздух, стены этого дома.
Поднимаясь по тёмной лестнице, Дара всё-таки спросила:
— Прости, милый, ты хорошо знаешь этих людей?
— Нет, — сказал он. — Я их совсем не знаю. Не знаю даже, как зовут.
Она заботилась о безопасности и, возможно, определялась, как себя вести.
— Это простые люди? Они никак не связаны…
— Накак, — успокоил Мамонт и нажал кнопку звонка. — Это простые и непростые люди.
— Никогда не была в гостях у простых, нормальных людей, — вдруг призналась она и тихо рассмеялась. — И почти ничего не знаю о их жизни. А мне так хочется просто жить…
Мамонт вспомнил Августу — последнюю любовь Ивана Сергеевича. Она тоже мечтала построить домик в горах, нарожать много детей…
Об этом мечтают все, и он в том числе, но это мало кому удавалось в мире, лишённом гармонии.
После звонка за дверью тут же послышались торопливые шаги. Хозяйка отворила, даже не спросив кто. Мелькнувшая на лице её радость мгновенно сменилась лёгким разочарованием: она кого-то ждала и потому не спала.
— А, это ты, есаул… Ну, входите!
— Моя жена, — представил Мамонт Дару. — Надежда.
— Очень приятно, — со скрытым смешком и странным намёком произнесла казачка. — Будем пить чай!
— Где же хозяин? — спросил Мамонт.
— Да
— С кем?
— А кто его знает, с кем… Это казачье дело. Главное, шашкой помахать, — хозяйка повела гостей на кухню. — Присаживайтесь!
Стол был накрыт, и на плите что-то скворчало в большой сковороде: она ждала своего казака с войны…
— Что-то ты, есаул, всхуднул, — пожалела казачка, глядя с прежней затаённой усмешкой. — И глаза ввалились. Тоже, поди, политикой занимаешься? Или ещё чем?
— Он не занимается политикой, — осторожно сказала Дара. — Не спал несколько ночей подряд…
— И правильно делает! — одобрила казачка, выкладывая из сковороды куски душистой, в перце и приправах, индюшатины. — Что ей, этой политикой, заниматься? Женой своей надо заниматься и вон Мурзиком своим.
— А Мурзик — это кто? — с любопытством спросила Дара. Мамонт заметил, что ей казачка начинает нравиться.
— Жеребец, — бросила хозяйка. — Одно название, конечно…
— Он что же, на войну без коня ушёл? — спросил Мамонт.
— Да ведь с таким-то стыдно на людях показываться, — засмеялась она. — Дома оставил… А если бы я не настояла, так бы и Мурзика взял!.. Вы угощайтесь, будьте как дома.
— Когда же он вернётся? — ощутив зверский аппетит, поинтересовался Мамонт.
— К утру-то навоюется!.. Вы ешьте, ешьте, не стесняйтесь!
Мамонт не стеснялся. Съел полтарелки крупно нарезанного сала, несколько больших кусков обжаренной рыбы и индюшачью ногу с картофельным гарниром. И вдруг осоловел, расслабился, едва удерживаясь, чтобы не задремать за столом.
— О, казак, да ты совсем квёлый! — засмеялась хозяйка. — Поди, тоже с войны, а? Мой вот так же придёт, поест и чуть ли носом не в стол. Я тебе сейчас постелю!
Через минуту она вернулась.
— Пойди, уложи своего-то, — сказала она Даре. — А мы посидим тут, чаю попьём… А что ты мне, девонька, глаза-то всё время отводишь? Не бойся, не уведу твоего. У меня есть вон казак, хоть хворенький, да свой.
Дара лишь рассмеялась в ответ, провожая Мамонта в комнату. Она заботливо помогла ему раздеться, укрыла одеялом и поцеловала в щёку:
— Спасибо тебе, милый.
— За что? — сонно спросил он.
— Ты сделал мне неожиданный праздник. Мне тоже здесь очень хорошо. Только придётся съездить домой.
— Зачем?
— Я хочу сделать подарок хозяйке этого дома, — призналась Дара. — У меня есть старинные цыганские серьги…
Мамонт ничего больше не слышал. Жёсткая, на досках, кровать превратилась в зыбку. Он увидел, как над ним склонилась Валькирия и покрыла лицо своими воздушными, вьющимися волосами.
— Валькирия, — прошептал он, протягивая к ней руки. — Я боялся, что тебя лишат косм…