Солнце мое
Шрифт:
22. ВЫХОДНЫЕ. Я СПЕРВА ТОСКУЮ, А ПОТОМ ОБАЛДЕВАЮ
СВИДАНИЯ
На завтра я постаралась нарядиться по высшему разряду. Надо же, чтобы моему парню приятно на меня посмотреть было?
Я на секунду замерла у зеркала. Или, всё же, наоборот — попроще что-нибудь натянуть, чтобы он, как бы это сказать, поменьше страдал, что я тут, а он там? Дойдя в своих гениальных размышлениях до старых джинс и треников с вытянутыми коленками, я потрясла головой, отгоняя эту безумную картинку. Смысл являться к парню лохудрой? Уж лучше тогда
Так что, остановимся на первом варианте и, как пел Высоцкий, прочь сомненья! «Даёшь восторги, лавры и цветы», да-да.
Выскочила я на остановку — а там, внезапно, — сорок четвёртый! Маленький сипящий и свистящий лиаз, красненький такой, кругленький. В детстве мне сильно нравилось в таких ездить и обязательно стоять сразу за кабиной шофёра, там снизу был такой длинный поручень и большое окно вперёд, можно было представлять себя капитаном корабля или машинистом…
И вот сижу я, вся такая красивая, в чёрном романтичном сарафанчике (с кружевами и рюшами, всё как положено; у папы я его в магазине ухватила, один такой и был на весь город Иркутск), в чёрных блестящих лодочках (туфли, туфли такие, обязательно на каблучке), в черных своих любимых серёжках, с натуральными каменьями «чёрный нефрит»… на облезлом кожаном бордовом сиденье. Эти сиденья ещё такие гладкие, что если вдруг у вас голые ноги, то когда встаёшь, ляхи от искусственной кожи отрываются со смачным «х-х-рычь!» А автобус так дребезжит, как будто вот прям щас все окна разом одномоментно выпадут. А в голове одна мысль: «Лихо летит этот сарай…»
Ой-й…
Ограда у военно-авиационного училища и правда прозрачная. Нет, проскочить или перелезть на раз никак не получится, а вот смотреть друг на друга и разговаривать, и даже держась за ручки, — вполне. Кирпичные столбики возвышались метра, наверное, через четыре-пять, а между ними решётка из металлических прутьев, поставленных так, чтобы даже ребёнок не пролез.
Походила вдоль забора — смотрю, Вовка бежит. Наряжен, как я в первый раз его здесь увидела: форма повседневная, типа песчанки, только более оливковая, под курткой майка такая же.
— Любимая! Тридцать минут у меня!
Вот так полчаса мы у заборчика и простояли, за ручки подержались.
— Это я что теперь, до новогоднего отпуска тебя и не обниму, что ли?
— Обнять сможешь. На счёт остального вот сложности. Смотри, завтра день сложный. А вот в понедельник у нас физуха, дрочево часа на два. Подъезжаешь к десяти к остановке ИВАТУ и прямо идёшь через КПП.
— А у вас разве не по пропускам вход?
— По пропускам. Но у девушек никто никогда не спрашивает. Проходишь прямо-прямо, метров… двести, наверное. И налево поглядывай. Как увидишь толпу курсантов, туда сворачивай. Роты по очереди бегают. Трёшку, сотку и так далее.
— А, типа по очереди разное?
— Да. Наша шестая рота. Пока первый взвод бежит — наши на травке валяются. У меня будут такие кусочки, минут по пятнадцать. Я смогу с тобой постоять. Пообнимать.
Господи, как же он улыбается… А тут эти железяки посреди.
Всё равно как-то меня немножко это КПП тревожило. Такая я, блин, всю дорогу законопослушная, а тут… Я представила себе, как меня арестовывают… ладно — задерживают — и выспрашивают причины проникновения на закрытый военный объект. Бр-р-р…
— Вов… А так точно делают? Вдруг заловят меня?
— Точно. На территории ИВВАИУ сколько семей живёт! У них дети, жёны. Здесь же целый городок. Да ты сама представь: стоит дежурный курсант, и приходит вот такая девочка, типа тебя, и говорит, что она забыла пропуск. Если её не пустят, она тут же, с этого же КПП, позвонит папе и пожалуется, что её домой не пускают. И папа-полковник говорит: «А ну-ка передай дежурному трубочку!.. Товарищ курсант, как ваша фамилия?..» Так что к нашим курсантам, у кого постоянные девушки есть, ко всем приходят. Проходят спокойно.
Ага. Я уже в курсе, что у них в роте этих «всех» три человека, а все остальные им завидуют.
Ну вот, теперь я тоже буду приходить. Пополню, тысызыть, ряды.
Я СТАРАЮСЬ НЕ ГРУСТНЯЧИТЬ
Время у моего любимого закончилось, и он побежал по своим курсантским делам. А я задумчиво пошла вдоль улицы. Дошла до следующей остановки, вспомнила как я тут месяц назад объявления о продаже квартир разглядывала… Меньше их не стало, наоборот, вон свежих сколько. В голове сразу всплыл случай с соседками, уехавшими в Голландию. Совсем ведь задёшево продали!
Вот и думай: стоит такие шальные квартиры искать, рисковать? Опять же, как их проверять? Сколько всяких историй, когда люди остались и без жилья, и без денег… С папой надо бы посоветоваться.
Загорелся зелёный светофор, я перешла дорогу и продолжила изучение объявлений — на другой стороне имелась стена-близнец, обклеенная сверху донизу. Кто там, внизу, читает?
Я разглядывала бумажную стену и удивлялась — и чего только не продают! Минут через пятнадцать подошёл автобус. Двадцатка, который от аэропорта до вокзала челночит, туда-сюда. Ну и на нём поеду! Он сравнительно недалеко от папиного магазина проходит.
В папином магазинчике по причине субботы народу было побольше, сам он прохаживался по торговому залу, внимательно приглядывая за покупателями.
— Тырят? — спросила я, когда народ рассосался и образовалась небольшая пауза.
— Хо-о! Не то слово! С утра троих уже поймал. Одна такая дама, вся в золоте — тоже майку в сумочку запихала.
— Саш, ты про вчера лучше расскажи! — крикнула из подсобки Алла Алексеевна.
Глаза у отца загорелись, как будто он вспомнил шикарный анекдот:
— Вчера, представляешь, дочь: заходит мужик. Не бич, прилично одетый. Посмотрел, такой: «О, какой у вас интересный магазин!» — цены спрашивал, то-сё, типа зарплату получит и придёт. А через пять минут заходит охранник — ну, который внизу сидит… — у этого частного пятачка имелся, оказывается ещё и свой охранник, а я и не знала! — … с нашим ковриком, представляешь?!
— С каким ковриком? — не поняла я.
— Придверным! — захохотал папа. — Который на улице, у входа у нас лежит!
Мозг как-то отказывался верить.