Солнце в крови
Шрифт:
Аня положила записку на свою подушку рядом с лицом Игоря, повернулась, забросила за плечо рюкзак и вылетела на улицу. Какое-то время она шла вдоль дороги. Когда кемпинг скрылся из виду, она остановилась. Черный, не слишком новый «Мерседес» резко затормозил практически сразу. Она молча села на переднее сиденье.
– Куда? – Крупный мужчина лет тридцати пяти с интересом разглядывал ее.
– Прямо. Я скажу.
Они ехали минут двадцать. Аня не поддерживала попыток водителя завязать разговор.
– Все, – сказала она перед поворотом. – Мне
– И не за деньги, и не так. – Он остановил машину, съехав на обочину, и сразу полез к ней.
Аня не пошевелилась, когда его широкая ладонь сползла с ее плеча на грудь. Дождалась, пока он потянет вниз разрез толстовки и опустит в него лицо. Вот в этот момент она и сделала свой коронный удар коленом точно в нос, брезгливо посмотрела на его кровь, которая хлынула как из-под крана, и оттолкнула его. Пока он хрипел какие-то ругательства, она уже выскочила из машины и бежала по пустому и грязному участку земли, который когда-то был полем. Вдалеке виднелись деревенские домики.
Аня вошла в покосившуюся калитку в старом заборе, стянутом ржавой колючей проволокой сверху исключительно с целью удержать его от расползания. Прошла по узкой, относительно чистой дорожке до ступенек, услышала хлопанье рядом, повернулась. Соседские гуси стояли, как обычно, в ряд, рассматривая ее, словно любимую актрису их бедного театра. Вожак всегда хлопает крыльями в этом месте. Аня не сомневается, что так он от имени коллектива приветствует ее. И она, как всегда, поднимает руку вверх.
– Привет, Мишка! Привет все!
Она открыла дверь, которая никогда не запиралась, вошла в сени, сняла кеды, внимательно посмотрела на пол: не так грязно, как она думала. Похоже, бабушка без нее убиралась.
– Ба, – крикнула она. – Я приехала! Ты не спишь?
– Нет, – ответил тихий голос. – Я тебя жду.
Аня вошла в их единственную комнату. На ветхой деревянной кровати лежала бледная старая женщина.
– Я не знаю, ба, как с тобой договариваться. Меня не было неделю. И ты все это время не спала и ждала?
– Спала, наверное, – виновато улыбнулась старушка. – Старалась спать. Я скучаю по тебе. Подойди, пожалуйста.
Аня одним прыжком оказалось у кровати, села на край, нежно погладила лицо с сухой кожей, густо покрытой морщинами.
– И я скучала, ба! Я всегда про тебя думаю. Ты не забывай, ладно?
Бабушка взяла ее руку и поцеловала в ладошку.
– Деточка ты моя. Радость единственная. Ты меня тоже не забывай, ладно?
– Ну, ты даешь, ба. Прям реветь хочется, – и она на самом деле шмыгнула носом.
– Не вздумай, – строго сказала бабушка. – Сейчас я встану, покормлю тебя. Если б знала, что ты сегодня приедешь, мяса бы купила у соседей. А так – картошка с салом. Банку с огурцами сама открой, что-то у меня перестало получаться.
– Это у нашей открывалки перестало получаться. Поедим, посплю, потом пойду в сельмаг.
После завтрака Аня сбросила толстовку на пол, извиваясь, выбралась из тесных джинсов, забралась под стеганое
– Вот и не нужно тебе в магазин бежать. Иван Иванович принес нам гусиную ногу, смотри, какая огромная.
Аня подозрительно посмотрела на гусиный окорочок, потом на улыбающееся лицо соседа и требовательно спросила:
– Это что? Это вы кого?
– Да Мишку… Пора. Он самый старый.
И оглох от Аниного пронзительного вопля:
– Сволочь! Убийца! Лучше бы ты сам сдох! Я сейчас тебе ногу отрежу!
Она бросилась на него с кухонным ножом. Бабушка встала между ними и быстро проговорила:
– Иван Иванович, уходите. Ногу забирайте. Извините.
Потом Аня рыдала, лежа лицом вниз на своем диване, а бабушка шептала ласковые слова, целовала нежный, мокрый, наверное, от такого количества слез, затылок, гладила худые плечи, узкую, как у подростка, спину.
– Успокойся. Все будет хорошо. Нам всем надо что-то есть. Ты любила Мишку, я знаю… Нет-нет-нет! Не смей о нем думать, его вспоминать. Я заварю тебе сейчас мяту с медом… Все пройдет. Милая, дорогая, девочка моя разнесчастная.
Аня повернулась: лицо ее было красным и распухшим.
– Да. Ты тоже выпей этот отвар. У меня просто крыша слетела. Ба, закрой ставни. Давай ляжем совсем, вроде уже ночь. И ты расскажешь мне, как Белку и Стрелку в космос собирала.
– И ты опять расстроишься из-за того, что я не могу придумать другой конец. Они все-таки улетят в космос.
– Мы до этого не дойдем. Ты только про то, как ты их кормила, что они делали, кто к ним в гости приезжал.
Бабушка закрыла окна, легла на свою кровать, подождала, пока Аня выполнит ритуал выползания из джинсов, и заговорила:
– Занималась с Белкой и Стрелкой не я, конечно, а Людмила Витальевна, ученый. Я только кормила их, выгуливала, убирала. Ну и вот, в тот день, про который я расскажу, приехал к ним в гости Ван Клиберн.
– Это кто такой?
– Это очень известный, гениальный пианист. Они должны были все вместе ехать на телевидение. Я готовилась с вечера, у нас все блестело к его приезду. Захожу я к Белке и Стрелке и говорю им…
Ночью Ане приснился космос. Елена Васильевна сразу после того, как внучка засопела, подняла ее вещи, долго, задумчиво разглядывала пятна. Похоже на кровь… Где была, что натворила?.. Она согрела в баке воду, стирала так тщательно, что стерла руки до крови. Потом легла и долго смотрела на спящую девочку. И сердце ее разрывалось от любви и жалости.