Солнце в ночи
Шрифт:
Глава семнадцатая
СЛЕДЫ ПРИВАЛА
Санко проводил Чехонина и его товарищей не на тридцать, а на все пятьдесят верст. Это было значительным облегчением для участников экспедиции. - Я успею, все успею, не беспокойся, начальник, - приговаривал Санко на привалах.
– А вам тяжело... вам еще много идти... Только когда Чехонин объявил привал на ночевку, Санко согласился разгрузить нарты. - Ты устал?
– спросил он Алексея. - Устал немного, - ответил Алексей, который шел вместе с группой Чехонина по берегу.
– А что? - Я хочу ехать. Поеду ночью. Ложись на нарты и спи. Скорее приедем, приведем упряжки начальнику. - Но ведь ты тоже устал, Санко. - Я ничего. Я буду спать в чуме. Поедем! Георгий Павлович пытался отговорить Санко от поездки ночью. Ненец настоял на своем: - Вечером и ночью ехать лучше. Олени еще не устали. Скорее приведем тебе упряжки. Алексей и Санко поужинали, распрощались с Чехониным, Ивановым и Рябухиным и уехали. - Хороший парень, этот Санко, - сказал Иванов, обычно всегда очень скупой на похвалы и восторги. - Мало сказать хороший, - отозвался Чехонин.
– Чудесный! Это счастье, что мы его встретили. Молчаливый, всегда сосредоточенный, Иванов был фанатически влюблен в свою геологию. Он с первых же дней занялся геологической съемкой и все его помыслы сейчас были устремлены к составлению геологической карты острова. Еще сравнительно молодой, очень высокий, бритоголовый, Иванов совсем не походил на ученого. А между тем, он уже участвовал во многих научных экспедициях и имел свои печатные труды по геологии. В обычном же разговоре было трудно определить его образованность, большие познания и смелость научных предположений, какие он проявлял при геологических исследованиях. Георгий Павлович Чехонин познакомился с Ивановым в Петербурге и сразу почувствовал, что этот молчаливый геолог будет отличным помощником в полярной экспедиции. Иванов сам пришел к Чехонину и просил взять его на север. Он не принес никаких рекомендаций, никаких писем от светил науки. А Чехонину это было и не нужно. О Иванове он слышал, знакомился с его книгами. И, наконец, личное знакомство и разговор утвердили начальника в решении принять предложение Иванова. Иванов легко переносил морскую качку, никогда не жаловался на усталость и, казалось, трудности лишь придавали ему сил и энергии. Вот и сейчас, после ночевки, взвалив на себя чуть ли не половину всего груза, немного ссутулившись, он размеренным, методичным шагом двигался вперед. Это был шаг спортсмена, без ускорения и замедления, без лишних движений. Так можно долго идти, не уставая. За Ивановым шел Чехонин. Он думал о предстоящей встрече с иностранцами. И чем больше об этом он думал, тем тверже становилось его решение потребовать от непрошеных гостей покинуть русский остров. Пусть будет потеряно драгоценное время, так необходимое для научной работы, но он, Чехонин, русский человек, добьется своего и защитит интересы Родины. После рассказа Санко он уже ничуть не сомневался в корыстных и притязательных целях иностранцев. Во всех экспедициях и походах у опытного путешественника и исследователя Чехонина было девизом: "Никаких излишеств!" И хотя этот девиз теперь выполнялся с прежней требовательностью, все же груз - палатка, снаряжение, продовольствие, приборы, оружие - для трех человек был немалый. Физически крепкий моряк Рябухин оказался плохим ходоком. Можно иметь сильные ноги, твердо держаться на них и быть не способным к длительным переходам. А ноша еще больше изматывала матроса. Между тем, идти было не так уж трудно. Очистившаяся ото льда прибрежная песчаная полоса, твердая и гладкая, могла сравниться с отличным асфальтовым шоссе. Рябухин заметно отставал, наконец, совсем выдохся и присел на камень. А геолог Иванов все шел и шел, не оглядываясь. Чехонин окликнул его и попросил остановиться. Иванов недовольно сбросил мешок и весь остальной груз на землю и вернулся к товарищам. Чехонин напряженно всматривался в уныло серую пустынность океана. Но никаких признаков судов - "Ольги" или иностранца - в океане не было. Георгии Павлович понимал путь нужно продолжать. И все же он решил сделать привал, отдохнуть, обдумать и обсудить положение. - Георгий Павлович, - нерешительно запротестовал Иванов, - зачем мы будем терять время? Нам еще нужно пройти не менее тридцати верст. - Тридцати?
– ужаснулся Рябухин. - Да, пожалуй, - согласился Чехонин.
– Санко так и говорил. Но не волнуйтесь, Сергей Сергеевич. Сейчас отдохнем и все обсудим. Платон, обратился он к Рябухину, - займитесь костром, а мы поставим палатку. - Палатку? Зачем, Георгий Павлович?
– взмолился геолог. - Мы оставим здесь Рябухина, а сами налегке двинемся дальше. Мы выиграем время, и в то же время избавим Платона от перехода. Он будет здесь нашим форпостом. Это решение начальника устраивало геолога. - Мудро, - только и сказал он и принялся разбивать палатку. Но особенно обрадовался Платон Рябухин. Лучше бы он отстоял подряд пять вахт у штурвала или на палубе в шторм, чем совершать такой длительный переход пешком. Часа через два, перекусив и отдохнув, Чехонин и Иванов отправились снова на запад, туда, где они должны были встретиться с капитаном Феликсовым и разыскать иностранцев. Теперь идти им было легко. Они взяли только ружья и один небольшой заплечный мешок с провизией и необходимыми приборами. Некоторое время они шли молча. Время от времени Иванов поднимал какой-нибудь камень, внимательно рассматривал его и прятал в карман, но чаще выбрасывал.
– удивился Чехонин. С минуту-две Иванов молча шагал, словно не слышал вопроса начальника, потом сказал: - Этих иностранцев. Какое они имеют право мешать нам работать?! Мне некогда, понимаете, Георгий Павлович, мне некогда! У меня нет времени заниматься с этими хамами. Маня ждет работа. - Вот потому-то и придется ими подзаняться, что они хамы, - заметил Чехонин.
– Иначе мы потеряем остров... - Этого допустить нельзя!
– вскричал Иванов и с несвойственной ему воинственностью добавил: - Я им прямо заявлю: Вон с нашей земли! - Это мужской разговор, - весело сказал Чехонин.
– Я приму все меры вплоть до применения оружия! - Вот уж этого делать я не умею, стрелять в людей... - Они могут сами заставить вас научиться этому, Сергей Сергеевич. Или вы забыли, как они поступили с Санко? Но все-таки я надеюсь, что они будут благоразумны и в разговоре с ними нам не придется прибегать к оружию. - Да-да, - удовлетворенно сказал Иванов.
– Это все-таки дело солдат, а не ученых. - Иногда и ученый обязан стать солдатом, - улыбнулся Чехонин. - Может быть, может быть, - неопределенно отозвался геолог, выбросив в море очередной камешек.
– Удивительная однопородность! Судя по времени, они прошли верст двенадцать, когда вдруг встретилось неожиданное препятствие. Неширокий залив, забитый наносным льдом, видимо, был устьем какой-то неизвестной реки. Чехонин помнил, что в этих местах по карте ни залива, ни реки не должно быть. Все-таки он вытащил карту и еще раз убедился, что залив не нанесен, а между тем он в действительности существовал и теперь преграждал путь. Нанеся на карте схематические отметки, Чехонин спросил: - Что же будем делать, Сергей Сергеевич? - Этот лед нас не выдержит. - Конечно, нет. Это не местный и не бухтовый лед. Обычный мелкобитый. Результат юго-восточных ветров. Смотрите, в море образовался даже новый припай. Что ж, придется подни маться по берегу, может быть, река не так уж широка, найдем место для переправы. - Санко нас не предупредил о заливе, - сказал Иванов.
