Солдаты живут
Шрифт:
Такие места редко посещает кто-либо, кроме жрецов. Эти люди в желтых одеяниях поклоняются Маджаяме, но постоянно ходят настороже, потому что Кина и ее шайка демонов живут, как многие полагают, как раз под горами костей. Пусть даже Кина, как всем известно, прикована цепями под Сияющей равниной до наступления Года Черепов.
— Сейчас у меня много времени для размышлений, — сказал я. — И одна из тем, занимавших мои мысли, — почему существует так много различающихся мифов о Кине. И я, кажется, понял причину.
Мое эго раздувалось от тщеславия. Даже Дрема заинтересовалась — несмотря на свой характер. Моя жена — возможно,
— В те дни Отряд был на службе у…
— Костоправ!
— Извиняюсь. Просто хотел проверить, слушаете ли вы. К разгадке меня подтолкнул тот факт, что единой гуннитской доктрины не существует. Да и особой иерархии среди гуннитских жрецов тоже, только местная. Нет центрального арбитра, разделяющего приемлемые и неприемлемые догмы. Кина не одинока в том, что является субъектом сотен конфликтующих мифов. Таких богов целый пантеон. Выберите любого. Путешествуя от деревни к деревне, вы увидите, что он носит различные имена, участвует в различных мифах, его путают с другими богами и так далее. А мы видим разницу, потому что мы путешественники. Но ведь до самых войн Хозяев Теней почти никто в этих краях не путешествовал. Поколение за поколением, столетие за столетием люди рождались, жили и умирали на одних и тех же нескольких квадратных милях. По стране перемещались лишь немногочисленные торговцы украшениями и шайки душил. А они идеи не переносят. Поэтому каждый миф постепенно мутировал в соответствии с местными особенностями и предрассудками. А сейчас сперва Хозяева Теней, а следом и мы очутились в центре всего этого…
Мы? Я быстро огляделся и увидел лишь троих, кто вырос не на этом конце света. На мгновение я ощутил себя древним ископаемым, которому здесь нет места, и вспомнил старинное стихотворение, где говорилось примерно так: «Солдаты живут. И гадают, почему». В том смысле, почему именно я из всех тех, кто маршировал с Отрядом в годы моей молодости, все еще жив и трепыхаюсь? Ведь я заслуживал этого ничуть не больше, чем любой из них. А может, и меньше.
Когда размышляешь об этом, всегда испытываешь вину. И слегка радуешься, что не повезло кому-то другому, а не тебе.
— Вот в чем суть. Мы путешественники. Вот почему нам все кажется чужим и противоречивым. Откуда бы мы ни были родом, здесь мы почти все чужаки. Даже если принадлежим к религиозному большинству. — Я огляделся: судя по всему, и гуннитов среди моих слушателей почти нет. — Короче, это я и хотел сказать.
— Вот и хорошо, — подхватила Дрема. — А теперь вернемся к практическим проблемам. Что будем делать с Дщерью Ночи и этим лже-Гоблином?
— А ведь он фактически и есть «оболочка», — заметил Суврин. — Кина надела его на себя, как одежду. — Суврин сегодня явно мог думать только об этом.
— Дщерь Ночи! — рявкнула Дрема. — Я хочу говорить о Дщери Ночи! А не о Кине. Не об «оболочках». Не о старых колдунах-Ворошках, не о старых библиотекарях или еще о чем угодно. И еще, Госпожа… Если ты действительно не хочешь, чтобы девушку убили, тогда придумай, как ее обезвредить. И пусть твоя идея окажется более удачной, чем идея об ее устранении. Потому что только ты из всех нас позволяешь чувствам влиять на решения.
77. Возле Годит. Поиски укрытия
Гоблин и девушка ехали верхом, хотя их лошади оставались пугливыми, а лошади Гоблина даже пришлось надеть шоры, чтобы она не могла видеть своего седока. Никому из животных не позволяли оглядываться. У Гоблина самого на голове была повязка, прикрывающая его поврежденные, но уже заживающие глаза.
Горстка солдат, бежавшая вместе с ними с поля боя, быстро растаяла. Притянутые чарами «люби меня», они сперва держались следом, но рано или поздно каждый из них оказывался вне пределов действия чар и немедленно исчезал.
Поэтому лишь двое отмеченных печатью Кины пересекли мост в Годже. Они выехали на северный берег как раз тогда, когда рассвет начал окрашивать небо на востоке. То было всего лишь следующее утро после разгрома Центральной армии таглиосцев. Парочка загнала насмерть несколько почтовых лошадей, но так и не смогла опередить молву о катастрофе, постигшей таглиосскую армию.
— Наши враги здесь уже побывали, — сказал лже-Гоблин. Он хотел, чтобы она называла его Хадидас, то есть «Раб Хади». Но девушка попросту отказалась. — Этих людей предупредили и запугали, но они не поднимут на тебя руку, потому что думают, что ты — это не ты. — А не из-за того, кто она есть.
Дщерь Ночи изображала Протектора, демонстрируя сочетание высокомерия и мелочности, совершенно не присущее ее тете, но командиры гарнизонов находили ее достаточно убедительной. При этом она каждую секунду страдала — ведь ей было ясно, что эти неверующие никогда не станут служить Матери Ночи. И знала, что они попытаются ее убить, если разоблачат. Этот мир заслуживал Года Черепов.
Излучаемая девушкой аура помогала им выпутаться из кратких конфликтов.
— Я безумно устала, — простонала она. — Я не привыкла ездить верхом.
— Мы не можем здесь задерживаться.
— А я не могу ехать дальше.
— Ты будешь ехать. Пока не окажешься в безопасном месте. — Голос Хадидаса не оставлял сомнений в том, кто из них двоих командует. — Есть святое место, до него еще несколько лиг пути. Мы отправимся туда.
— Роковой перелесок. — В голосе девушки не слышалось энтузиазма. — Я туда не хочу. Мне там не нравится.
— Там мы будем сильнее.
— И там же они станут искать нас в первую очередь. Если нас там уже не поджидают солдаты. — Она знала, что такое маловероятно. Эти люди еще не были готовы объявить своим солдатам, что женщина в черной коже — уже не Протектор. Зато у них имелась способность быстро передвигать фигуры по игровому полю. И в любой момент нарушить планы богини.
— Они уже знают, что мы собираемся сделать, — сказала она. — Потому что мы только что об этом говорили.
— Мы поедем в перелесок. Я стану там гораздо сильнее. — О спорах не могло быть и речи.
Преданность Дщери Ночи своей духовной матери не ослабела и сейчас, но ей не нравилось это существо, несущее в себе частицу Кины. Ей было трудно признаться даже самой себе, но ей не хватало Нарайяна. Потому что он ее любил. И она по-своему тоже любила его настолько, что теперь ее жизнь превратилась в тропу одиночества, ведущую… куда? Похоже, этой новой руке богини знакомо только одно чувство — гнев. И еще он категорически отказывался проявлять к ней хоть какую-то снисходительность и даже признавать ее чисто человеческие слабости.