Солдат удачи
Шрифт:
Оба рассмеялись, и Джон Джозеф сказал:
— Как они там поживают? Они так редко писали, и я почти ничего не знаю. Что происходит в Саттоне?
— Насколько я знаю, там был всего один арендатор после миссис Тревельян, а она родила ребенка — в ее-то возрасте! — и все говорят, что этот ребенок не может быть от лорда Дэйви. — Джон Джозеф стиснул зубы и ничего не ответил, а Мэри продолжала: — Кэролайн пишет, что все думают, что этот ребенок — от ее кучера, такого здорового детины, который в состоянии обрюхатить целый гарем, но лорд Дэйви ходит довольный
Джон Джозеф почувствовал себя не в своей тарелке, и Мэри, сообразив, насколько бестактно повела себя, сменила тему:
— Но Саттон снова опустел и, судя по всему, находится в ужасном состоянии.
— А что слышно о Кловерелле?
— После того, как ты уехал, она тоже ушла из замка, ни с кем не попрощавшись. Просто собрата свои вещи и пустилась в странствия. Старик Блэнчард думает, что она могла отправиться обратно в Уилтшир к родственникам матери. Но наверняка ничего не известно.
— Как странно.
— Мама предположила, что она ждала ребенка. Джон Джозеф, ты можешь быть со мной откровенным? Скажи мне, это возможно?
— Ты хочешь спросить, могу ли я быть отцом?
— Прошу тебя, скажи правду.
— Тогда я отвечу тебе: да, Мэри. Все то время, что я оставался в замке, когда Маргарет отказывалась принять меня, я развлекался с Кловереллой…
— Джон Джозеф!
— Не надо так пугаться. Если тебя это действительно интересует, то я потерял девственность именно с ней, много лет назад.
— Ну, я не думаю, что это меня действительно интересует. Нужно ведь оставить пищу для воображения.
Внезапно ребенок заворочался у нее в животе, и она напряглась. Джон Джозеф погладил сестру по животу и спросил:
— А это, кажется, заразно?
Оба прыснули от смеха — точь-в-точь как когда-то в детской Замка, — и тут в комнату вошел Роберт Энтони, толком не понимающий, как себя держать с братом жены.
Это был крепкий, веселый молодой мужчина, чем-то похожий на белку, со сверкающими глазами и много жестикулирующий. Для Мэри это был идеальный муж: он сохранял спокойствие, когда ей хотелось командовать, и баловал ее подарками и сладостями, когда она была в добром расположении духа. Увидев, что с ней все в порядке, Роберт Энтони присоединился к смеющимся родственникам.
— Ох, как смешно! — произнесла Мэри, утирая слезы. — Но на самом деле смеяться нехорошо. Бедная Кловерелла. Надеюсь все же, что мама просто себе что-то нафантазировала.
— Я постараюсь все разузнать, когда приеду в Саттон, и если все окажется именно так, как мы с тобой предположили, то я мог бы…
Роберт Энтони выглядел совершенно озадаченным, но тем не менее одобрительно кивнул.
—…я должен буду как-то помочь ей, — закончил фразу Джон Джозеф.
Мэри снова засмеялась, похлопав себя по раздувшемуся животу:
— Вот слова настоящего офицера. Ох, Джон Джозеф, ты действительно стал совсем взрослым.
В ту же ночь Мэри родила, и потом она клялась, что именно Джон Джозеф помог ей разрешиться от
бремени. У нее родился маленький хорошенький мальчуган, первый сын Роберта Энтони, которого назвали Роберт Джон Джозеф, — отчасти в знак счастливого воссоединения брата и сестры.
Через несколько дней дядя новорожденного отправился в Кале почтовой каретой, а оттуда — пароходом в Англию, слегка озабоченный предстоящими ему на родине делами. Столько воспоминаний, — да еще и возможность того, что он стал отцом; но самое главное — таинственный, опустевший замок. И когда судно вошло в дуврскую гавань, Джон Джозеф понял, что впервые за два года испытывает настоящий страх.
В тот вечер, когда Джон Джозеф высадился на побережье Англии, в Квебек со стороны залива Хадсон явились трое охотников. Они были простыми вилланами, это сразу было заметно по внешности. С первого взгляда можно было сказать, что как минимум полгода они не видели воды, мыла и бритвы; а со второго — что этих людей не так-то просто взять за глотку: что-то особое чувствовалось в их походке, когда они направлялись в приглянувшийся им трактир.
Старший из них, самый крупный, был выше шести футов ростом, на плечи ему спадала спутанная грива седых волос. Второй был рыжий, с лисьим лицом и острыми зубами, а младший был пониже ростом, глаза его горели темным блеском, а за поясом торчал угрожающих размеров нож.
Они говорили по-французски, но промелькнувшие в их речи одно-два английских слова выдавали канадский акцент. Они беседовали только между собой, сидели спиной к стене и снисходительно поглядывали на других посетителей трактира.
Наконец несколько завсегдатаев выпили достаточно, чтобы расхрабриться, и подошли к новичкам. Наклонившись над младшим из охотников, главарь местных хулиганов прошипел ему в ухо:
— Почему бы тебе не убраться, пока ты еще жив?
В ответ на это охотник протянул руку, стальными пальцами стиснул плечо забияки и хрипло произнес:
— Я пришел встретиться с месье Папино. Мне сказали, что я смогу найти его здесь.
Повисла тишина. Затем другой завсегдатай спросил:
— Что ты знаешь о Папино?
Вместо отпета младший охотник выхватил из-за пояса нож таким яростным движением, что Подошедшие невольно отступили на шаг. Но охотник просто распорол шнур, стягивавший его кожаную куртку. А потом он швырнул на стол между свечными огарками и бутылками вина мех такой потрясающей красоты, что у всех перехватило дыхание. Мех отливал сапфиром и был мягким, словно падающие снежинки.
— Вот моя визитная карточка для Папино, — сказал охотник. — Это нужно для дела. Пора покончить с британскими законами! Надо сбросить с плеч иго империи — раз и навсегда!
— Говори потише. Это пахнет государственной изменой.
В блестящих глазах охотника появилось жесткое выражение:
— Значит, государственная измена должна стать обычным делом. Отведите меня к Папино. Я желаю принести присягу делу свободы.
В тяжелом воздухе квебекского трактира воцарилось молчание; не раздавалось ни единого вздоха.