– Неужели он не знает об этом заливе? - Санко, конечно, знает. Но меня это наводит на мысль, что залив не велик да и река повыше не представляет большого препятствия. Иначе Санко предупредил бы нас. - Нужно нанести залив и реку на карту. Нужно дать им названия. - Это мы сделаем позднее. Придется составлять заново карту всего острова. У ненцев, наверное, есть свое название залива. Думаю, что мы найдем еще множество и заливов, и рек, не нанесенных на нашу карту. Путешественники поднимались по левому берегу залива. Вначале берег был высокий и каменистый, но, переходя в тундровую полосу, он становился все более низким. Чувствовалось, как ослабевает почва. Должно быть, скоро начнется обычное тундровое болото. - Что-то я не вижу реки, - сказал Иванов.
– Может быть, ее и не существует. Мы повернули уже почти на девяносто градусов. - Нет, - возразил Чехонин, - река по всем признакам есть. Она должна впадать в залив на северо-западе. А увидеть ее отсюда и невозможно. Да, а все-таки плохо без проводника. Предположения Георгия Павловича оправдались. Вскоре путешественники действительно вышли к устью небольшой речки, впадающей в залив. Они поднялись по берегу речки и вброд перешли ее. А потом снова побережье океана. Они шли и шли, тщетно вглядываясь в океанскую даль. "Ольга" не показывалась, и Чехонин начинал беспокоиться. По расчетам уже выходило, что Чехонин и Иванов находились в тех местах, где Санко встретился с иностранцами. Но и судна иностранцев тоже не было. Они шли снова, шли еще минут двадцать, когда, наконец, натолкнулись на следы привала. То было большое пепельное пятно от костра, уже совсем холодное. Тут же валялись две жестянки из-под мясных консервов и картонная коробка из-под какао. Судя по этикеткам и маркам, консервы были немецкие, какао - голландское. Определить происхождение сигарет, окурки от которых валялись тут же, было трудно. Во-первых, ни Чехонин, ни Иванов не курили, с папиросами, сигаретами, вообще с табаком им дела иметь не приходилось. Во-вторых, буквы на марке окурков были задымлены и измяты зубами. - Эх, где, где ты, Шерлок Холмс!
– воскликнул Георгий Павлович и рассмеялся. - Мы сами должны быть Шерлоками Холмсами, - отозвался Иванов. - Меня интересует, куда подевались эти господа, - сказал Чехонин.
– Если они на острове, то где их судно? Что-то не верится, чтобы они так быстро ретировались совсем. Может быть, они отплыли отсюда, чтобы высадиться в другом месте... Как вы думаете, Сергей Сергеевич?.. Иванов пожал плечами: - Понятия не имею. Тут можно предполагать что угодно, но думаю, что ваше последнее предположение самое верное. - Нам придется некоторое время подождать здесь, отдохнуть. Может быть, появится "Ольга" или подъедут Санко и Холмогоров. Будем надеяться, что тогда что-нибудь выяснится. Они сложили мешок и ружья к сопке и принялись осматривать местность вокруг бывшего привала иностранцев.
Глава восемнадцатая
НА ОЛЕНЯХ ПО ТУНДРЕ
На переходе Алексей Холмогоров утомился, но, несмотря на это, улегшись на нарты, он еще долго не спал. Есть своеобразная прелесть в езде на оленьей упряжке по летней тундре. В Морской слободе Алексею еще в детстве однажды удалось прокатиться на оленях. Четвероногие, длиннорогие "гости" со своими хозяевами прибыли в слободу из Болъшеземельской тундры, преодолев огромнейшее расстояние. Но тогда была зима, и скольжение по заснеженной равнине широкой реки мало чем отличалось от поездки на лошадях. Лишь сознание того, что впереди санок бегут олени, приносило мальчику радость и восхищение. Сейчас же нарта неслась по голой заболоченной тундре. Она подпрыгивала на кочках, монотонно шелестела полозьями в мягком ягеле и, попав в болотину, вдруг вздымала вокруг невысокие, но стремительные шумные ливни. Иногда встречалась возвышенность, и олени замедляли бег. Санко вскакивал и придерживал нарты, подталкивал их. Озерки и широкие, сплошь покрытые водой болота приходилось объезжать. Но олени выносливы, послушны, они не подведут умелого погонщика. Олень! Гордое, благородное, стремительное животное, - о тебе хочется петь восторженную песню! Заоблачных волшебных сказок достоин неудержимый, кажущийся крылатым, бег-полет оленьей упряжки по заснеженной тундре. Быстрого карандаша и смелой кисти требуют запрокинутые ветвистые рога. Пусть скрипки, валторны и флейты сопровождают почти бесшумный рысистый аллюр оленей и легкий шелест нартовых полозьев! Для жителя тундры нет в мире животного дороже и красивее северного оленя. Олень - это жизнь! И в старину ненцы любили повторять: "Нет оленя - нет человека". На оленьей упряжке человек может ехать до конца тундры - до Константинова Камня Уральского хребта, до грозного Ледовитого океана, до южной зеленой лесной полосы. Сверхтеплую одежду - малицу, паницу, совик, надежную и в морозы и в оттепели обувь - тобоки, пимы, липты, крепчайшие нитки-сухожилия дарит северянину добрый и верный друг-олень И мясо, отличное, нежное, вкусное, сытное мясо оленя - отварное, поджаренное на сковороде или на пруте, сырое, горячее с кровью прямо с убоя или мороженая строганина. Без оленя тундра сиротлива и скучна, беспомощна и бедна. Беспокойная езда по летней тундре, вся в толчках, быстрых разворотах, в постоянном ожидании, что нарта или завязнет или перевернется. Но это-то и нравилось Алексею Холмогорову. Он не спал не потому, что боялся, и не потому, что лежать было неудобно. Он смотрел на бледное полярное небо и наслаждался, да, наслаждался хаотичностью движения. Возможно, в своем спокойствии он надеялся на опыт Санко. Молодой ненец мастерски управлял оленьей упряжкой, он ловко действовал и вожжой и хореем1, олени были послушны его голосу. - Почему не спишь?
– спросил Санко.
– Плохо? - Нет, Санко, очень хорошо. Ты о чем сейчас думаешь. Санко? - О чем?
– удивился Санко вопросу.
– Я много думаю. Я всегда думаю... - О чем ты думаешь сейчас, Санко?
– Думаю я думаю про отца, про мать, про Степана... и больше всего я думаю про Нанук... - Кто такой Нанук?
– спросил Алексей и приподнялся на нарте. Он впервые от Санко слышал это имя. - Нанук - девушка, - ответил Санко и посмотрел Алексею в глаза. Алексей все понял без дальнейших объяснений. Но ему хотелось побольше узнать о Нанук, о девушке, которую любил его новый друг. - Расскажи мне о Нанук!
– попросил Алексей.
– Ты давно ее знаешь? - Давно, очень давно. Так давно, как что помню на острове, как помню себя, как помню отца и мать. - Значит, с детства. И ты ее очень любишь, Санко? - Очень... ты даже не знаешь, как очень, - Санко добавил несколько ненецких слов, непонятных для Алексея, но, видимо, точнее выражающих чувства юноши.
– Очень! Нанук самая красивая девушка на острове. Это знают все и это ты скоро узнаешь. Скоро ты увидишь Нанук. И Алексей поверил Санко потому что уже знал: его друг не был хвастуном. Он был очень молод, но многое знал и многое умел делать, был умен и наивен, простодушен и доверчив. Незаметно Алексей уснул, и его крепкий сон не потревожили ни толчки, ни трудные подъемы на сопки, ни стремительные спуски. И проснулся он, когда упряжка остановилась, а Санко растерянно ходил около и словно что-то разыскивал на земле. - Ты чего потерял, Санко?
– крикнул Алексей. - Здесь было наше стойбище, - печально ответил Санко, - Они ушли. Я смотрю, куда они ушли. Новость была неприятная. Начальник экспедиции Чехонин ожидал упряжек. Но ненцы сменили стоянку. Теперь их нужно искать. И доброе настроение Алексея омрачилось. Впрочем, он надеялся на Санко, на его опыт и знание острова. Упряжка остановилась на возвышенности. Всюду были видны следы недавней стоянки островитян. Ветер трепал остатки облезлой старой оленьей шкуры. Невдалеке белела кучка сухих, обглоданных собаками и омытых дождями костей. Вытоптанная мшистая земля была засыпана золой и мелкими углями. Алексей поднялся с нарты и попрыгал, чтобы размять ноги, одеревеневшие от долгого лежания. Он смотрел на Санко и ждал, что он скажет и что решит делать. Санко подошел к упряжке и улыбнулся Алексею. - Они ушли туда, - он показал на северо-восток.
