Солдат великой войны
Шрифт:
– Подумаешь, – сказал солдат-кукла Гварилье и Алессандро, когда те примкнули штыки. – Если кабан нападет, я его пристрелю. Потом закричу: «Я убил свинью! Я убил свинью!» На том все и закончится. – Тем не менее штык он тоже примкнул – против подсвинков, не таких осторожных, как матерые самцы, очень агрессивных и более быстрых.
Лежа в пахучей траве, слушая, как птицы объявлют о приближении зари, они чувствовали, как учащенно забилось сердце. В шесть утра уже рассвело, и солнце освещало горы, но долину еще окутывал сумрак. Часовые начали покидать посты. Один, с винтовкой на плече, наткнулся на отряд из десяти речных гвардейцев. Они нацелили на него штыки. Он поднял руки, закрыл глаза, затаил дыхание.
Другие часовые вернулись в лагерь, и еще до того, как их сменщики продрали глаза, речные гвардейцы заняли их посты и затаились. Все вспотели, большинство от напряжения, кто-то от страха. Они привыкли к окопам, колючей проволоке, минам и артиллерии. Ожидали свистков и вспышек ракет – сигнала к атаке. И хотя война на передовой была гораздо опаснее той, которую они вели сейчас, с первой они уже свыклись.
Новые часовые шли к постам, волоча ноги, еще окончательно не проснувшись, ничего не подозревающие, беспечные. Десять минут неспешным шагом, которые требовались, чтобы дойти от лагеря до поста, тянулись ужасно долго, но на полпути сменщики внезапно остановились. Миг спустя речные гвардейцы подняли головы, прислушиваясь. Звук двигателей наплывал на долину, отражаясь от крутых склонов.
План рухнул, когда сменщики побежали обратно в лагерь, сдергивая с плеч винтовки, а остальные дезертиры уже выскакивали из палаток. Два биплана появились над гребнем и пролетели прямо над Гварильей, который отчаянно махал им каской, убеждая развернуться. Но они пролетели над долиной, стреляя из пулеметов по палаткам.
И ушли на восток, исчезли за гребнем, оставив лагерь в полном хаосе. Раненые мужчины, перепуганные часовые, голые, босоногие женщины, прижимающие к телу одежду, метались по территории, пока оставались силы, а потом усаживались на землю. Все кричали. Когда самолеты появились вновь, строча из пулеметов, речные гвардейцы встали, грозя им кулаками.
Пули взрывали землю, прошивали палатки, убивали ревущих мулов. Рев двигателей, казалось, поглотил все остальные звуки.
Сотни полураздетых вооруженных людей разбегались по кустам.
– Кто послал эти самолеты? Кто послал самолеты? – кричал лейтенант Валторта, пока не охрип. – Сомкнуть ряды! Сомкнуть ряды! – Но выполнить приказ не представлялось возможным, потому что все рассыпались вокруг лагеря. Появившись в третий раз, самолеты сбросили бомбы, которые при падении рвали палатки. Прогремели четыре мощных взрыва.
Все это время птицы продолжали громко петь. То ли потому, что не обращали никакого внимания на стрельбу, то ли именно из-за стрельбы. В любом случае это было достойно изумления. Начались стычки – между маленькими группами и один на один. Дезертиры сражались, как запаниковавшие лошади. Поначалу речные гвардейцы сдерживались, потому что не хотели убивать итальянцев. Но после того как их нерешительность стоила нескольким из них жизни, они начали сражаться, как сражались бы с австрийцами или немцами, применяя штыки и приклады. Стреляли во врагов, кололи штыками, разбивали головы прикладами.
Когда все закончилось, солнце палило немилосердно, и выжившие думали, что они умрут, если не доберутся до речки. И многие в этом не ошиблись.
Хотя ноги полковника Пьетро Инсаны не доставали до земли, когда он сидел на складном парусиновом стуле, решимости у него хватало. Как только речные гвардейцы вернулись в тюрьму со своими ранеными и пленными, он кардинально все поменял.
Приказал поднять флаг над тюрьмой, выставил у ворот часовых, отправил в город людей за провизией. Так много людей убежало из долины, где находился лагерь дезертиров, что теперь вся Сицилия знала о речных гвардейцах, которые, чтобы уберечься от отравления, едва начав, перестали покупать еду и полагались теперь только на собственные запасы да на пойманную рыбу. Теперь они патрулировали холмы и дороги, спускались в Трапани, на востоке доходили чуть ли не до Палермо – только для того, чтобы показать, что они здесь.
