Солдаты
Шрифт:
Эндрю был удивлен страстью слов Ганса. Обычно он был весьма сдержан, и так редко позволял своему идеализму выползать из-за грубой германской внешности старого сержанта-майора. Он не мог не улыбнуться революционной страсти, которая двигала его самого старого друга.
— Тогда освободи их, — сказала Варинна Фергюсон на безупречном английском.
Впервые, с момента начала встречи, Эндрю обратил серьезное внимание на женщину, сидящую на стуле перед дверным проемом. Руки Кэтлин соскользнули, чтобы опереться на тонкие плечи женщины. Когда она говорила, то казалось, что голос идет откуда-то
— Я не знал, что ты говоришь на английском, — воскликнул Гейтс, смотря на нее с изумлением.
— Ты никогда не спрашивал, — ответила она, ее слова вызвали шквал смешков со стороны остальных.
— Вы были слишком заняты, разговаривая с моим мужем, чтобы обращать на меня внимание.
— Мои извинения, госпожа, — быстро сказал Гейтс, при этом покраснев, — мои самые скромные извинения.
— Ты сказала ‘освободи их’ — сказал Ганс, со слабым оттенком желания в голосе. — Могу я спросить, как?
— Как мы сначала узнали, что вы были живы? — ответила она.
— Джек Петраччи пролетал над нами.
Она вопросительно посмотрела на Эндрю, который кивнул. Она медленно встала. У нее в руках была потрепанная записная книжка.
— Здесь есть некоторые записи моего мужа. Как сказать… идеи, мечты. Вот почему он учил меня английскому, чтобы я смогла их прочесть после того, как он уйдет.
Она положила книжку на стол и все посмотрели на нее с долей почтения, поскольку без ума Чака Фергюсона, как они понимали, они погибли бы давным-давно.
— Сразу после того, как вы были спасены, прежде чем война началась на восточном фронте, он внес сюда некоторые записи.
И она открыла книжку, пролистала страницы, пока не нашла то, что хотела показать.
— Всего несколько страничек, но в ночь перед смертью, он показал их мне, сказав, чтобы я трудилась над ними.
Она протянула книжку Эндрю. Он бережно взял сброшюрованный томик, просмотрел страницу, задумавшись, как же она справилась с печально известным зигзагообразным почерком Чака, писавшим так небрежно. Она засунула руку в карман передника, вытащила пачку бумаг, тщательно развернула, и разложила их на столе. Это не была связка бумаг, а скорее большой одинарный лист чертежной бумаги, полдюжины футов поперек и несколько футов шириной, занявший большую часть стола. Эндрю только что заметил, как плохо выглядели ее руки, также обгоревшие, два из пальцев ее левой руки были небольшими обрубками.
Когда он просматривал бумагу, то увидел, что половина ее была детализированной картой, другая половина была покрыта различного вида приписками Чака, простой кусок с записями, немного вычислений, остальное комментарии со стрелками, тянувшимися к карте, в то время как у дальней правой стороны листа был нарисован эскиз дирижабля.
— Я сделала, — поколебавшись, сказала она, — расчеты. Я думаю это возможно, но вот шансы? Или все или ничего, мы или победим или потеряем все.
Эндрю
— Невозможно, — резко заявил Вебстер, нарушая тишину.
Эндрю посмотрел на Ганса и увидел сияющий блеск в глазах товарища, и ощутил укол страха, точно зная, что это означает.
— Я отверг эту идею, менее недели назад, — наконец объявил он.
— То было неделю назад, — ответила Варинна. — А сегодня это сегодня, день после поражения. Всего несколько минут назад я слышала, что вы признали, что мы проиграем войну. Если мы должны проиграть войну, то этому плану самое место.
— Почему, — спросил Эмил, наклонившись над столом и изучая линии на карте. — Я думаю любой, кто пойдет на это, особенно в операции с дирижаблями, обречен умереть.
— Поскольку в этом случае это не будет иметь никакого значения, — спокойно заявила она. — Те, кто пойдут, так или иначе погибнут, если останутся дома. Если они отправятся туда и погибнут и проиграют, тогда здесь будет тоже самое. Если они отправятся туда и погибнут, но изменят путь войны к победе, то тогда это жертва, которая стоит того.
Эндрю поразился ее холодной точной логике, которая отсекла лишнее и перешла прямо к сути дела. Как будто на большом расстоянии он услышал напольные часы, пробивающие очередной час — наступила полночь. Все ждали, что он скажет. Он разрывался. Он так отчаянно хотел ухватиться за этот шанс, зацепиться за него, чтобы видеть, что это принесет изменение в их судьбу. Однако он также и боялся этой возможности, и все то, что она предлагала и содержала, особенно для Ганса.
— Это то, о чем я мечтал все время, я говорю — я иду, — наконец сказал Ганс, нарушая молчание.
Эндрю повернулся и снова посмотрел в его глаза. Наконец Эндрю кивнул.
— Сделаем это. Начинайте приготовления.
«Кто это был?» Калин неловко пошевелился, боль ошеломляла, но он знавал похуже, когда потерял руку, или избиения старого боярина Ивора, который им распоряжался, может быть его душа горит в аду. «Тем не менее, кто это сделал?»
Он открыл глаза. Его жена, сидящая на кровати у него в ногах, пробудилась ото сна и начала подниматься со стула. Она была бледна, ее тяжелые щеки выглядели одутловатыми при свете свечей. Он показал ей сесть обратно, но она уже была рядом.
— Воды, муж мой? — прошептала она.
Он начал качать головой, но боль была слишком сильна.
— Нет, не надо.
— Я приготовила говяжий бульон, как ты предпочитаешь.
— Нет, пожалуйста, не надо.
Он огляделся в комнате.
— Эмил?
— Он вышел. Сказал, что я должна сходить за ним, если ты захочешь.
— Куда?
— Он в доме у полковника
— А, я понял.
Он знал, что она будет приставать к нему со своим вниманием, пока не сможет сделать хоть что-нибудь, поэтому, он, наконец, позволил ей подбить одеяла, даже притом, что ночь была такой жаркой.