– Там стойбище Валеев и там Нанук. Саво! Поедем туда! - Ты ложись, отдохни, - оказал Алексей.
– Я вскипячу чай. - Чаи хорошо, - согласился Санко.
– А спать буду там, в чуме. Надо торопиться.
– Он оглядел небо и сказал: - Похоже, будет снег, большой снег. Ветер отошел, птица прячется. Пока грелся чай в котелке на разведенном Алексеем костре, товарищи погрызли вяленого омуля и сухарей. - Далеко нам ехать?
– опросил Алексей, снимая с костра котелок. - Пока хад собирается, успеем. А хад-пурга будет большая. Надо торопиться. Они наскоро попили чаю, и снова упряжка тронулась в путь. Снова движение, быстрое, с крутыми поворотами и прыганьем по кочкам. Санко торопился и то и дело, управляя оленями, пускал в ход свой длинный легкий хорей. Хад, как называют ненцы пургу, налетела раньше, чем они достигли становища Валеев. И тундра, еще десять-пятнадцать минут назад спокойная, притаившаяся, неожиданно потемнела и словно вздыбилась Снег, вначале мягкий, перистый, становился все жестче и жестче и вскоре превратился в тяжелую дробь. Эта дробь больно исхлестывала лицо и смотреть вперед было невозможно. Пурга крутила снегом так, что нельзя было определить направление ветра. Санко управлял упряжкой, пользуясь лишь чутьем и надеясь на самих оленей. Животные бежали, пригибая головы к земле. Казалось, они вынюхивают следы на снегу. Ветер был встречный. Это знал Санко, хотя пурга кружила и била со всех сторон. Встречный - это плохо, он изматывает и так уставших оленей. И встречный - это хорошо: Санко легче почувствовать запах дыма, отыскать стойбище. Но не дым помог Санко отыскать людей. Неожиданно вдали послышался протяжный, заунывно-тревожный вой. Ненец прислушался. Не волки ли? О волках знали все островитяне. Огромные полярные хищники появились на острове с Большой земли. Но как они пришли с материка? Старый Филипп Валей уверял, что волки приплыли на льдине. Возможно, что так и случилось. Стаю волков, забредшую на припай, могло на оторванной льдине унести в море. Льдину прибило к ледяным полям, прилегающим к острову Новому. До последнего времени полярные волки были, пожалуй, единственными врагами Санко, врагами коварными, жестокими и беспощадными. Много горя принесли хищники ненцам. Оленей ежегодно десятками недосчитывались в стадах каждого из стойбищ. Санко жаждал встречи с волками, но только не сейчас. Во-первых, Санко устал, во-вторых, в пургу волки из-за плохой видимости становились вдвойне опаснее. Ненец прислушался и облегченно вздохнул. То выла собака. - Алексей, слышишь?
– спросил Санко и, не дождавшись ответа, вдруг пронзительно закричал: - Нгей! Э-ге-гей! - Что?
– спросил Алексей, тоже прислушался и различил сквозь свист пурги собачий вой. Он не подумал о волках, потому что не знал, что они на острове водятся. - Собаки, - сказал Санко, соскочил с нарт, круто повернул оленей вправо, туда, где слышался вой, и снова сел.
– Э-ге-гей! Нге-ей!.. Некоторое время друзья ехали, прислушиваясь и крича. Вдруг они услыхали уже не вой, а заливистый лай. Он был совсем близко. Выть собака может в одиночестве. Но на лай откликаются почти все ее собратья. И вскоре около двух десятков собак окружили упряжку. Спустя несколько минут Санко и Алексей, к своей радости, были в стойбище.
Глава девятнадцатая
НАНУК
Хотя в чуме горел костер, Алексей никак не мог рассмотреть лицо Анисьи матери Санко. Она по-ненецки переговаривалась с сыном и, готовя еду, низко наклонялась над огнем и над котлами. Совик и какие-то обвязки делали ее фигуру особенно неопределенной и неуклюжей. Отца Санко дома не оказалось - он был в стаде. В такие ненастные дни многие мужчины уезжали в стада охранять оленей. В пургу олени могут отбиваться от стад - это опасно. Пурга не унималась. Наоборот, она становилась, как казалось Алексею, еще злее и неистовей. Она так страшно рвала шкуры чума, что грозила каждую минуту сорвать с места легкое и ненадежное жилище. Пурга врывалась в чум через мокодан - дымовое отверстие вверху, препятствуя выходу дыма. Алексей жмурился и рукавом куртки протирал глаза. Анисья разложила в миски вареное мясо и рыбу. Сама она к еде не притронулась, поплотнее закрепила шкуру у входа и уселась, наблюдая, как ужинают сын и гость. Алексей видел только ее глаза, маленькие, зоркие и умные. Мясо было нежное, должно быть, от молодого оленя, и Алексей ел его с наслаждением. Санко принес большой кусок мороженой оленины и ловко ножом наготовил строганину. Он ел много и быстро, удивляя своим аппетитом даже проголодавшегося Алексея. Закончив ужин тремя кружками чаю, Санко взбил кучу шкур и сказал: - Будем спать. - А когда мы увидим Нанук?
– тихо спросил Алексей. - Завтра. Это близко, чум Валея близко. Ложись. Алексей хотел спросить Санко о завтрашней погоде, о том, когда должна закончиться пурга, но молодой ненец как рухнул на шкуры, так моментально и уснул. Алексей натянул на себя шкуру, но ему не спалось. Он раздумывал о многом - об ожидающем упряжек начальнике экспедиции, о доме, о Санко и о Нанук. Раздумывал и прислушивался к ревущей пурге. Когда Алексей проснулся, пурга стала тише, но все еще бесновалась. Санко спал. Анисьи в чуме не было. Над костром висел большой котел. Ночью да и сейчас Алексей совсем не чувствовал холода и очень этому удивился. Он выглянул из чума, но в вихревых завитках снега ничего разглядеть не мог. В чум не вошла, а влезла Анисья и приветливо сказала: - Нгани торова! Алексей понял, что она его приветствует, улыбнулся и поздоровался. Она поправила шкуры на Санко. Юноша в этот момент открыл глаза и сразу же вскочил. К удивлению Алексея Анисья вытащила откуда-то таз с водой, а Санко сказал: - Будем мыться. В Морской слободе Алексей слышал, что ненцы никогда не моются. Он вытащил из своего мешка полотенце и с удовольствием поплескался подогретой водой. Конечно, это было не ахти какое умывание, но в таких условиях и оно оказалось приятным. Потом умылся и Санко, и они принялись за завтрак, который, впрочем, ничем не отличался от вчерашнего ужина: строганина тонкие пласты сырой мороженой оленины, вареная оленина и рыба и в завершение - чай с привкусом той же рыбы. Алексею есть не хотелось, и потому завтрак ему показался уже не таким вкусным, как ужин. Неожиданно по шкурам чума у входа словно кто-то сильно ударил палкой или хореем. В прерывистом завывании пурги послышался смех и невнятный из-за непогоды голос: - Нгей! Санко, Санко-о-о! Ты приехал?! - Это Нанук!
– вскочил Санко и бросился к выходу. Он оторвал шкуру у выхода из чума и втащил внутрь девушку, засыпанную снегом и похожую на снеговика, каких лепят зимой ребятишки. - А я к тебе хотел идти, - радостно говорил Санко, отряхивая с одежды девушки снег.
– А если хад унесет? - У меня ламба. Не унесет. - Ламба - лыжи, - перевел Санко. - Ненянг ирий, - смеялась чему-то Нанук.