Речных гвардейцев засекретили до такой степени, что мало кто знал об их существовании, тем более на Сицилии. Бипланы направило совсем другое начальство, их появление над лагерем в тот день оказалось роковым совпадением, и они практически сразу вернулись в Венето. Но их прилета хватило для разговоров, что армия намерена навести на Сицилии порядок самолетами, пулеметами и артиллерией. И хотя никакой бойни заранее не намечалось, смерть более ста человек заставила задуматься многих сицилийцев. В альпийских окопах далеко на севере, где даже в середине июля итальянские солдаты клали винтовки на снежные брустверы, бой в тупиковой долине получил название Рейда на гору Спараджо. Большинство не сомневалось, что все участники рейда обречены, но, разумеется, они ошибались. Никто не знал фамилий тех, кто обосновался в Капо-Сан-Вито. Списков при себе не держали, а отправленные в военное министерство в Риме там же и уничтожили.
Прибыл военный корабль, чтобы забрать пленных. В кандалах и наручниках их перевезли на моторных шлюпках на закамуфлированный миноносец, который тут же и отбыл.
К августу речные гвардейцы страстно мечтали вернуться на север, что представлялось вполне естественным для людей, которые большую часть лета провели в каменной крепости на Сицилии, выходя из нее лишь для того, чтобы отправиться на патрулирование гор и долин. За это время лишь несколько событий внесло хоть какое-то разнообразие в рутину их жизни. В июле через стену бросили бомбу. Грохота хватило, и она убила несколько кур. На берегу за северной стеной неожиданно появились две блондинки и полезли купаться голышом. Заподозрив ловушку, полковник приказал всем покинуть крепостные стены, но уже после нескольких драк из-за биноклей, которых на всех не хватало. Женщины, преподавательницы одного из скандинавских университетов, полагали, что итальянцы сексуально зажаты, и пребывали в полной уверенности, что на пустынном берегу их никто не видит. И когда сто пятьдесят мужчин таращились на двух голых купающихся блондинок, поначалу никто не обратил внимания на одинокий голос, который доносился из внутреннего двора. Солдат, прозванный Сосунком, выкрикивал привычную проповедь: «Подумайте о всех проблемах и мерзости в своей жизни, грехе, страданиях, грязи, которые может принести нам этот маленький шланг и причиндалы, болтающиеся между ног, подталкивающие к возбуждающему и отвратительному. Поблагодарите Господа, – вещал он тонким, пронзительным голосом, – за чудеса современной хирургии. Простая, безболезненная, совершенно безопасная процедура может привести нас к более чистой жизни. Напряжение исчезает. Возбуждение уходит, уступая место непоколебимому спокойствию». Никто даже не повернулся. Тот, кто обратил его, должно быть, был гением, но теперь он ловил новообращенных в пустоте. Вскоре после появления обнаженных шведок через стену бросили еще одну бомбу. Несколько осколков попали в ногу одному парню, который закричал от боли, но быстро поправился. Бомбометателя застрелили, когда он убегал от тюрьмы-крепости, и оставили непохороненным. Речные гвардейцы с отвращением наблюдали за медленным, но неотвратимым разложением тела на расстоянии. Ночами до них доносился запах. Но к подобным запахам они привыкли, а неделя жары и прожорливость птиц привели к тому, что от тела остались только кожаные ботинки, выбеленные кости и черное пятно на земле. В середине июля достаточно далеко от берега проследовал французский флот. Он выглядел красивым и мощным. Алессандро рассказал остальным, что Наполеон в совершенстве владел итальянским, а бегло говорить по-французски так и не научился, и это им очень понравилось, потому что они знали Наполеона и хотели зачислить его в свои. Вскоре после прохождения флота они поймали огромного тунца, которого почистили, сняли кожу и зажарили с травами на огне. В начале августа видели мощные метеоритные дожди. Речные гвардейцы лежали на спине и наблюдали, как с неба сыплются белые и серебристые звезды. Все происходило в полной тишине, и падающие звезды казались игривыми, как девушки весной. Они сияли, улыбались, а потом исчезали.
Как-то вечером в начале сентября полковник собрал всех и приказал построиться.
– Никаких радостных криков, никаких ахов и охов, – начал он. – Мы возвращаемся на север. Не знаю, что нас ждет после возвращения. Мне ничего не сказали.
Солдат, который обычно молчал, попросил разрешения задать вопрос.
– Как вы это узнаете? В крепость никто не приходил.
– У меня есть маленький песик, – ответил полковник. – Его зовут Малатеста. Он умеет говорить, плавать и даже летать. Он – моя единственная связь с окружающим миром, через него я узнаю все и сообщаю обо всем.
Алессандро не смог сдержаться.
– Господин полковник? – спросил он.
– Да?
– Вы когда-нибудь слышали о благословенном соке, который льется с плаща Всевышнего, восседающего на эвкалиптовом троне в глубокой тени белой безвоздушной долины на луне?
Полковник ничего не ответил.
– Отбываем сегодня ночью, – продолжал он. – Скотовоз прибудет через час. Мы все помним скотовоз. По пути на север мы совершим рейд. Ударим по восточной части острова, чтобы дать знать, что мы можем ударить где угодно и когда угодно. Несколько банд дезертиров засели около Катаньи.