Сокровище тамплиеров. Мечта конкистадора
Шрифт:
Магистру почудилось, что какая-то тень мечется в языках огня. Инстинктивно он направился к двери; исходящий от горящей хижины жар заставил его прищурить глаза. Пекло лицо, руки, грудь.
– Стой, магистр! Ты уже никого не спасешь и никому не поможешь, – призвал к благоразумию Годфруа де Сент-Омер.
В это время сильный удар вышиб дверь, и прямо на магистра вылетел человек в дымящейся одежде. Магистр, не растерявшись, сбросил с головы человека горящую тряпку, которой тот спасал свое лицо. Затем плотно обернул Понтия (а это был именно он) своим плащом и снял его, лишь убедившись, что огонь, лишенный доступа воздуха, погас на одежде.
Обессилевший Понтий свалился на землю. Магистр, заметив, что в одном месте одежда иудея тлеет, крикнул:
– Воды сюда!
– Не надо воды. Ты можешь его испортить, – пробормотал Понтий.
Магистр сжал в кулаке тлеющую часть рукава Понтия и держал, пока с него не перестал идти дымок и даже сыпаться пепел. Только теперь Гуго де Пейн обратил внимание, что его друг прижимает к груди под одеждой какую-то вещь. Причем делает это обеими руками. Понтий даже не отпустил руки, когда падал, и больно ударился, вместо того чтобы опереться рукой о землю и спокойно присесть.
И тут несколько зрителей из числа иудеев приблизились к Понтию. Якобы желая оказать собрату помощь, они пытались забраться к нему под одежду.
– Гуго, не отдавай им! – закричал Понтий. – Помоги…
Магистр ударил кулаком в глаз самого наглого иудея, уже влезшего сверху на Понтия и пытавшегося разжать обожженные руки. Годфруа, переживавший за магистра, действовал решительнее; он выхватил меч, и ближайшие к де Пейну разбойники один за другим попадали замертво.
– Идем же скорее к Храмовой горе. – Магистр принялся поднимать с земли Понтия. – Наш лекарь тебя осмотрит и окажет помощь.
Иудей достал из-под одежды что-то завернутое в льняную ткань и протянул магистру:
– Возьми! Это Его хитон.
Магистр все понял. Точно так же бережно и крепко он прижал к груди отданный на хранение сверток. Оба мужчины двинулись в сторону дворца короля. В несколько шагах позади, с обнаженным мечом, оглядываясь по сторонам, шел брат Годфруа. Его сила и умение владеть оружием больше не понадобились. На ночной улице появилось много франков, встревоженных пожаром, и грабители не рисковали вновь напасть на соотечественника, потерявшего в пламени почти все свое имущество.
Магистр выделил для Понтия одну из келий. Затем сам отыскал королевского лекаря и привел его к пострадавшему на пожаре иудею. Лекарь внимательно осмотрел Понтия, покрыл мазью поврежденные участки кожи и, получив несколько золотых от Гуго де Пейна, изрек:
– Ничего страшного в его ранах не вижу. Единственное, необходимо беречь поврежденные места от пыли и грязи. Скорее все заживет, если раненый не будет выходить на улицу дня три-четыре, пока не затянутся раны.
Де Пейн заметил косые взгляды братьев в сторону иудея, занявшего свободную келью, им непонятна была трогательная забота главы ордена о человеке из народа, презираемого христианами. Магистр пояснил:
– Наш больной гость также христианин. Он прибыл к святым местам из Италии.
Дар, которому нет цены
Магистр предоставил другу для отдыха остаток ночи, и только далеко не ранним утром приступил к расспросам.
– Понтий, от чего загорелся твой дом?
– Вероятно, ты и сам догадался, что его подожгли.
– Разве у тебя есть враги? – удивился Гуго, глядя на добрейшего из всех людей, которых он знал.
– Они могут появиться у всякого, у кого хоть что-нибудь есть.
– Но тебя могли просто ограбить. Зачем жечь дом?
– Да. Но еще необходимо найти что-то заслуживающее внимания. А когда горит жилище, человек выносит из него самое ценное. И не окажись тебя рядом, я бы не сберег вещь, за которую мои предки были готовы жертвовать своими жизнями.
– Твои соотечественники порядочностью не отличаются. Ограбить человека, потерявшего в огне все имущество и жилье…
– В каждом народе есть хорошие и плохие люди. Разве нет разбойников и воров среди франков?
– Ты прав. Они есть и у меня на родине, но поскольку я неплохо владею мечом, то и сталкиваться с ними в Шампани лично не приходилось. А вот купцы и прочие, менее воинственные сословия терпят от разбойников немало. У тебя хотели отнять именно то, что ты передал мне? – спросил магистр.
– Не знаю, но, скорее всего, именно так – размышлял иудей. – Возможно, они подслушали наш разговор у Голгофы и пришли к выводу, что я имею нечто весьма ценное.
– Думаю, они не знали истинную ценность вещи. Потому что вели себя как обыкновенные грабители. Я видел подобных лиц множество, когда провожал пилигримов по дорогам Палестины, – после недолгих размышлений пришел к выводу магистр. И, наконец, де Пейн задал вопрос, мучивший его с тех пор, как в руках оказался сверток, чудом спасенный из догорающей хижины: – Как попал к тебе Его хитон?
– Когда я представился Понтием, ты, вероятно, понял, что я имею отношение именно к тому прокуратору Иудеи…
– Понтий Пилат – это первое, что мне пришло на ум, – признался Гуго де Пейн. – Но слишком много прошло лет… Ни один человек, даже герцог или король, не может помнить свою родословную со столь седых времен. Сколько сотен царств возникло и погибло с тех пор, как Он принял свой крест на Голгофе!
– Прости, доблестный франк, но многие иудеи помнят историю своего рода и не за одну тысячу лет. Моему роду везло до нынешнего времени… Понтий Пилат действительно, мой далекий предок.
– Теперь понятно, почему глаза у тебя совсем не иудейские.
– Они достались мне от жены Пилата – Проклы; кстати, родилась она в твоих краях.
– А хитон? Его отнял твой предок у Господа перед казнью?! – в страхе предположил Гуго де Пейн.
– Нет. Все было совсем не так, – начал свой удивительный рассказ потомок самого известного римского прокуратора. – Понтий Пилат проявил малодушие и позволил иудеям обвинить (как ему казалось) их же собрата. Но когда свершилась казнь, прокуратор понял, что из-за того, что он не смог быть твердым, погиб невинный. Потом пришло осознание, что погиб не обычный смертный человек. Совершенная несправедливость страшным грузом давила Пилата. Его рассудок начал мутнеть. Закончилось тем, что прокуратор ушел в пустыню искать смерти.