– Сыра ненянг, сыра сэв ненянг... Ха, тангець... - Она говорит: скоро месяц август, опять комариный месяц. Снежные комары. Это она о пурге. А живем на летнем стойбище... Нанук тараторила и смеялась, пока не заметила Алексея. Тут она смутилась и умолкла, опустив глаза. Теперь, когда она уже сидела, откинув саву-шапку на затылок, Алексей смог ее разглядеть. Нанук была младшей дочерью в большой семье Филиппа Валея. Все ее братья и сестры были уже женатые и замужние. Женщин для ведения хозяйства приготовления пищи, шитья и починки одежды и обуви - в двух чумах Валеев было предостаточно. Потому Нанук, освобожденная от домашних дел, почти все свое время проводила на охоте или в оленьем стаде. Всем жителям острова уже было известно, что Нанук - невеста Санко Хатанзея. Может быть, она была бы уже и женой Санко, но этому помешало несчастье, внезапно пришедшее в семью Хатанзеев. На охоте на моржей погиб старший брат Санко. Он был женат, а по старинному обычаю ненцев на жене умершего должен жениться его младший брат. С потерей брата юноша терял и свою любимую девушку. Санко долго раздумывал над своей горькой судьбой, а потом явился к отцу и решительно заявил: "Я не люблю нябу1, я люблю Нанук, я женюсь на Нанук!" Отец помрачнел, заплакала мать и заплакала няба - жена старшего брата. Няба Александра сквозь слезы сказала "Пусть Санко женится на Нанук, я не хочу другого мужа. Мой муж был и останется Константин". Эти слова невестки еще больше разгневали старого Антипа Хатанзея. Покойник не может оставаться мужем живой женщины. Она не должна думать о Константине, не должна произносить его имя, чтобы не навлечь беду на семью Хатанзеев. Сын и невестка хотят нарушить старинный священный обычай отцов, дедов и прадедов. Санко не стал больше противиться вслух, отмалчивался, но и не повиновался обычаю. Время проходило, а Санко и Александра - няба так и не стали мужем и женой. И постепенно все опять стали считать Санко и Нанук женихом и невестой. Все ждали, когда они поженятся. Только при старом Антипе не за водили об этом разговора. По-своему Нанук была действительно красива. Особенно привлекали ее быстрые, искрометные глаза. В них не было ни кокетства, ни пугливости. Сейчас, когда Нанук снова взглянула на Алексея, а потом на Санко, в глазах ее горела радость. - Где ты долго был?
– спросила она.
– Григорьев приехал? - Нет, Григорьев не приехал. Но он приедет, он написал мне письмо и послал краски. Вот приехал Алексей и еще русские. Твой чум далеко? - Наши рядом, все три. Отец в стаде. - На охоту выходили? - Вчера пришли. Саво! Шесть нохо... - Ого!
– восхитился Санко.
– Шесть песцов! Молодец, Нанук! Санко сел рядом с Нанук и стал растирать кисти ее рук. - Холодные, - сказал он, словно оправдываясь перед Алексеем. Нанук, не отстраняясь, счастливо улыбнулась. Удивительная простота и доверчивость были в отношениях юноши и девушки. Алексей смотрел на них, и у него становилось радостно на душе. Анисья, не спрашивая, положила в миску два больших куска мяса и поставила перед Нанук. Девушка достала свой нож и принялась есть. Она ела, как и Санко, захватив в руку весь кусок. Нож поблескивал у ее губ, и Алексей удивлялся быстроте и точности движений рук Нанук. - Где Степан?
– опросил Санко у матери. - Степан не был. Уехал и не был. - А норвеги? - Не были. - Разве то были норвежцы?
– опросил Алексей. - Нет. Были ингланд. А у нас всех не наших зовут русские и норвеги. Санко вышел из чума и вскоре вернулся. - Подождем, и поеду за оленями. Хад скоро конец, - сказал он.
– Потом поедем. Начальник ждет. Ты сиди. Мы с Нанук. - Куда поедешь?
– встревожилась девушка.
– Я поеду... - Нет, Нанук, нет. Я скоро. Девушка опечалилась. Санко обнял ее за плечи и снова сказал: - Я скоро. Пурга успокаивалась, и Санко уехал в стадо за оленями. А к вечеру, погрузив на нарты свежего мяса, друзья повели три упряжки к морю, туда, где их ожидала группа Чехонина.
Глава двадцатая
ГДЕ ЧЕХОНИН?..
Когда упряжки уже вблизи океана поднялись на возвышенность, Санко и Алексей сразу же заметили два дымка. Чуть заметно в бухте на рейде дымила "Ольга". Второй дымок, более густой и близкий, был, несомненно, от костра, разложенного на берегу. Конечно, это группа Георгия Павловича Чехонина. Но где же Степан Ардеев? И где иностранцы? А может быть, они тут же, вместе с Чехониным... Во всяком случае Санко, как ни приглядывался, на всем пути никаких следов Степановых упряжек разыскать не мог. Впрочем, пурга могла скрыть любые следы. Собаки умчались вперед, они почувствовали близость чужих людей и подняли неистовый, злобный лай. Должно быть, они встретились с бесстрашным Роем. Оставив упряжки за прибрежными сопками, юноши с чувством нетерпения и беспокойства вышли на берег и оказались у привала экспедиции Чехонина. Но ни начальника, ни Рябухина они не увидели. Их встретил геолог Иванов. Вид у него был растерянный. Алексей Холмогоров сразу же понял: что-то случилось. - Где Георгий Павлович?
– обеспокоенно спросил Алексей. - Уже вторые сутки его нет, - ответил геолог.
– Еще до бурана ушел в тундру, хотел вернуться через два-три часа, и до сих пор нет. Нужно отправляться на поиски. С ним, конечно, что-то произошло... - А где Рябухин? Где Рой?.. - Роя взял с собой Георгий Павлович. Рябухина мы оставили...
– Иванов скупой скороговоркой объяснил, почему остался матрос.
– Нужно искать начальника. Санко, как ты думаешь, где искать, как искать? Санко взглянул на Алексея и моментально решил: - Ты, Алексей, пойдешь берегом. Иди десять верст. Я поеду оленями, тундрой, приеду на берег, увижу тебя. - Я тоже пойду, - сказал Иванов. - Нет, тебе нельзя ходить, - возразил Санко.
– Один будет здесь, нужно здесь. Это ваш харабля? - Наша "Ольга", - подтвердил Алексей.
– А где капитан? В своей тревоге Иванов совсем забыл об "Ольге". - Ох, "Ольга", - опомнился он.
– Я не заметил... - Нужно быть здесь, - повторил Санко. Он окликнул собак и побежал к упряжкам. - Алексей, иди берегом десять верст!
– крикнул Санко, уже взобравшись на сопку. - Да, Сергей Сергеевич, - сказал Алексей, - вам нужно остаться. Ветер скоро совсем стихнет, и приедет капитан. Но что, что с начальником?! Он поспешно переобул сапоги, захватил сумку и ружье и взглядом попрощался с Ивановым. "Что могло случиться с Георгием Павловичем?
– с тревогой думал Алексей, с трудом пробираясь по снегу от заструги к заструге.
