Шрифт:
1
Кульминация. Ее пьеса, наконец, подошла к кульминации. От этого дрожали руки, а в груди – там, где у всех была душа, а у нее лишь пустота – жужжали пчелы, считывающие ее нетерпение.
Как же долго она ждала этого. Прописывала реплики, направляла персонажей, вела их по дороге, предрешая судьбу каждого…
Мойра уткнулась носом в зеркало, сквозь которое наблюдала за одним из своих персонажей. Она помнила эту душу. Помнила, как двадцать два года назад выбрала ее, чтобы
Весь мир – ее пьеса. А мы – ее актеры…
– Давай, солнышко! У-у! Сейчас твое дитя погибнет… А потом!.. Потом!.. – Мойра подпрыгнула, не в силах сдержать возбуждение. Пальцы обхватили витую раму зеркала, глаза блестели в тусклом свете. – Моя лучшая задумка! Такая драма! Такая… Ну!
Флоренс Максвелл провела рукой по горячему лбу малыша, едва сдерживая рыдания. Обычная стихийница воды, которая тихо работала в теплице недалеко от особняка королевской семьи, не лезла в политику, не высказывалась против власти, что не могла обеспечить стране безопасность от пустот, и сама не поняла, как оказалась втянута в эту страшную историю.
Три дня назад Флоренс еще верила, что это просто болезнь, давала Бену жаропонижающие, но надежда рухнула, когда муж пришел с вестью, что пора готовиться к похоронам. Флоренс кричала, била посуду и зеркала, не понимая, почему Джейсон так легко сдался, почему пытался отобрать у нее ребенка, все твердя, что они не должны на это смотреть.
– Николас – бог нашего леса – передал весть от Уайтов. Фло, родная, это сделала королева! Она прокляла Бена. Но так надо! Надо, понимаешь? Нам выпала честь спасти страну. Бен умрет, но его душа – это дар Хаосу! И Хаос дарует нашей королеве силу, что поможет избавить нас от пустот.
– У них две дочери, между прочим! Вот их бы в жертву и приносили! Почему наш Бен? Почему мы?
Флоренс осела на пол, вода поднялась из чашек, ваз и даже выползла, словно змея, из крана, заполняя комнату пузырями. Метка на запястье правой руки горела, а голубые волосы трепыхал ветер, что поселился в их квартирке, едва стихия Флоренс взбесилась, считывая ее гнев. Джейсон положил руки на ее плечи, тяжело вздохнул.
– Николас готов забрать его сейчас. Уже ничего не изменить. Так решила судьба.
Судьба… так решила мойра, что наблюдала за этой сценой, едва дыша. Попкорн падал на стеклянный пол, а зеркало, сквозь которое она следила за сценой, что являлась поворотной в ее пьесе, запотевало от дыхания – так близко она сидела.
– Уйдет, – проворковала Флоренс. – Ну? Вот подлец! И правда ушел! – Флоренс кинула попкорн в отражение, что показывало вовсе не ее, а актеров, которые так трепетно играли роли. Она знала, что Джейсон уйдет. Как же! Она сама это написала! Но она так долго ждала, когда же в ее пьесе начнется кульминация, что позабыла о сценарии. Лишь обхватила раму и закусила губу, наблюдая, как Флоренс обрушила воду на мужа, который собрал вещи. – И ведь правда ушел! Тьфу ты!
Флоренс откинулась на спинку, расслабляясь. Все как по нотам… Ее пьеса так идеальна!
Бен закатил голубые глаза, такие же, как у Флоренс, подсказывающие наравне с меткой, что он унаследовал нрав матери, а потому владеет стихией воды. Владел бы… если б не умирал. Флоренс приложила руку к маленькой груди, закрыла глаза, считая удары сердца.
Еще жив. Едва жив…
Он перестал плакать несколько часов назад. Флоренс хотела бы верить, что Бен перестал чувствовать боль, но нет: у него больше не было сил на истерику. Она видела, как его покидала жизнь, буквально ощущала, как барахталась его душа, уходя все глубже под воду. Погружалась и она вслед за Беном на дно океана, в такой мрак, который сжирал ее заживо.
Но хуже всего были глаза. Такие голубые… такие же, как ее. И в них было столько боли и страха. Вопрос, что стоял в них, лип на кожу, словно мед, на который слетались пчелы, которые жалили ее вновь и вновь.
За что… Почему… Когда это закончится?
Хотела бы она знать… Пелена слез пыталась скрыть страдания сына, но она продолжала ощущать биение его сердца. Едва заметное. Но он еще был здесь.
– Мама очень тебя любит, малыш… – прошептала Флоренс в крохотное ушко, поправила голубые волосики, сморгнула слезы, что, вопреки законам физики, застыли в воздухе, превратившись в пузыри. – Я бы хотела забрать твою боль… но не могу…
Флоренс сглотнула, а потом отдернула руку. Она поняла, что должна сделать. Знала, что сделает это. И это пугало ее так сильно, что грудь сдавило, словно тисками, мешая сделать вдох. Она закрыла глаза, облизала искусанные до крови губы и нащупала подушку.
– Мама очень тебя любит, малыш… молю, прости… я так тебя люблю… но так будет лучше…
Флоренс сжала края подушки с такой силой, что ногти впились в ладони. Боль отрезвила, напомнила, где она. Не смотря, она нашла лицо Бена, нежно провела по его щеке, а потом резко накрыла подушкой. Мир замер. Время остановилось. Она задержала дыхание, пытаясь сдержать истерику, закусила язык с такой силой, что ощутила металлический привкус.
Больно. Больно в груди. Твою тень, почему так больно?
Флоренс съехала с кровати и упала на пол, воя. Она не понимала, где она, не понимала, что происходило. Но знала, что душа ее ребенка уже ждала ее в Подземном царстве, там, где нет эмоций, а значит – боли. Может, и ей пора туда…
Звон стекла и крик заполнили комнату. Болела каждая клеточка организма. Ее словно резали и сшивали одновременно, а вены надулись, не готовые к той силе, что выбрала Флоренс, а не королеву, своей хозяйкой…
Человек может владеть одной стихией, той, что определяется характером, но едва тебя касается Хаос, даруя силу, то, что в тебе уже есть, то, что течет вместе с кровью, приумножается, разрывает тебя изнутри, съедает твою душу, оставляя от нее лишь клочья.
Флоренс упала, тяжело дыша. Боль ушла. Но осталась сила. Она знала это. Не было нужды проверять. Как знала она и что ее ребенок мертв. Но страшнее было не это, а то, что она помнила, кто виновен в его смерти, а ее изгрызенная душа вопила от желания отомстить, сделать всем так же больно, как было больно ей, когда она душила Бена, лишь бы избавить его от мук…