Соленый ветер
Шрифт:
– Где Китти? – спросила Мэри. – Мне казалось, я видела ее здесь с утра.
– Где-то здесь, мы вместе пришли.
– Нет, – проворчала сестра Гильдебрандт, – она сказала, что ей нехорошо, и я отпустила ее обратно в казарму.
Странно. Утром она выглядела нормально. Я старалась об этом не задумываться, но Китти вела себя подозрительно с тех самых пор, как мы приехали на остров: говорила, что идет куда-то – и оказывалась в совершенно другом месте, обещала встретиться за завтраком или обедом – и пропадала. Она редко упоминала полковника Донехью, а я так и не сказала, что видела
– Наверное, поймала вирус, – предположила Мэри, – говорят, сейчас ходит ужасная желудочная инфекция.
Я не верила, что у Китти инфекция. Нет, дело в чем-то другом. Работа в лазарете не оставляла времени для долгих бесед, с соседних островов привозили все больше раненых – там шли активные бои. Они поступали не так часто, но почти все случаи были тяжелыми. Ножевые ранения. Пули в животах. Только вчера пришлось срочно ампутировать почти оторванную ногу. Безрадостная работа занимала все наши дни, и, когда заканчивались смены, мы, как мыши, разбегались по укромным местам. Но куда бежала Китти?
Я подумала о других медсестрах. Стелла проводила долгие часы в зале для отдыха: ее новым увлечением стал шаффлборд, вернее Уилл, который любил шаффлборд. Лиз, конечно, покорно последовала за ней. Мэри уставала после смен в лазарете и возвращалась в казарму, где проводила время за книгой или написанием писем друзьям. Я же ускользала в бунгало. Иногда я встречала там Уэстри, иногда – нет, но я всегда надеялась с ним увидеться.
– Почта! – вдруг крикнула одна из сестер.
Я оставила Мэри и поспешила к деревянному ящику с письмами и посылками. Почта приходила редко, поэтому писем обычно было много. Часть корреспонденции высыпалась на пол, когда я подвинула ящик поближе к столу.
Стелла получила сразу пять писем, Лиз три, а Китти всего два – оба от матери. А потом я увидела письмо, адресованное мне, и почувствовала знакомую тяжесть в груди, узнав почерк. Герард.
Я, отвернувшись, осторожно открыла конверт: мне не хотелось читать его при других сестрах:
«Любовь моя,
Листья меняют цвет, и я очень по тебе скучаю. Зачем же ты уехала?
Сиэтл все такой же, как в день твоего отъезда, только без тебя здесь одиноко. Мне кажется, война и одиночество тесно взаимосвязаны. Все только об этом и говорят. Я очень беспокоюсь за тебя. В Тихом океане будут активные действия, и я молюсь, чтобы они не затронули твой остров. Военные умы, с которыми мне удалось поговорить, считают, что он безопасен. Я молюсь, чтобы так и было.
Война забрала лучших. «Кабана Клаб» опустел, ты бы его не узнала. Все здоровые мужчины записались добровольцами или были призваны в армию, и хочу сообщить тебе – даже после всего, что отец сделал для моей безопасности, я постоянно задумываюсь, что тоже должен отправиться на фронт. Это будет правильный выбор. Корабли со следующими отрядами отправляются 15 октября, я хочу аннулировать свое освобождение и поехать с ними. Две недели мы проведем в тренировочном лагере
Пожалуйста, не волнуйся обо мне. Я буду часто писать, рассказывать о своих делах и мечтать о дне нашей встречи.
Люблю тебя всем сердцем и думаю о тебе чаще, чем ты можешь предположить.
Искренне твой,
Герард».
Я приложила письмо к груди, у меня замерло дыхание. Я восхищалась патриотическим порывом жениха, но пришла в ужас от опасности, поджидающей его даже в недолгий промежуток времени между отправкой и получением письма. А вдруг он сейчас на поле боя? А вдруг его?..
Я плюхнулась на стул, привалившись на спинку и изо всех сил стараясь не разрыдаться, но почувствовала, как кто-то положил мне на плечо руку.
– Что случилось, дорогая? – мягко спросила Мэри.
– Герард. Похоже, он на фронте.
Мэри гладила меня по спине, а на измятый лист бумаги катились слезы, превращая красивый почерк Герарда в грязные черные пятна.
– Как думаешь, каково быть женой военного? – спросила меня Китти тем вечером, укладываясь в постель. Она сидела на койке в розовой хлопковой ночной рубашке и расчесывала свои светлые кудри. Ее недомогание явно прошло.
Я опустила книгу, которую держала в руках.
– Ты ведь пока не собираешься выходить за Ланса, правда?
Китти промолчала, продолжая расчесывать волосы.
– Думаю, в таком союзе есть свои преимущества, – заявила она. – Все эти путешествия и приключения…
– Китти, вы ведь только познакомились.
Теперь мы разговаривали только по вечерам – если Китти не гуляла с Лансом.
Китти положила расческу на столик, залезла в кровать, натянула одеяло и повернулась ко мне.
– Анна, – проговорила она детским, наивным, робким голосом, – ты всегда знала, что Герард – тот самый?
Вопрос обескуражил меня, хотя в Сиэтле такого бы не случилось.
– Да, конечно, – ответила я, вспомнив о полученном письме. Моя привязанность к жениху явно возросла. – Знала.
Китти кивнула.
– Похоже, я чувствую то же самое, – ответила она и отвернулась к стене, прежде чем я успела что-то спросить. – Спокойной ночи.
Уэстри провел тридцать дней на другом острове, и 27 ноября, в день его возвращения, я ждала его возле мужских казарм, делая вид, что собираю гибискус. Была среда, канун Дня благодарения, и все говорили только о двух вещах: индейке и клюквенном соусе.
– Эй, сестра! – крикнул один из солдат с третьего этажа. – Как думаешь, будет птичка?
– Я что, похожа на кухарку? – с иронией спросила я.
Солдат, парень лет девятнадцати, ухмыльнулся и исчез. Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы привыкнуть к мужчинам и к войне. Я перестала стесняться, лихо отбривала тех, кто пытался меня обидеть, и научилась подобающим образом отвечать на непристойные замечания. Мама была бы вне себя от моего поведения.
Прошло уже минут двадцать, а Уэстри так и не появился, и я вернулась в казармы с наполненной цветами сумкой и тяжелым сердцем.