– Он легко одет, а пурга была страшная. Неужели?.." За это короткое время Алексей Холмогоров так привык, так полюбил Георгия Павловича, что не представлял жизни без него. Он уже давно решил, что будет сопровождать Чехонина во всех его экспедициях и путешествиях. Кроме образования и ума, кроме твердости и в то же время доброты, кроме аккуратности и точности во всем, Алексея привлекало в Чехонине еще что-то, чего он и сам пока не мог объяснить. Ему хотелось быть похожим на Чехонина, быть таким же подтянутым и вежливым, рассудительным, всеми уважаемым и, может быть, таким же известным. - Он попал в беду, он попал в беду, - почти бессознательно бормотал Холмогоров. Но что могло произойти, Алексей не мог представить. Он вызывал в своем мозгу картины, но ни одна из них не рисовалась четко, ни одна не задерживалась в сознании. Изредка Алексей поднимался на сопки и кричал, звал Чехонина, свистел, несколько раз стрелял. Он надеялся, что его услышит хотя бы Рой. Но остров безмолствовал, и тревога Алексея все возрастала. Он шел и кричал, шел час, другой, не ощущая усталости. В то же самое время Санко гнал свою упряжку на северо-запад и тоже кричал и свистел. Собаки то далеко обгоняли нарту, то возвращались и виновато бежали рядом. Должно быть, они чувствовали, что хозяин кого-то ищет. Проехав верст шесть-семь, Санко круто повернул оленей. Он поехал к морю, потом снова повернул. И так по нескольку верст оленья упряжка огромными зигзагами продвигалась на запад. Как и у Алексея Холмогорова, все мысли Санко сейчас были заняты лишь Чехониным. Мысль о том, что начальник, друг Григорьева (Санко считал Чехонина большим другом художника) погибает, а может быть, уже погиб, эта мысль вонзалась в сердце Санко ядовитой, острой стрелой. Товарищество у жителей острова было законом с тех давних времен, когда они поселились в этих местах. А каждый гость на острове считался товарищем, если он приезжал с добрыми чувствами, с добрыми вестями, с добрыми делами. "А может быть, начальник встретился с иностранцами, - подумал Санко. Может быть, они схватили начальника, как хотели схватить меня. А может быть, и убили..." И, подумав так, еще громче кричал Санко, еще сильнее погонял оленей. Но нигде не было видно следов человека, никто не откликался на зов юноши. А олени, пробежавшие огромный и трудный путь, заметно ослабевали. Коварный снег, покрывающий болота, обманывал животных, и они часто проваливались по грудь. Промокший, Санко, наконец, повернул упряжку к берегу. Он должен был встретиться с Алексеем Холмогоровым. Но что он скажет Алексею? За всю свою жизнь Санко не знал случая, чтобы человек на острове пропадал бесследно. Бывало, люди погибали на охоте, в пурге, но даже мертвых или хотя бы остатка одежды их островитяне
– опросил Алексей. - Пусть олени отдыхают, - сказал ненец.
– Они еще нам будут нужны. Нельзя загонять. Ты останешься с ними. Я пойду в тундру... - Как пойдешь?.. Без оленей... - У меня лыжи. Ты жди здесь. Мне ждать нельзя. Алексей хотел возразить, но что он мог предложить другое? Санко хорошо знал тундру и у него было больше шансов на успех в поисках. Вдвоем идти нельзя - лыж всего одна пара, да и олени не должны оставаться без присмотра. Конечно, решение молодого ненца было единственно правильным. - Ладно, Санко, я буду ждать, - согласился Алексей.
– Только ты возьми с собой поесть и вот это!
– он подал ненцу фляжку со спиртом.
– Если найдешь Георгия Павловича, потребуется. Лыжи у Санко были очень широкие и очень короткие, обтянутые кусками оленьей шкуры. Эти лыжи он смастерил еще с помощью художника Григорьева, и теперь они всегда лежали у него на нартах. На них Санко часто ходил даже по летним обесснеженным болотам. Друзья расстались почти молча. - Жди!
– только сказал Санко. Алексей кивнул. Он знал: давать наставления и учить Санко не нужно. Санко шел быстро, зорко оглядывая местность. В этой, юго-западной своей части, остров изобиловал возвышенностями и оврагами, речками и озерками. В весеннее и летнее время после большого снегопада ходить по таким местам особенно опасно. Ровный и чистый, но еще не осевший снег часто скрывает под собой глубокие, открытые реки, а на краях высот образует обманчивые козырьки, не способные выдержать даже тяжести малюсенького зверька. Для Санко все это было знакомо, и осторожность его на быстром ходу становилась почти инстинктивной. Но быстро он шел лишь первые пятнадцать-двадцать минут. Потом стал замедлять шаг, все чаще прислушиваясь и крича. Собаки Нюртей и Яник по приказанию хозяина обегали все возвышенности и возвращались, не проявляя ни беспокойства, ни радости. Они чувствовали, сосредоточенность Санко и вели себя тихо и послушно. Все кругом безмолвствовало. Ветер тянул с северо-востока и не обещал потепления. Как точно знал Санко, об этом же свидетельствовало и полное исчезновение тундрового зверья и птицы. Санко придерживался своего наиболее верного способа поисков, каким он пользовался и на оленьей упряжке, - двигался большими зигзагами. По-ненецки этот способ назывался "минзь хара". Наступала ночь. Санко прошел способом "минзь хара" десятка два верст, но безрезультатно. Начальник Чехонин пропал. Санко уже чувствовал усталость, и все же продолжал шагать, прислушиваться и время от времени кричать "нгей!" И Нюртей и Яник умчались вперед и что-то долго не возвращались. Санко остановился, прислушался, засвистел. Собаки не отзывались. Еще несколько минут Санко шел, поджидая, когда они вернутся. - Нюртей, нгей! Яник, нгей! Он не боялся заблудиться и не боялся даже переночевать в тундре. Он больше беспокоился об Алексее, оставшемся на берегу океана. Санко сбросил лыжи и уселся на них, чтобы передохнуть, погрызть сухаря и обдумать, как быть и что делать дальше. Но в те же секунды он услышал нарастающий отчаянный собачий визг. Санко вскочил и увидел несущихся к нему собак. Яника нагонял огромный пес, в котором Санко сразу же узнал Роя. Визжал Яник, должно быть, от укусов или просто от страха. - Яник! Яник! Рой! Услыхав свою кличку, Рой остановился. Перетрусивший Яник при оклике хозяина тоже остановился и хотел было вновь ринуться в драку, но Санко грозно прикрикнул на него и ласково позвал Роя. Он не знал команд для собаки русских, но Рой, не обращая внимания на задиристость Яника, уже ластился к человеку. Он отбегал от ненца и снова подбегал, хватал за полу совика, лизал руки. Рой ждал и звал. Это сразу же понял Санко, быстро просунул носки тобоков в ременные петли лыж и, забыв об усталости, побежал за Роем. Он теперь твердо знал, что нашел начальника, и радостное возбуждение смешивалось с тревогой: жив ли? Рой бежал вперед резкими, нетерпеливыми прыжками, останавливался, когда Санко далеко отставал, и так же нетерпеливо ожидал. Санко нашел Чехонина под обрывом, занесенного снегом и недвижимого.
Глава двадцать первая
ЧАСЫ ОСТАНОВИЛИСЬ
Даже такого опытного полярника, каким был Чехонин, поразила внезапность этой пурги. Она застигла его вдали от берега. Прошло уже часа четыре после того, как он оставил Иванова, пообещав вернуться через два-три часа, но Чехонин с сожалением покидал тундру. Сориентировавшись, Георгий Павлович позвал Роя и поспешил к берегу. Но пурга опережала его. Не успел Чехонин пройти и полумили, как вся местность уже побелела от снега. Хотя было светло, видимость совсем прекратилась. Человека вдруг окружила неистово свистящая белослепящая крутоверть. Кроме себя, Чехонин ничего не видел. Оглядываясь, он не видел даже своих следов. Компас он держал в перчатке и поминутно сверялся с ним. Рой, почувствовав неладное, тревожно и жалобно скулил. Чехонин взял его на поводок и шел теперь, надеясь лишь на чутье собаки. Самое опасное было попасть в трясину или сорваться в реку. Идти становилось все труднее и труднее. Но Чехонин еще не чувствовал большой усталости и надеялся быстро достичь берега океана. Чтобы ветер бил в спину, приходилось несколько отклоняться на запад. Энергично двигаясь, Чехонин не ощущал и холода. Угнетающе действовал лишь снежно-белый тесный мешок. Окружающий - и далекий и близкий - мир существовал теперь лишь в сознании. Вперед, вперед! Как хорошо, что он взял с собой Роя! Чехонин по опыту хорошо знал, что нельзя предаваться усталости, холоду и унынию - врагам, в арктических условиях не менее опасным, чем штормовой океан, сама пурга и хищные полярные звери. Иногда короткий поводок ослабевал. Это означало, что Рой остановился, почувствовал опасность. Чехонин не видел и не знал, что это такое - река, покрытая снегом, трясина или обрыв. Он тоже останавливался и выжидал. Рой натягивал поводок вправо или влево, и Чехонин продолжал шагать. Он шел очень долго, подбадривая себя, потому что усталость уже давала себя знать. Но отдыхать нельзя, нельзя, нельзя! По способу ненцев можно бы устроить снежную яму - "куропаточий чум" и там устроиться вместе с Роем. Но у Чехонина была слишком легкая одежда, да и не было уверенности, что пурга скоро закончится. - Рой, вперед!
– крикнул Чехонин. Крикнул, чтобы отогнать мысль об отдыхе, подбодрить и себя и собаку. И тут случилось то, чего так боялся Чехонин. Рой чуть заскулил и бросился в сторону, а человека бросило вперед. Ноги его скользнули. "Обрыв!" мелькнуло в мозгу. Падая, Чехонин выпустил поводок, чтобы не погубить собаку. Сильнейший удар в бок, потом сразу же - в ногу. Чехонин инстинктивно обхватил руками голову. Он лежал и боялся пошевелиться - ведь падение могло продолжаться, если обрыв глубокий. Он осторожно открыл глаза. Прислушиваясь, он пролежал с полминуты, пока не почувствовал толчок в бок. Он замер, но тут же понял, что это был Рой. Пес повизгивал и теребил человека. Снег сыпался и сверху и со сторон. Рой бегал вокруг хозяина, призывно скулил, словно прося встать. Чехонин приподнялся сначала на руках, но тут же почувствовал боль в боку. Еще острее была боль в ноге. Встать он не смог. Перелом, вывих или просто ушиб - этого нельзя было определить. Чехонин снова прилег с некоторой надеждой, что боль успокоится. Он заставил Роя лечь рядом с собой, и странные мысли стали вдруг лезть в голову: "Рой - хороший пес, рой мыслей, рой снег, чтобы спастись, рой могилу... Рой..." Чехонин вскоре забылся. Очнуться заставила боль в ноге. Теперь он не мог не только приподняться, но даже не мог пошевелить ногой. Чехонин чувствовал, что нога распухла. Но короткий сон все-таки снял усталость. Если бы не нога, он мог бы свободно продвигаться вперед. Ему с большими усилиями, чтобы не тревожить покалеченную ногу, удалось достать часы. Они показывали два. Чего два - дня или ночи? Было по-прежнему светло и все равно ничего разглядеть было невозможно. Пурга почти не утихала. Потревоженный Рой вскочил, еще больше засыпав Чехонина снегом. И тут же стал разрывать снег мордой и лапами. По компасу Чехонин определил примерное направление, куда следовало двигаться. Но к чему сейчас ему это направление? Он не мог даже ползти. И тогда он решил отправить к берегу верного Роя. Чехонин протянул руку в сторону предполагаемого берега океана, огладил собаку и повелительно-твердо приказал: - Рой, ищи! Ищи! Пес не сразу понял, чего от него хотел хозяин. Он долго не отходил от Чехонина, потом отбегал и возвращался. Но наконец по настойчивому требованию скрылся в пурге. Потянулись не то часы, не то минуты томительно-страшного ожидания. В естественной снежной яме Чехонину не было холодно, но мучительно болела нога. Мысли сменялись забытьем или тревожным и неглубоким оном. И Чехонин никак не мог определить, спал он секунду-две назад или его навещали ненавистно-ненужные думы. Однажды он очнулся от собственного крика. Он сообразил, что уснул и бредил. Прошла минута глубокой внутренней борьбы с огневой болью. Потом он попытался вспомнить свой сон, но это ему не удалось. Снег сплошь завалил его. Он долго пытался освободить руку, чтобы взглянуть на часы. Когда он посмотрел на часы, то увидел, что стрелки проходят: маленькая - цифру 7, большая - цифру 4. Он долго раздумывал, сколько же сейчас времени. "Семь двадцать", - прошептал он и подумал о том, что Рой куда-то пропал. И вдруг вспомнил кошмарный свой сон: Рой привел полярных волков, и вся стая набросилась на пего, на беззащитного, связанного человека. - Рой - попытался крикнуть Чехонин. Крика не получилось, а усилие крикнуть лишь отозвалось еще более нестерпимой болью в ноге. Снова появились волки. Они окружили его, и жадно горели их хищные глаза. Чехонин вспомнил о ружье. Но где оно? Он рванулся в сторону и от боли, которая со скоростью выстрела пронеслась от ноги в голову, надолго потерял сознание. Вернувшийся Рой разрыл снег и лизнул Чехонина в лицо. Он обнял собаку свободной рукой, вторая рука была под головой. Пурги уже не было. Чехонин вытащил часы и поразился: они показывали все те же семь двадцать. И понял, что часы давно остановились. Боль в ноге как будто утихла, и это почему-то в сознании Чехонина связывалось с уходом пурги. Но зато он ощущал слабость и легкую боль усталости во всем теле. Он попытался подняться и тут же рухнул на прежнее место. Снова страшной силы боль электротоком пробилась от ноги к голове. Но на этот раз он остался в сознании и лишь закрыл глаза и замер, боясь нового электроудара. Между тем Рой совсем разрыл снег, и скуля, прилег к нему. Казалось, пес чувствовал себя виноватым. Он никого не сумел разыскать, не привел людей на помощь. Минут пятнадцать лежали, прижавшись друг к другу, человек и собака. Чехонин вспомнил, что они оба давно ничего не ели. Но достать из-под себя сумку он был не в силах. "Нужно посылать Роя искать", - подумал Чехонин и засунул под себя руку. Нащупал сумку и притих. Все-таки кое-как сумку он вытащил, расстегнул клапан. - Рои, возьми!
– он подтолкнул сумку собаке. Рои залез мордой в сумку и вытряхнул вяленую рыбу, но не притронулся к ней. - Рой, возьми!
– приказал Чехонин. Пес покорно взял рыбину, прилег и принялся грызть. - Рой, ищи!
– Чехонин протянул руку в сторону океана.
– Рой, ищи! Рой поднялся, посмотрел на Чехонина и побежал. Чехонин лишь поднес к губам другую рыбину и снова потерял сознание.
Глава двадцать вторая
ПОДВИГ САНКО
– Жив!
– Санко был вне себя от радости. Он услышал дыхание Чехонина.
– Жив! Но лицо Чехонина было мертвенно-бледным. Санко осторожно расчистил снег и повернул голову начальника лицом кверху. Снял с одной руки перчатку и осторожно натер руку спиртом. Потом сделал то же с другой рукой Чехонина. Чуть-чуть смочил спиртом виски. Всему этому его научил художник Григорьев, когда они вдвоем спасли на тюленьем промысле едва не утонувшего Ивана Валея, брата Нанук. Долго ждал Санко, когда придет в себя Чехонин. Ему нужно было бежать за оленьей упряжкой - иначе на берег начальника не доставить. В то же время он боялся его оставлять одного. Юноша снял совик и укрыл Чехонина, подтолкнув рукава под его бока. Чехонин застонал и приоткрыл глаза. Он сразу же узнал ненца: - Санко! - Начальник... - Пить... Воды не было, а дать спирт Санко не решался. Тогда в ладони он растопил несколько пригоршней снега, почти по каплям сливая их в винтовую пробку от фляжки. К снежнице он добавил немножко спирта и дал Чехонину выпить: - Я не могу идти,-тихо, словно извиняясь, сказал Чехонин. - Молчи, начальник!
– сказал Санко. Он знал, что говорить больному трудно и нельзя.
– Молчи! Я пойду за оленями. Тут близко они, с Алексеем. Лежи!
"Близко". Так Санко сказал лишь для успокоения Чехонина. Но было не близко, совсем не близко до берега, до того места, где оставались Алексей и оленья упряжка. Это была, вероятно, самая скоростная гонка, какую знал за свою жизнь Санко Хатанзей. Только бы добежать до оленей. Обратно на нарте можно передохнуть. Алексей упрашивал Санко взять его с собой, обещая обратно идти на лыжах. Санко наотрез отказал и, торопясь, почти не разговаривал с товарищем. Он бросился на нарту и погнал оленей в тундру. Все, что мог сделать, Санко сделал. Он привез Чехонина на берег, где Алексей развел большой костер, приготовил обед и чай и с тревогой ожидал. Еще раньше, чем Санко, к его биваку подошли Сергей Сергеевич Иванов и капитан Феликсов. Георгия Павловича так и оставили на нарте, которую подтянули к костру. Обратно Санко ехал очень осторожно, хотя и поторапливался. Чехонин уснул, но по приезде сразу же проснулся. Он увидел своих друзей, улыбнулся, сказал через силу: "Спасибо!" Несколько ложек супа и чай совсем оживили начальника. У него, несомненно, был крепкий организм и редкая выдержка. Чувствовалось, что он страдает от боли, но никто не услышал от него ни одной жалобы. Он только сказал: - Как все скверно получилось. Но я сам виноват. Плохо, кажется, с ногой... А Санко, какой человек!.. Все восхищались молодым Хатанзеем, а он, радостный, совсем не думал, что совершил что-то особенное. Сергей Сергеевич осмотрел ногу Чехонина. Перелома, к счастью, не было. Но ушиб был серьезным: очень сильно распухло колено. Капитан предлагал перевезти Георгия Павловича на шхуну. Геолог считал, что нужно подождать. Необходимо Георгию Павловичу отдохнуть, восстановить силы. Для этого следует установить палатку - погода опять потеплела, больной будет себя чувствовать лучше, спокойнее, если его пока не тревожить. - Да, я останусь на берегу, - решил Чехонин.
– Денек, другой, и я, пожалуй, смогу ходить. - Э, это вы оставьте!
– возразил Иванов. - Но ведь надо работать, нельзя терять времени. И потом, где же ваши гости?
– вспомнил Георгий Павлович. Все поняли: он говорил об иностранцах. - Я нигде ничего не видел, - хмуро заметил капитан Феликсов. Чехонин вопросительно взглянул на геолога. Иванов показал капитану жестянки и коробку из-под какао. - Вот подтверждение рассказа Санко! - Но куда они пропали? Ни судна, ни людей... - И нету Степана, нашего Степана, - сказал Санко. - Тогда могу побиться об заклад, они на острове, - заявил Феликсов. - И не проиграете, - улыбнулся Георгий Павлович.
– Но куда спрятали они свое судно? Санко говорил, что среди них есть человек, выдающий себя за бога. Может быть, он сделал свой корабль невидимым. Но это шутки, а ведь чем непонятнее, тем опаснее. Мне это не нравится. Кроме того, нам нужно доставить сюда Рябухина. - Я схожу за ним на судне, - объявил капитан.
– Все равно нам нужно топливо, а здесь его почти нету. Прибуксирую плотик. - Добро!
– согласился Георгий Павлович. Капитан с матросом уехал на шхуну. Уставший, но теперь успокоенный, Санко прилег у нарты, возле Чехонина, и моментально уснул. Алексей и Иванов тоже прилегли у костра.
Глава двадцать третья
КАРТА И СЛОВАРИК
Как давно Алексей не видел солнца! Последние дни оно никак не могло пробиться сквозь однообразно-блеклую пелену обложных облаков. А между тем в эти времена оно даже на минуту не закатывалось за горизонт. Соскучились по солнцу и другие участники экспедиции. И вот оно появилось неяркое, но все-таки бодрящее и даже чуть пригревающее. Солнце приветствовал каждый просыпавшийся. Вначале в одиночку и втихомолку, словно боясь спугнуть долгожданное светило. А потом, отряхнувшись ото сна, его приветствовали все вместе. С такой радостью встречают солнце жители Заполярья весной, после многомесячной ночи. Санко смеялся: - Солнце еще будет долго, оно еще долго не уйдет. Потом придет ночь, и останутся у нас только звезды, останется Нгер Нумгы. - Нгер Нумгы - Полярная звезда, - сказал Чехонин. - Да, - подтвердил Санко, - Полярная звезда. - Погода наладилась. Может быть, мне отправиться вглубь острова?
– Иванов посмотрел на начальника. - Наш план уже нарушился. Подумаем над тем, чем будем заниматься. Подождем возвращения "Ольги", а там, пожалуй, вам можно и двинуться. Но меня беспокоит, куда скрылись гости. Чехонин попросил дать ему экспедиционный журнал и бумагу. Закончив дневниковые записи, он принялся составлять план. Боль в ноге почти уже не чувствовалась, и это приподнимало настроение. Значит, скоро можно будет работать. Но прежде всего он жаждал встречи с иностранцами, чтобы узнать, кто они и с какими целями приехали на остров Новый. Коллекция камней, которую собрал на острове Сергей Сергеевич, была внушительная. Но она не очень радовала геолога. Мало было нового, интересного, редкого, обещающего. Это и высказывал о разговоре с самим собой Сергей Сергеевич, сортируя минералы. Он уже имел полное представление о юго-западном береге острова, несколько разочаровался в нем и потому его тянуло в другие места - на север, за тундровую равнину, к каменистым возвышенностям. Измерив температуру воды и записав показатели в специальную тетрадь, Алексей готовил завтрак. Санко куда-то скрылся, а когда часа через два вернулся, то удивил и восхитил всех. Он подарил Георгию Павловичу Чехонину плоский камень, на котором нарисовал красками чудесный полярный пейзаж: от прибрежной сопки тянулась песчаная отмель и за ней - неспокойный Ледовитый океан. - Неужели это ты рисовал, Санко?
– не поверил Алексей. - Ты же настоящий художник!
– поразился Чехонин.
– Спасибо, Санко! Вот какие камни вам нужно собирать, Сергей Сергеевич! - Самобытный талант, - согласился Иванов, рассматривая преображенный искусством Санко камень.
– Просто удивительно! О, если бы ему учиться! - Григорьев хотел взять меня учиться, - сказал Санко, довольный тем, что его работа всем понравилась. А вскоре выяснилось, что Санко недурно разбирается в картах и даже умеет производить съемку местности. Увидев у Чехонина карту острова Нового, он долго и внимательно ее рассматривал и потом сказал: - Тут много неверно. Где Явол хасаре?.. Не тут Явол хасаре.
– Санко повел пальцем по карте: - Вот Явол хасаре! - Что такое Явол хасаре?
– спросил Иванов. - Хасаре - заболоченное озеро, - пояснил Чехонин. - Да, озеро, - подтвердил Санко и добавил: - Явол хасаре - озеро Злого Духа. Чехонин достал свой маленький словарик и прочитал: - Явол - злой дух, дьявол. Явол хасаре - озеро Дьявола. Словарик был рукописный и составлял его в своих экспедициях сам Георгий Павлович. - Здесь берег тоже неверно, - продолжал Санко, указывая по карте на северо-восточную оконечность острова.
– У меня другая карта, верная, с Григорьевым снимали. - А что он скажет о том заливе, который нам встретился, - вспомнил геолог Иванов.
– На карте его не было. Когда Чехонин показал на карте место, где они обнаружили залив и речку, Санко быстро сообразил, о чем идет разговор. - Паха, губа. Это Вырты Паха. Маленький Палец. Чехонин снова заглянул в свой словарик. - Паха означает губа, залив, бухта. Варты - мизинец. Бухта Мизинец или можно сказать: Залив Маленького Пальца. - Этак мы и ненцев скоро понимать будем, - рассмеялся Алексей.
– Санко, ты поможешь нам изучить ваш язык. - А главное, Санко поможет нам составить самую точную карту острова. Это очень важно. Отныне Санко Хатанзей включается в состав нашей экспедиции на должность проводника и переводчика!
– объявил начальник экспедиции, пожимая руку Санко и поздравляя юношу. Чехонин и Иванов после завтрака продолжали свою научную работу, а Алексей и Санко пошли на охоту и вернулись с богатой добычей. На обед готовилось гусиное жаркое. "Ольга" показалась в бухте только к вечеру. И снова в маленьком лагере появились капитан Феликсов и Рябухин.
Глава двадцать четвертая
КРЕЙЦ СТРЕМИТСЯ К ЦЕЛИ
Буран застиг упряжки Степана Ардеева на полпути к стойбищу Валеев. Он так разбушевался, что пришлось сделать привал. Матросы пытались установить палатку, но это не удалось. Шквальные порывы ветра рвали из рук брезент, снег слепил и не позволял работать. Люди боялись потерять друг друга в воющей снежной сумятице. С помощью Олафа и Якоба Степан составил: нарты рядом. Все шестеро залегли на нарты, укрывшись палаточным брезентом. Когда пурга только начиналась, Крейц и матросы посмеивались: "Это в середине-то лета снег!" Даже доктор Барнет вначале не проявлял беспокойства, хотя знал, что и лето в Арктике бывает коварным. Но по мере того, как ветер становился все яростнее, а снег жестче и непроницаемее, шутки поубавились. Под брезентом Крейц задремал, а когда проснулся, то ему показалось, что он заживо погребен. Заваленный снегом брезент давил на плечи, дышать было тяжело. А кругом стоял такой дикий шум, что Крейцу казалось - наступает конец света. - Доктор, - позвал Крейц.
– Вы живы? - Плохо дело, - отозвался Барнет.
– Нужно что-то предпринимать. Я продрог. Нас может занести снегом... Спросите Степана, что нам делать... Крейц едва разыскал Степана, разбудив Олафа. На вопрос Крейца Степан ответил: "Надо ждать". - Чертов островок!
– выругался Крейц.
– Сколько ждать? - Не знаю сколько, - невозмутимо ответил Степан.
– Может быть, очень долго. Вставать сейчас нельзя! Так они и пролежали всю пургу, засыпая, просыпаясь и накоротке уныло переговариваясь. - За такую пытку я должен получить мое вознаграждение, - сказал Крейц.
– Я беру самояда и медведя, и больше мне ваш остров не нужен. Игру нужно заканчивать, а выигрыш положить в карман. -Я должен работать, - заявил Барнет.
– Мой выигрыш еще далеко. Многое будет зависеть от ответа патрона. Но то что мы затратили - средства, время и энергию, - все это должно быть оправдано. - Совершенно верно, - согласился Крейц.
– Но нужно действовать. "Кого легче взять - Санко или медвежонка?
– размышлял Крейц.
– Для Санко есть Олаф и Якоб, они справятся. За медведем нужно ехать на север с охотниками. Для этого есть спирт, можно отдать ружье..." В стойбище аргиш Степана Ардеева прибыл в полдень, когда было уже совсем тихо и только снежные сугробы и заструги напоминали о большой пурге. Приезд иностранцев всполошил стойбище. Взрослые мужчины после бурана еще не вернулись из стада. Женщины и ребятишки окружили прибывшие упряжки, радуясь возвращению Степана. Его длительное отсутствие тревожило ненцев. Нередко бывало, что охотники и рыбаки не возвращались и более продолжительное время. Но в стойбище знали, что Степан Ардеев уехал с нгани яндер - с иностранцами и что один нгани яндер владеет могуществом пума - всемогущего бога. Женщины из чумов Ардеевых и Хатанзеев уже видели иностранцев и показывали женщинам из стойбища Валеев на Артура Крейца: "Вот он, тот, что дышит огнем и превращает простую воду в сярку, в водку!" На Крейца смотрели со страхом и любопытством, а одна из ненок - Анна Валей - принесла кружку с водой и сказала: - Сделай водку! Крейц рассмеялся и оттолкнул женщину. Степан, доктор Барнет и Ольсен, ничего не поняв, с недоумением смотрели на Крейца и на Анну. На этот раз гости зашли в чум к Ардеевым. В пути они проголодались я, не разговаривая, принялись за еду, в изобилии выставленную матерью Степана. Опять тут были оленина, гуси и рыба голец с резким, противным запахом. К удивлению гостей, этот голец оказался необычайно нежным и вкусным. То был особый способ приготовления рыбы - "засол с запашком", как о нем говорят русские промышленники. Разговор начался только за чаем. Впрочем, это был не чай, а кофе из запасов иностранцев. Но ненцы и кофе называли чаем. - Степан, - сказал Крейц, - мне нужен маленький белый живой медведь. - Маленький медведь?
– Степан заулыбался.
– Маленький сэрако сейчас нету. Сэрако вырос. Сейчас лето - сэрако далеко, на севере. Это знает Санко, он убил десять, еще половину и еще два раза столько. - Тридцать?
– удивился Крейц и перевел Барнету. - Тридцать, - подтвердил Степан. - Это невероятно! Такой молодой... А где он сейчас?
– спросил Барнет. - Да, где же Санко?
– осторожно осведомился у Степана Крейц.
– Спроси у матери! Крейца тревожила мысль, знают ли жители стойбищ о его столкновении с молодым ненцем. - Санко уехал с русским, - ответила мать на вопрос Степана.
– Куда? Надо опросить у его матери и у Нанук. - С русским?
– еще больше встревожился Крейц.
– Кто этот русский? Вспомнив о Нанук, Степан пошел в чум Валеев и вскоре вернулся с девушкой. Нанук была в панице, сшитой из шкур белых оленей. Богато и затейливо отделанная матерчатым многоцветьем, эта паница - совершенство рукодельного искусства - вызывала всеобщее восхищение. Она восхитила и Барнета и Крейца. - Это прекрасно!
– прошептал очарованный Барнет. - Экзотика! Королева Заполярья!
– воскликнул Крейц. Нанук, не понимая их языка, поклонилась и села возле матери Степана. Залюбовавшись девушкой и ее нарядом, Крейц вожделенно подумал: "Санко и Нанук - будущие муж и жена. Это просто роскошно! Мне легче их увезти. Это нельзя упустить! Об остальном надо подумать! Скорее домой, в Европу! Бог с ним, с этим доктором Барнетом! Пусть он думает о концессиях, колониях и факториях на этом диком острове. Мне здесь делать больше нечего. Если не будет медведя, нужно заполучить на "Эдванса" Санко и Нанук. Они будут вместе, к ним нужно хорошо относиться, и они вдвоем успокоятся. Это - мой выигрыш!" -- Налей, Якоб, по бокальчику!
– воодушевленный своими новыми мыслями, обратился Крейц к матросу. Якоб не замедлил выполнить распоряжение. Барнет хотел возразить, взглянул на Крейца: "С чего бы это?" Но понял и промолчал. Якоба и Олафа нанял на свои средства Крейц, они были в его подчинении. Да и ответный взгляд Крейца был достаточно выразительным: "Не мешайте, я добиваюсь своей цели!" - Леди я налью сам!
– сказал Крейц и достал из мешка бутылку рому. Доктор, я надеюсь, вы тоже не откажетесь? Все выпили. - Саво!
– оказал Крейц, подражая ненцам.
– Теперь можно поговорить. Степан, опроси ее, где Санко. - Санко уехал к морю, - не дожидаясь обращения Степана, ответила по-русски Нанук. "Это еще ближе к цели", - смекнул Крейц, и в его голове моментально наметился план действий. Нанук нужно взять в проводницы. Степана уговорить поехать с каким-нибудь другим охотником за медвежонком, назначив им вознаграждение. "Эдванс" скоро должен быть уже у острова. Если Нанук будет на яхте, там будет и Санко. Может быть, удастся помириться с Санко и добиться цели без инцидентов и трепки нервов. Не имея ни малейшего представления о намерениях Крейца, простодушная, веселая и услужливая Нанук сразу же согласилась проводить гостей к морю. Со Степаном договориться оказалось труднее. В летнее время даже в северной частя острова медведи встречаются редко. Кроме того, одно - медведя найти, другое - убить и третье, самое трудное, - взять его живым. - Вот если бы был Санко!
– сказал Степан.
– С Санко я бы пошел за медведем. А потом начальник обещал Степану ружье... - Он правильно говорит, - оживился Крейц.
– Вы, доктор, хотели подарить Степану ружье. Нужно держать слово! - Я же не отказываюсь, - проворчал Барнет, которому не нравились действия Крейца. Эти действия расстраивали планы доктора. - Слово нужно держать!
– повторил Крейц, понимая, какое значение будет иметь подарок Степану. Если вам жаль свое, возьмите у Ольсена. На "Эдвансе" есть оружие. Получив ружье, Степан был вне себя от радости. Теперь с ним разговаривать было уже проще. На другой день Крейц, Нанук, и два матроса на двух упряжках поехали к морю. Степан двинулся с братом на север попытать счастья на ловле медведя. Барнет и Ольсен остались в стойбище продолжать исследования.